Древности Могилевского и Гомельского Поднепровья в I-V вв.

НАЦИОНАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ НАУК БЕЛАРУСИ

Минск
«Беларуская навука»
2023

ДРЕВНОСТИ
МОГИЛЕВСКОГО
И ГОМЕЛЬСКОГО
ПОДНЕПРОВЬЯ
в
–
вв.
I V

Н. Н. ДУБИЦКАЯ

Институт истории

УДК 904(476)“02/06”
ББК 63.4(4Беи)
Д79

Р е ц е н з е н т ы:

доктор исторических наук С. П. Витязь, 
кандидат исторических наук, доцент А. М. Медведев

Дубицкая, Н. Н.
Древности Могилевского и Гомельского Поднепровья в I–V вв. / 

Н. Н. Дубицкая. – Минск : Беларуская навука, 2023. – 449 с. : ил.

ISBN 978-985-08-3049-4.

Монография посвящена историко-археологическому изучению Могилевского 
и Гомельского Поднепровья в I–V вв. В научный оборот вводится полностью материал, 
дана историческая и хронологическая интерпретация таких эталонных памятников, как селища и могильники Абидня и Тайманово. На основе материалов этих памятников выделена новая археологическая культура – культура Абидня (II–V вв.). 
На их фоне продемонстрированы сложность и многогранность этнических процессов, 
происходящих на данной территории в первой половине I тыс. н. э.
Рассчитана на ученых, преподавателей вузов и средней школы, студентов, а также 
всех, кто интересуется древней историей Беларуси.

УДК 904(476)“02/06”
ББК 63.4(4Беи)

© Институт истории НАН Беларуси, 2023
© Оформление. РУП «Издательский дом 
    «Беларуская навука», 2023

ISBN 978-985-08-3049-4

Д79

Л. Д. Поболю посвящается

ВВЕДЕНИЕ

Могилевское и Гомельское Поднепровье – компактный историко-географический регион на юго-востоке современной Беларуси. В физико-географическом отношении он в основном соответствует белорусскому участку Приднепровской низменности и охватывает могилевское и гомельское течение 
р. Днепр с его притоками. Наиболее крупными притоками р. Днепр в регионе 
являются правый приток р. Березины (нижнее течение), по левой стороне – 
гомельский участок р. Сож с его притоками. В изучаемый регион входит 
также среднее течение р. Птичь – левого притока р. Припять. На севере Приднепровская низменность доходит до Могилева, ее восточная граница совпадает с началом Брянских равнин и границей Беларуси и России, южная 
граница – с границей Беларуси и Украины, на западе охватывает восточную часть Полесской низменности.
Монография посвящена актуальной проблеме современной историографии о расселении славянского населения в лесной зоне Восточной Европы. 
До недавнего времени в археологической литературе постзарубинецкие памятники (I–II вв.), или, как их называют некоторые другие исследователи, 
позднезарубинецкие памятники, не выделялись в отдельный культурный 
горизонт. В то же время постзарубинецкие древности Верхнего Поднепровья 
явились той основой, на которой в конце II – начале III в. сформировалась 
культура Абидня, либо, как ее ранее называли, верхнеднепровский вариант 
киевской культуры. Время ее существования – III–V вв. Культура Абидня 
отличается по основным критериям от соседних культур второй четверти 
I тыс. н. э. лесной и лесостепной зон Восточной Европы (планировка, домостроительство, погребальный обряд, материальная культура), что дает основание выделить данные древности в особую археологическую культуру. 
В решении данной проблемы большое значение имеет изучение памятников первой половины I тыс. н. э. Могилевского и Гомельского Поднепровья, 
прежде всего – наиболее изученных памятников этого периода в лесной 
зоне Восточной Европы, таких как Абидня и Тайманово. В результате их 
исследований, а заслуга в их изучении принадлежит известному белорусскому археологу Л. Д. Поболю, получен обширный фактологический материал. 
Введение данного материала в научный оборот с недоступной ранее полнотой позволяет изучить многие вопросы истории населения лесной зоны 
Восточной Европы в первой половине I тыс. н. э.

Автор выражает благодарность Марии Трофимовне Игнатенко за помощь в оформлении иллюстративного материала.

Глава 1

ИСТОРИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ ВОПРОСА. 
ТЕРРИТОРИЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ПАМЯТНИКОВ. 
ПОСЕЛЕНИЯ. ПЛАНИРОВОЧНАЯ СТРУКТУРА

1.1. История исследования вопроса

История, культурная и этническая принадлежность населения Могилевского и Гомельского Поднепровья в первой половине I тыс. н. э. являлись предметом изучения многих отечественных и зарубежных исследователей. Основная отправная точка – это расселение в Верхнем Поднепровье в конце III – 
начале II в. до н. э. зарубинецких племен, потомки которых сыграли важную 
роль в дальнейшей истории данного региона. Верхняя дата классической 
зарубинецкой культуры в Верхнем Поднепровье, по материалам Чаплинского могильника, – середина – вторая половина I н. э. [151, с. 9; 123, с. 264]. 
Именно на этот период приходится формирование постзарубинецких древностей в данном регионе.
Причина прекращения существования классических зарубинецких памятников в Белорусском Поднепровье до конца не выяснена. Если для Среднего Поднепровья и Припятского Полесья она кроется во внешней экспансии либо возможных кардинальных изменениях климатических условий, 
то для Верхнего Поднепровья эти факторы неприемлемы. Во всяком случае 
исследователи полагают, что политическая ситуация в регионе в данный период была достаточно спокойной, также никаких существенных природных 
катаклизмов не отмечено. Очевидно, эта причина кроется в иных факторах.
Зарубинецкие племена пришли в Припятское Полесье в конце III в. до н. э. 

[152, с. 178], несколько позже они начали расселяться вверх по Днепру [152, 
с. 177]. Это период заката милоградской культуры не только в Припятском 
Полесье, но и Верхнем Поднепровье. Данный фактор способствовал тому, 
что расселявшееся зарубинецкое население занимало прежние милоградские 
городища и легко мирным путем ассимилировало оставшееся милоградское население. Мирный характер ассимиляции местного населения, к примеру, косвенно подтверждается заимствованием зарубинецким населением 
у местного милоградского населения многих технико-технологических приемов. «Милоградская» специфика, несомненно, придала свои особенности 
материальной культуре верхнеднепровских зарубинцев.
После распада классической зарубинецкой культуры оставшееся население продолжало сохранять зарубинецкие черты в своей материальной куль

туре, благодаря чему памятники первой четверти I тыс. н. э. получили название позднезарубинецких, или, вернее, постзарубинецких древностей. Впервые древности первой четверти I тыс. н. э. были исследованы на территории 
Киева и его окрестностей в конце 40 – начале 50-х гг. ХХ в. Эти материалы, 
а также некоторые другие материалы из Среднего Поднепровья (Новые Безрадичи, Ходосовка и др.) легли в основу концепции В. Н. Даниленко о позднезарубинецких памятниках киевского типа [75, с. 27–29; 76, с. 65–92].
В белорусской историографии до недавнего времени древности этого 
населения не расчленялись на отдельные культурные общности, а, по сути, 
рассматривались как дальнейшее поступательное развитие зарубинецкой 
культуры. Ведущим представителем прямого развития зарубинецкой культуры и ее перерастания в восточнославянские древности в белорусской историографии являлся Л. Д. Поболь – исследователь основных памятников 
этого периода в Могилевском и Гомельском Поднепровье (Чаплин, Абидня, Тайманово, Нижняя Тощица и др.). В развитии зарубинецкой культуры 
Л. Д. Поболь выделял ранний (III в. до н. э. – II в. н. э.) и поздний (II–V вв.) 
этапы [243, с. 182, 240–241; 253, с. 11–42, 429–429].
Следует отметить, что до настоящего времени наиболее тщательно 
изученным памятником зарубинецкой культуры в Белорусском Поднепровье 
являются городище и могильник Чаплин. Практически все выводы по верхнеднепровскому варианту зарубинецкой культуры основываются на материалах этого памятника. Однако Чаплин расположен на крайнем юге региона, 
что не дает оснований для подобных выводов, так как собственно классические зарубинецкие материалы происходят из памятников до впадения 
р. Березины в р. Днепр (Горошков, Милоград и др.). Различия между классическими зарубинецкими древностями и древностями зарубинецкого облика 
северной части Могилевского и Гомельского Поднепровья (выше впадения 
р. Березины в р. Днепр) были замечены давно. На эти различия Л. Д. Поболь 
указывает при характеристике материалов городища Щатково, расположенного на нижней Березине. Одной из характерных особенностей керамического комплекса северных древностей зарубинецкого облика является значительный процент посуды, покрытой штриховкой – 19,8 % [240, с. 209, табл. 1]. 
Второй момент – небольшое по сравнению с южными памятниками количество лощеной посуды, лощеная керамика на городище Щатково составляет 0,1 % (13 фрагментов) [240, с. 209, табл. 1].
Существенные различия между классическими зарубинецкими памятниками, расположенными ниже впадения р. Березины в р. Днепр, и памятниками зарубинецкого облика, расположенными выше ее впадения, привели 
к тому, что в начале 80-х гг. XX в. А. М. Обломский выделил в верхнеднепровском варианте зарубинецкой культуры две территориальные группы: 
Горошков-Чаплин и Чечерск-Кистени [219, с. 16]. А. М. Обломский датирует 

группу Горошков-Чаплин II в. до н. э. – II в. н. э., группу Чечерск-Кистени – 
I в. н. э. [219, с. 19]. Финал существования чечерской группы, по А. И. Дробушевскому, – середина – третья четверть I в. н. э. [84, с. 313]

Появление памятников с зарубинецкими материалами в средней части 
Белорусского Поднепровья М. Б. Щукин связывает с сарматским вторжением на зарубинецкие поселения Среднего Поднепровья [317, с. 52], в результате которого зарубинецкое население вынуждено было подниматься вверх 
по течению Днепра и занимать прежние милоградские городища (Отрубы, 
Красная Горка, Петровичи, Щатково). Продвижение потомков классической 
зарубинецкой культуры вверх по течению Днепра также связывал с набегами сарматов-кочевников на зарубинецкие поселения в Среднем Поднепровье 
П. Н. Третьяков [303, с. 57–58]. Именно в I в. н. э. опустели среднеднепровские зарубинецкие городища и на зарубинецких могильниках не встречаются захоронения этого времени [303, с. 57–58]. Подобные суждения излагались в работах Е. В. Максимова [192, с. 77–78], К. В. Каспаровой [151, с. 16]. 
Несколько иной позиции придерживаются Р. В. Терпиловский и А. М. Обломский. Они связывают массовую миграцию зарубинецкого населения из Среднего Поднепровья на север, вверх по течению Днепра, а также опустение 
зарубинецких поселений в Припятском Полесье с комплексом причин, 
основную из которых видят в резких природных изменениях [295, с. 21–22; 
297, с. 14–15]. Одной из причин кризиса зарубинецкой культуры М. Б. Щукин называет также эпидемию [318, с. 74].
Таким образом, современная наука не в состоянии четко объяснить 
причины распада зарубинецкой культурной общности. Так или иначе, факт 
остается фактом: на рубеже н. э. в ареале зарубинецкой культуры произошли 
серьезные изменения, которые привели к массовой миграции зарубинецкого 
населения в различных направлениях, в том числе вверх по течению Днепра.
В начале I в. н. э. потомки зарубинецкого населения под воздействием 
комплекса причин расселялись вдоль Днепра и его крупных притоков 
не только в пределах Белорусского Поднепровья, но и в Среднем Поднепровье, 
Подесенье, в восточном, северо-восточном, юго-западном направлении, 
образовывая культурные группы типа Марьяновки, Лютеж, Почеп, Гриней, 
Картамышево-2, Терновки-2. В научной литературе они получили название «позднезарубинецкие древности» [295, с. 22–30; 223, с. 40–43], несмотря 
на то, что во многом отличаются от классических зарубинецких древностей.
Что касается «позднезарубинецких» и «постзарубинецких» древностей, 
то различия между этими понятиями неоднократно обсуждались в научной 
литературе. Большинство исследователей связывают с этими понятиями 
древности первой четверти I тыс. н. э. и рассматривают как дальнейшее развитие «зарубинецкой линии». Особой позиции придерживается Л. Д. Поболь, который связывает позднезарубинецкий период, как было отмечено 

выше, не с первой четвертью, а со второй четвертью I тыс. н. э. Древности 
первой четверти (до II в. включительно), по его мнению, продолжают относиться к классической зарубинецкой культуре.
Первоначально понятие «позднезарубинецкие древности» рассматривалось как прямое продолжение развития зарубинецкой культуры в новых условиях [303, с. 58–59]. В дальнейшем они становятся основой для формирования древностей киевского типа, которые в свою очередь являются генетическими предшественниками раннесредневековых культур третьей четверти 
I тыс. н. э. типа Пеньковки и Колочина [303, с. 60–62]. Схожей позиции 
придерживался Е. В. Максимов, который относил к позднезарубинецким 
памятникам древности типа Лютежа, Почепа, поздние комплексы Чаплина, 
на базе которых в конце II в. сформировалась киевская культура, явившаяся 
основой для создания раннесредневековых культур, которые он считал славянскими культурами [192, с. 153].
А. М. Обломский и Р. В. Терпиловский рассматривают позднезарубинецкие древности как не совсем однородное в культурном и этническом смысле историческое явление. По мнению вышеуказанных авторов, их нельзя 
объединять в отдельную культуру [297, с. 12–13], что, собственно, имеет ряд 
оснований. В Белорусском Поднепровье к позднезарубинецким памятникам 
А. В. Дробушевский относит древности типа Симонович, которые он датирует концом I – второй половиной II в. на том основании, что, на его взгляд, 
часть керамической посуды из Симонович имеет архаичный облик [86, с. 125]. 
Р. В. Терпиловский полагает, что памятники типа Симонович занимают промежуточное положение между памятниками типа Чечерск-Кистени и типа 
Грини [295, с. 32]. Его позицию разделяет и А. И. Дробушевский, который 
рассматривает появление поселений типа Симонович как продвижение потомков чечерской группы в западном направлении [86, с. 125]. В любом случае, даже если согласиться со столь ранней датировкой поселения Симоновичи, относить памятники типа Симонович к позднезарубинецким не совсем 
корректно, поскольку памятники типа Чечерск-Кистени уже сами являются 
«продуктом» смешения населения классической зарубинецкой и местных 
культур.
Самая непростая этнокультурная ситуация в первой половине I тыс. н. э. 

сложилась в Припятском Полесье. После рубежа н. э. активная жизнь в этом 
регионе затухает. Как полагает К. В. Каспарова, верхняя хронологическая 
граница существования классической зарубинецкой культуры в Припятском 
Полесье, судя по анализу «воинских» и «рамчатых» фибул, не переходит 
середину I в. н. э. [149, с. 139]. Затем в регионе жизнь замирает и возобновляется только в середине II в. н. э. [149, с. 137, рис. 2]. Некоторые исследователи полагают, что после распада классической зарубинецкой культуры часть 
ее носителей устремилась на территории Понеманья, Предполесья и сред

ней Березины [127, с. 54]. Только в последние годы в Припятском Полесье 
выявлены отдельные памятники первой четверти I тыс. н. э. Материалы этого 
времени на селище у д. Курадово, левый берег Припяти (раскопки В. С. Вергей), датируются серединой I – III вв. [35, с. 5–24], на селище у пос. ДавыдГородок, р. Горынь, правый берег Припяти (раскопки А. Н. Белицкой) – 
рубежом II/III – началом III в. [47, с. 107–123; 48, с. 177–179]. Столь незначительный материал дает основание для разных трактовок его интерпретации. 
В. Г. Белявец относит древности типа Курадово к полесскому постзарубинецкому горизонту и высказывает предположение, что он сложился на основе 
взаимопроникновения традиций полесского варианта зарубинецкой культуры и населения культур лесной зоны с левобережья Припяти (культуры 
штрихованной керамики, а также потомков зарубинецкой культуры верхнеднепровского варианта) [39, с. 384–385]. Причем, как он считает, присутствие 
элементов материальной культуры, присущих населению Верхнего Поднепровья, объясняется не участием населения из этого региона, а близостью 
культурных компонентов в сложении постзарубинецкого горизонта как 
в Полесье, так и Верхнем Поднепровье [39, с. 385]. В то же время А. Н. Белицкая является в какой-то мере последовательницей точки зрения Л. Д. Поболя об автохтонном развитии населения Припятского Полесья от классической зарубинецкой культуры через ее поздний этап к раннеславянским 
культурам с участием в их формировании разных соседних культурных 
компонентов (культуры Абидня, вельбарской, черняховской) [49, с. 498].
В целом, сторонники понятия «постзарубинецкие» древности (М. Б. Щукин и др.) полагают, что древности первой четверти I тыс. н. э., в том числе 
в Белорусском Поднепровье, сформировались в результате влияния наследия зарубинецкой культуры на местные культуры восточноевропейской 
лесной зоны. В частности, тот же М. Б. Щукин сомневался в принадлежности чечерской группы из Белорусского Посожья к зарубинецкой культуре и рассматривал данную культурную группу как особое этнокультурное 
явление, которое сформировалось на границе верхнеднепровского варианта зарубинецкой культуры и культуры штрихованной керамики [319, с. 138]. 
Он вообще считал, что роль собственно зарубинецких элементов в сложении в дальнейшем таких культурных явлений второй четверти I тыс. н. э., 
как Абидня и Тайманово ничтожна [320, с. 243].
Действительно, древности первой четверти I тыс. н. э. Белорусского По
днепровья сформировались в результате смешения потомков классической 
зарубинецкой культуры и местного населения лесной полосы, прежде всего, 
носителей культуры штрихованной керамики, а также под влиянием культурных традиций днепро-двинской и юхновской культур. Само население 
зарубинецкой культуры, расселяясь вдоль р. Днепр, постепенно утрачивало 
собственные латенские традиции и приобретало местные традиции. В ре

зультате данного процесса «латенизированность» зарубинецкой культуры 
к рубежу н. э. заметно снизилась. Особенно четко этот процесс прослеживается в направлении с юга на север. К моменту формирования древностей 
I–II вв. н. э. зарубинецкая культура представляла собой уже другое явление, 
чем в период ее формирования и расцвета, поэтому эти древности правильнее называть не позднезарубинецкими, а постзарубинецкими древностями.
Древности второй четверти I тыс. н. э. лесной и лесостепной зоны Восточной Европы до недавнего времени объединялись в единую культурноисторическую общность – киевскую культуру. Памятники киевской культуры выделены в 70-е гг. XX в. В. М. Даниленко [76, с. 65–92]. В настоящее 
время накопленный археологический материал позволяет некоторые варианты киевской культуры выделить в особую культурную общность. Так, верхнеднепровский вариант киевской культуры выделен в особую культурную 
общность – культуру Абидня [101, с. 239–243]. Основой для формирования 
культуры Абидня в конце II в. явились постзарубинецкие древности Верхнего Поднепровья с участием местного населения, которое на каждой территории киевской культуры имело свои особенности. Различным также было 
опосредованное влияние через местное население других, более отдаленных 
культурных влияний (западных, южных, восточных, северных). В результате различных и отличных от других территорий культурных взаимовлияний 
и взаимопроникновений к концу II – началу III в. в Белорусском Поднепровье 
сложился круг памятников, который по ряду особенностей в материальной 
культуре отличается от классических киевских древностей (Среднее Поднепровье, Подесенье).
Этот круг памятников получил название культуры Абидня, или абидненской культуры, по названию первого исследованного памятника – поселения 
и могильника Абидня. Для населения культуры Абидня характерно проживание на селищах, расположенных, как правило, на первой надпойменной 
террасе. В домостроительстве широко представлены полуземляночные постройки преимущественно срубной, реже столбовой конструкции. Жилые 
полуземляночные постройки с центральным опорным столбом были редким явлением (Абидня, Гудок, Дедново). Отапливались жилища в основном 
каменными очагами, или печами-каменками. Погребения осуществлялись 
в грунтовых могильниках по обряду кремации, преимущественно в ямах. 
Урновые захоронения появляются на позднем этапе и составляют небольшой процент (Тайманово, Нижняя Тощица, Новый Быхов). Переходным звеном в погребальной обрядности являются смешанные (в заполнении ямы 
и урне) погребения (Тайманово, Нижняя Тощица). Известны особые ритуальные и символические захоронения (Дедново, Тайманово, Абидня). Наблюдается близость в керамическом комплексе и других предметах материальной культуры для всего круга памятников культуры.

1.2. Территория распространения памятников 
первой половины I тыс. н. э.

Памятники первой половины I тыс. н. э., в том числе памятники римского времени культуры Абидня, группируются в Белорусском Поднепровье 
на территории Могилевской и Гомельской областей (рис. 1). Население, оставившее постзарубинецкие древности типа Дражня-Петровичи (I–II вв.), как 
и предыдущие зарубинецкие племена, для проживания использовало прежние милоградские городища, которые в ряде случаев дополнительно укрепляли (Щатково, Петровичи, Красная Горка, Отрубы). В отдельных случаях 
население проживало на селищах (Дражня). Селища располагались на надпойменных террасах. В то же время постзарубинецкое население более 
южных территорий (Среднее Поднепровье, Подесенье) окончательно оставило городища и проживало только на селищах, преимущественно в низких 
местах [33, с. 67–86].
Постзарубинецкий горизонт на городищах Белорусского Поднепровья 
невыразительный, свидетельствует о непродолжительном периоде проживания. Аналогичная картина наблюдается и на селищах. Единственное 
постзарубинецкое селище, на котором производились раскопки, – это селище 
Дражня, расположенное на террасе левого берега безымянной речки, впадающей в Березину (правый берег). Основной материал – обломки керамических сосудов, иногда украшенные по краю венчика насечками и вдавлениями. 
Лощеная посуда составляет не более 2 %. Часть посуды покрыта штриховкой, 
причем ее доля значительно увеличивается с юга на север (Отрубы – 4–6 %, 
Красная Горка – до 18 %). В элементах декора ощущается влияние юхновских традиций (тычковый орнамент) (Красная Горка). Датирующих вещей 
крайне мало. Раскопки производили Л. Д. Поболь (Щатково), М. И. Лошенков (Петровичи, Старое Красное), Н. Н. Дубицкая (Дражня, Красная Горка, 
Отрубы).
Во второй четверти I тыс. н. э. население в Белорусском Поднепровье 

окончательно оставляет городища и переходит жить на селища. Селища 
римского времени известны вдоль средних и небольших притоков Днепра 
и занимают склоны первых надпойменных террас, а также возвышенности 
среди поймы. Причем в абсолютном большинстве во II–V вв. селища размещались по краям первых надпойменных террас (77,85 %) со средней высотой 4,8–4,87 м над уровнем поймы, также наблюдается тенденция расположения поселений на землях, пригодных для пашенного земледелия 
[298, с. 191–192].
При определении крайних точек распространения памятников культуры Абидня и достоверности границ ареала используются только те памятники, на которых осуществлялись раскопки и получены достоверные ма