Категория комического. Опыт лингвистического анализа

В. П. Москвин 

КАТЕГОРИЯ

КОМИЧЕСКОГО 

Опыт лингвистического анализа 

Монография 

Москва 

Издательство «ФЛИНТА» 

2023 

УДК 81'42 
ББК 81-5 
        М82 
 
 
 
 
 
Р е ц е н з е н т ы :  
ВОРКАЧЕВ СЕРГЕЙ ГРИГОРЬЕВИЧ, доктор филологических наук, профессор  
(профессор кафедры научно-технического перевода  
Кубанского государственного технологического университета);  
КАРАСИК ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ, доктор филологических наук, профессор 
(почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации, 
профессор кафедры общего и русского языкознания 
Института русского языка им. А. С. Пушкина). 
 
 
 
 
 
 
 
Москвин В. П. 
М82       Категория комического. Опыт лингвистического анализа : монография / 
В. П. Москвин. — Москва : ФЛИНТА, 2023. — 295 с. —  
ISBN 978-5-9765- 5425-2. — Текст : электронный. 
 
В монографии предложены решения, проливающие свет на таксономическое устройство категории комического и механизмы ее речевой реализации, освещена история вопроса, критически проанализированы существующие в античной, средневековой и современной научной литературе 
теории комического и определения данной категории, разработана общая 
классификация приемов комического. 

УДК 81'42 
ББК 81-5 
 
 
 
 
 
 
 
ISBN 978-5-9765- 5425-2                                     © Москвин В. П., 2023 
© Издательство «ФЛИНТА», 2023 

ВВЕДЕНИЕ 
 
Категория комического составляет типовой предмет целого ряда дисциплин: 
философии, в частности эстетики (в трудах Платона, ученых Нового времени 
Дж. Битти, Г. Ф. Гегеля, И. Канта, Ф. Хатчесона, А. Шопенгауэра, А. Бергсона, 
также ряда современных исследователей: Ю. Б. Борева, Б. Дземидока,  
А. А. Ивина, М. С. Кагана, А. Н. Лука и др.), психологии (Г. Гефдинг, Т. Липпс, 
З. Фрейд, Л. С. Выготский, С. Л. Рубинштейн и др.), литературоведения  
(М. М. Бахтин, Д. С. Лихачев, В. Я. Пропп, etc.), языковедения (см., напр., публикации С. Аттардо, О. Е. Вороничева, Е. А. Земской, В. Г. Раскина, В. З. Санникова, Е. П. Ходаковой, А. А. Щербины), лингвистической философии и культурологии (С. Г. Воркачев, В. И. Карасик и др.), риторики (Аристотель, М. Т. 
Цицерон, М. Ф. Квинтилиан и др.). Проблема не считается решенной, в этой 
связи приведем типовые констатации: «На протяжении более двух тысяч лет 
ученые уделяли много времени и размышлений природе и значению юмора и 
смеха, высказав множество мнений по данному вопросу. Тем не менее нельзя 
сказать, что мы продвинулись очень далеко: эта загадка все еще остается с 
нами»1 (Milner 1972: 1); «Несмотря на большое количество литературы, посвященной теории комического, это явление изучено далеко не полностью. Подходы исследователей односторонни и фрагментарны» (Семенова 2014: 12). 
Что касается частных проблем теории комического, рассмотренных нами ниже, 
то не вполне ясным остается понятие пародии, которое традиционно толкуется 
«слишком широко», что, напр., позволяет причислить к ней «такие явления, как 
повести Гоголя или пушкинский “Выстрел”» (Лотман 1994 / 1964: 228); О. Е. 
Вороничев справедливо отмечает «парадоксальное несоответствие уровня популярности каламбура уровню знаний о нем» (Вороничев 2014: 4), etc. 
В настоящем исследовании категория комического рассмотрена с точки зрения риторики. Чем обусловлена необходимость изучения данной категории 
именно в этой перспективе? Если принять теорию инконгруэнтности (см. раздел 2.6.), то оказывается, что приемы комического связаны с нарушением: 
1. Законов логики, следовательно, с соответствующими софизмами и паралогизмами (см. раздел 4.5.1), т. е. с 1-м риторическим каноном — inventio. 
2. Коммуникативных норм, а значит, прежде всего с теми фигурами, которые 
представляют собой отклонения от таких норм. Как известно, фигуры и переносы (или, vulgo dicitur, «тропы», ср. греч. τρόπος ‘перенос’, букв. ‘поворот’) принадлежат 3-му риторическим канону — elocutio. М. Ф. Квинтилиан, рассматривая средства выражения комического, пишет: «Sicut in tropos quoque omnes 
cadit» ‘Многое здесь на тропы приходится’ (Quintilianus 1854, I: 272 / Inst. orator. 
VI, 3 [De risu]: 67). Античное, a fortiori современное понимание тропов, путаное 
и логически непоследовательное (см.: Москвин 2013), едва ли сможет здесь помочь, поэтому в дальнейшем изложении мы будем оперировать понятием переноса. Фигуры и переносы систематизируются нами по отношению к качествам 

                                                           
1 Здесь и далее все переводы с новых языков (английского, немецкого, французского), а также древних (греческого и латинского) принадлежат нам, за исключением тех случаев, для которых специально указано авторство перевода. — В. М. 

речи (Москвин 2002), этот же параметр оказался применим и к классификации 
приемов комического (см. раздел 4). Структура и содержание настоящей монографии во многом подчинены рассмотрению категории комического именно с 
этой, элокутивной точки зрения. 
Без обращения к понятийно-терминологическим системам канонов (1) и 
особенно (3) лингвистический анализ речевых средств реализации категории 
комического не может претендовать на результативность (см. раздел 7). Задача 
настоящей монографии состоит в описании и систематизации приемов комического с привлечением: 1) понятийного аппарата риторики, прежде всего канона 
элокуции; 2) современных методов и приемов лингвистического анализа (в том 
их понимании, которое принято в монографии: Москвин 2023). 
Источниками материала для настоящего исследования послужили те 
сферы словесного творчества, в которых категория речевого комизма реализуется с наибольшей активностью и степенью разнообразия: 1) художественная 
речь, прежде всего современная поэзия, которая до сих пор с этой точки зрения не рассматривалась; 2) афоризмы; 3) анекдот, который как жанр массовой 
культуры более прост в элокутивном отношении1, однако в силу простоты своего устройства гораздо более востребован и имеет несравнимо бóльшую аудиторию, чем афоризмы и тем более поэзия, находящаяся ныне на крайней периферии читательского внимания; 4) тексты рекламы, которые в функциональном 
отношении «ближе к поэтическому тексту, чем к текстам практической коммуникации, где неоднозначность оценивается отрицательно и по возможности избегается» (Зализняк 2013а / 2007: 23). В полемических заметках пересматривается языковой материал, собранный учеными прошлых лет.  

                                                           

 
 1 Ср.: «Анекдот в настоящее время — явление массовой культуры и как часть этой культуры по большей части эксплуатирует прецедентность, присущую текстам, именам, ситуациям, которые в этом анекдоте 
обыгрываются» (Воркачев 2021: 119). 

1. ЭТИМОЛОГИЯ ТЕРМИНА КОМИЧЕСКОЕ 
 
Термин комическое восходит к древнегреческой лексеме κωμικός ‘смешной’. 
Данная лексема является, по трактовке французского лексикографа Анри II Этьенна (1528–1598), синкопированным вариантом слова κωμῳδικός ‘принадлежащий комедии, комедийный’: «breuitatis gratia diceretur κωμικὸς pro κωμῳδικὸς» 
‘краткости ради говорим κωμικὸς вместо κωμῳδικὸς’ (Stephanus 1572, II: 535); 
cf.: κωμῳδικὸς «idem valens ac κωμικὸς», κωμικὸς «cum fuperioribus ducta 
videntur» ‘κωμῳδικὸς и κωμικὸς равнозначны, второе же явно произведено от 
первого’ (Schweighaeuser 1804: 463). Аналогична вариантная пара лат. tragicus и 
tragoedicus (от греч. τραγωδία [τράγος ‘козел’, ᾠδή ‘пение’] ‘песнь ряженых’, 
букв. ‘козлиная песнь’): «Tragicus [...] usurpatur autem pro tragoedicus, ut κωμικὸς 
pro κωμῳδικὸς» ‘Tragicus [...] используется вместо tragoedicus, как κωμικὸς вместо κωμῳδικὸς’ (Martinius 1655: F. HHH 2 / s.v. Tragicus). 

И прилагательное κωμῳδικός, и глагол κωμῳδέω ‘высмеиваю’ восходят к 
имени существительному κῶμος / κώμῃ ‘сельская гулянка, пирушка, увеселение, 
праздничная процессия’, перен. ‘песнь на сельской гулянке’. Слово κώμη известно также в значении ‘село’, приведем в этой связи пояснение Аристотеля 
(384–322 до н. э.), которое находим в его трактате «Поэтика»: «[...] ὡς κωμῳδοὺς 
οὐκ ἀπὸ τοῦ κωμάζειν λεχθέντας ἀλλὰ τῇ κατὰ κώμας πλάνῃ ἀτιμαζομένους ἐκ τοῦ 
ἄστεως·» ‘ибо комедиантов не по <слову> веселиться (κωμάζειν) называют, а оттого, что по селам (κώμας) скитаются, не оцененные в городе’ (Aristoteles 1780: 
20 / III, 3). С составленным нами рядом связана лексема κωμῳδός ‘исполнитель 
таких песен’, производная, согласно одному из разъяснений, от слов κώμη ‘село’ 
и ἀοιδός ‘певец’ (Liddell, Scott 1871: 402). 

2. ТЕОРИИ КОМИЧЕСКОГО 
Разноязычная научная литература по различным аспектам категории комического обширна и практически необозрима. В рубрики, представленные в разделе (2), вписываются практически все ныне существующие более или менее 
заметные концепции; теории, мнения и суждения целого ряда исследователей, 
не отмеченные в разделе (2), будут приведены и кратко рассмотрены в последующих разделах монографии по ходу изложения частных вопросов. 
 
2.1. Биологическая теория 
 
В соответствии с биологической теорией смех трактуется как нервная 
реакция или разрядка, как «чистый рефлекс» (Koestler 1964: 30). Э. Зив в этой 
связи указывает на два обстоятельства: 1) с одной стороны, смех и улыбка «являются основными реакциями на юмор и потому могут быть использованы для 
его определения»; 2) с другой стороны, «смех и улыбка не являются исключительной принадлежностью юмора»: смех может быть реакцией на щекотку, веселящий газ N2O, а также на некоторые виды наркотиков (Ziv 1988: IX), ср.: а) 
«risus [...] non solum facto aliquo dictove sed interdum quodam etiam corporis tractu 
lacessitur» ‘смех не только действиями и речью, но и тела щекотаньем возбуждается’, «non una ratione moveri solet» ‘не по одной только причине возникает’ 
(Quintilianus 1854, I: 265 / Inst. orator. VI, 3 [De risu]: 7); б) «Смѣхъ можетъ возникнуть по чисто физическимъ причинамъ, и въ такомъ случаѣ онъ не можетъ 
быть проявленіемъ душевнаго волненія. Сильный холодъ можетъ вызвать не 
тодько дрожь, но и смѣхъ. Древніе упоминаютъ про болѣзненный смѣхъ, вызывавшийся пріемами травы, находившейся въ Сардиніи (отсюда “сардоническій 
смѣхъ”). Пршрадки истеричныхъ судорогъ часто сопровождаются смѣхомъ. 
Гладіаторы, раненые въ грудобрюшную преграду, умирали со смѣхомъ. Людовикъ Вивесъ (De anima, lib. III) разсказываетъ про самого себя, что онъ не могъ 
воздержаться отъ смѣха при первомъ кускѣ послѣ долгаго поста. Сюда относится также смѣхъ, вызванный шекотаніемъ; уже восьминедельный ребенокъ смеется, когда у него щекочутъ подошву» (Гефдингъ 1892: 337). Б. Дземидок (1933–
2022) именует смех первого типа «эстетическим явлением», смех второго типа 
— «явлением физиологическим» (Дземидок 1974 / 1967: 7). Думается, что в 
первом случае смех, сохраняя свою физиологическую природу, семиотизируется и становится невербальным знаком комического как эстетической категории: именно поэтому на шутку или анекдот, которые показались несмешными, можно ответить так наз. вежливым смехом. Смех как невербальный знак 
предполагает адресата: «Нельзя воспринимать смѣшного, чувствуя себя одинокимъ» (Бергсонъ 1900: 9). 
Еще Ч. Дарвин (1803–1882) отметил, что смех и улыбка могут быть вызваны 
чувствами удовольствия, счастья, радости: «Смех как выражение удовольствия 
или радости был присущ нашим прародичам задолго до того, как они заслужили имя человека, ибо многие породы обезьян издают при удовольствии повторяющийся звук, несомненно, аналогичный нашему смеху и часто сопровождающийся у них вибрирующими движениями челюстей и губ, причем углы рта 

оттягиваются назад и вверх, на щеках образуются складки и даже появляется 
блеск в глазах» (Дарвин 2001: 340). Как и плач, смех может быть вызван истерией, умственным расстройством и поражением некоторых областей мозга, что 
служит причиной возникновения синдромов патологического смеха (англ. 
pathological laughter, франц. fou rire prodromique, букв. ‘дурацкий смех’, ср. в 
рус. поговорке: смех без причины...) и патологического плача (англ. 
pathological crying), свидетельствуя о биологическом единстве этих, казалось 
бы, несовместимых феноменов (Parvizi et al. 2001: 1708). 
Здесь желательно различать две картины мира: 
1) научную, в которой смех как биологический рефлекс далеко не обязательно связан с сатирой и юмором, в этой парадигме окажется вполне справедливым следующее решение, принятое Бенедиктом Спинозой (1632–1677): 
«Caeterum Corporis affectiones externas, quae in affectibus observantur, ut sunt 
tremor, livor, singultus, risus, etc. neglexi, quia ad solum Corpus absque ulla ad 
Mentem relatione referuntur» ‘Я оставил без внимания внешние аффекты тела, 
которые наблюдаются в эмоциональных состояниях, такие как дрожь, бледность, рыдание, смех и др., поскольку они относятся только к телу —  без какого бы то ни было отношения к разуму’ (Spinoza 1830: 368 / Ethica, III: 59); 
2) языковую, в рамках которой смех следует считать если не основным, то 
достаточно надежным семиотическим репрезентантом комического: а) сатиры 
(что закреплено в следующей выборке: смеяться над кем-л., высмеять кого-л., 
иронический смех); б) юмора (ср.: добродушный смех, веселый смех). 
С точки зрения (2): а) смех оказывается связан с соответствующим настроением как следствие со своей причиной, т. е. по смежности, метонимически (per 
consequentiam); б) вызывает понимание следующее утверждение: «II ne faut pas 
se le dissimuler, le critere effectif de toute etude sur le comique est  le rire» ‘Не следует скрывать от себя, что действенным критерием любого исследования комического является смех’ (Olbrechts-Tyteca 1974: 9). Вместе с тем косвенное и, как 
показано выше, не вполне точное обозначение референта не может быть адекватной заменой логической дефиниции понятия, в сжатом виде фиксирующей 
результаты научного познания данного референта. Соответственно, метонимические трактовки комического как «всего, что вызывает смех или улыбку» 
(Словарь 1988: 154), как «эффекта удовольствия, часто сопровождаемого смехом» (Weisfield 1993: 142), etc., нельзя признать точными и логически исчерпывающими свой предмет, поскольку веселье, смех и улыбка — это лишь возможные, но отнюдь не облигаторные следствия того, что намерены определить авторы. Определениям рассмотренного типа отвечает метонимическая трактовка 
(de facto — псевдодефиниция), предложенная Томасом Гоббсом (1588–1679): 
комическое вызывает «страсть, для которой нет имени и знаком которой является то искажение внешности (distortion of the countenance), которое мы называем смехом» (Hobbes 1981 / 1651: 125). Подобного рода пояснения не могут 
претендовать на статус логических дефиниций. 
 

2.2. Теория расслабления 
 
Теория расслабления, или разрядки, приписываемая Иммануилу Канту 
(1724–1804), гласит: в шутке игра начинается с мыслей, затем мысли, стремясь 
найти для себя чувственное выражение, занимают и тело; затем участие рассудка, который не нашел ожидаемого, внезапно ослабевает, действие этого расслабления ощущается в теле через вибрацию органов, что содействует восстановлению их равновесия. Основной тезис этой теории: «Смех есть аффект от 
внезапного превращения напряженного ожидания в ничто» (Кант 1966 / 
1790: 352), т. е. «смех ослабляет стресс» (Meyer 2000: 312); при этом «[с]мех 
разбирает нас особенно сильно тогда, когда нужно держать себя серьезно» 
(Кант 1964 / 1764: 211). Б. Дземидок (1974 / 1967: 19) именует эту концепцию 
«теорией неоправдавшегося ожидания» (см. раздел 2.5), хотя такое ожидание 
составляет здесь лишь один из моментов в той сложной последовательности событий (мыслей и ощущений), заключительным звеном которой является расслабление, или «восстановление равновесия». 
Близка к кантовской позиция Зигмунда Фрейда (1856–1939), в связи с чем он 
считается наиболее видным представителем «теории катарсиса» (Keith- Spiegel 
1972: 13). З. Фрейд полагал, что смех, во-первых, экономит определенную часть 
психической энергии и потому рассматривал юмор «с экономической точки 
зрения (vom ökonomischen Gesichtspunkt)» (Freud 1928: 9), во-вторых, является 
безобидным выходом для сдерживаемых законами, правилами этики и морали, 
т. е. сублимированных, удаленных в подсознание влечений, агрессии и враждебности: по мысли ученого, остроты, равно как и алкоголь, представляют собой «ways of restoring old freedoms and of disburdering us from the compulsion of 
our intellectual education» ‘способ восстановления древних свобод и освобождения от груза интеллектуального образования’ (Freud 2003 / 1905: 122). Согласно 
теории Фрейда, «[...] внутренние “цензоры” формируют прочные, хотя и неосознаваемые нами барьеры, которые препятствуют возникновению “запретных” 
мыслей. Когда с помощью острот удается обойти этих цензоров, человек испытывает удовольствие от внезапного высвобождения психической энергии, которая выплескивается в виде смеха» (Минский 1988: 281–282). Данная трактовка приложима к черному юмору, к агрессивным и циничным остротам (ломающим или обходящим цензурные запреты), в частности к следующему казарменному анекдоту: 
 
Наташа Ростова говорит своей маме: 
— А Ржевский знает много пошлых песен! 
— Он что, разве поет их при тебе? 
— Нет, насвистывает! 
 
Интеллектуальное образование заставляет нас не только воспринимать 
Наташу Ростову как идеал чистоты, но и верить в такие идеалы, анекдот же 
представляет поручика Ржевского, насвистывающего пошлые песни, и Наташу 
Ростову, опознающую их по мелодиям, как одного поля ягоду. В отличие от 

юной аристократки, в идеале наглухо огражденной от дурных влияний, современный человек хорошо знает и чувствует удаленную в подсознание антинорму, что подтверждается простым экспериментом: 

 
На уроке Вовочка спрашивает учительницу: 
— Марь Иванна, назовите слово из шести букв, которым называют полный крах и про
вал, вторая буква «и»? 

Учительница: 
— Вон из класса! 
Вовочка (выходя): 
— Фиаско, Марь Иванна, фиаско. 

Из анекдотов про Вовочку 
 
Среди видов смешного Квинтилиан упоминает «salsum» ‘соленую остроту, 
соленость’ — «приправу простонародной речи (simplex orationis condimentum)» 
и «qualia vulgo iactantur a vilissimo quoque, conversa in maledictum fere 
ambiguitate» ‘те отпускаемые чернью грубые <шутки>, двусмысленность которых превращает их в ругательство’ (Quintilianus 1854, I: 266–267 и 271 / Inst. orator. VI, 3 [De risu]: 18–19 и 47). Концепция Фрейда приложима к этой грубой, 
«соленой» сфере, но за ее пределами, даже по отношению к некоторым примерам, которые приводит сам Фрейд, утрачивает объяснительную силу. 
Дж. Дьюи (1859–1952), вслед за Кантом и Фрейдом полагая, что «ритмический характер» смеха отвечает принципу экономии усилий и уподобляя его 
«вздоху облегчения», не без основания отмечает следующее: «Смех никоим образом нельзя рассматривать с точки зрения юмора, его связь с юмором вторична. Он отмечает концовку (а значит, достижение полноты) периода напряжения или ожидания, концовку острую и неожиданную» (Dewey 1894: 558–559). 
Строго говоря, охарактеризованная концепция, равно как биологическая теория, 
лишь отвечает на вопрос, как смех связан с комическим, т. е. «поясняет скорее 
природу смеха, чем природу юмора» (Rutter 1997: 13). 
 
2.3. Теория агрессии 
 
Рассмотрим теорию агрессии, или превосходства; в этой связи в выражениях издеваться, глумиться (а); потешаться, смеяться (б) над кем-л. «обратим внимание на предлог над, выражающий превосходство» (Зализняк 2013б / 
2007: 297), ср. также поднять коло-л. на копья, штыки и поднять коло-л. на 
смех. По мнению Ч. Грюнера, одного из сторонников данной теории, «необходимыми и достаточными условиями, вызывающими смех, являются наличие 
проигравшего (loser), т. е. жертвы осмеяния или насмешки, и неожиданность 
проигрыша» (Gruner 1978: 31). Датский философ и психолог Харальд Геффдинг 
(1843–1931), указывая на характерность данного вида смешного даже для научной полемики, не без основания отмечает: «Этотъ родъ чувства смѣшного въ 
болѣе или менѣе грубыхъ формахъ всегда будетъ находить поводъ для своего 
воэникновенія, пока жизнь въ человѣческомъ мірѣ является борьбой за сушествованіе», вместе с тем «насмешка не бываетъ необходимымъ элементомъ чув

ства смешного» (Гефдингъ 1892: 340 и 341), т. е. агрессивный смех, насмешка 
представляет собой лишь один из видов комического. 
Формой агрессии считается ирония (см., напр.: Ермакова 2010: 383; Седов 
2016: 86), предельно агрессивную иронию, или сарказм, выражает хлеазм 
[греч. χλευασμός ‘высмеивание’ < χλευάζω ‘вышучиваю, высмеиваю’] — вид антифразиса (см. раздел 4.4); в античной трактовке — «язвительная речь, которая 
высмеивает, преследует и ранит» (Rufinianus 1863: 62): 
 
Онъ съ колесницы ниспрянулъ и, бросившись къ павшему мужу 
И полу-мертвому, выю стопою прижалъ и, исторгнувъ 
Мечъ изъ десницы блестящій, вонзаетъ въ глубокое горло 
И говоритъ: «вотъ нивы, троянецъ, тебѣ, вотъ авзонскій 
Край, за который воюешь; лежи и его измѣряй ты 
Лежа; такую награду даю я тѣмъ, кто желѣзо 
Дерзкій поднялъ на меня; вотъ такъ города воздвигаютъ». 
Вергилий. Энеида (XII: 355–361), 
перев. И. Г. Шершеневича (1852) 
 
Теория агрессии поясняет, по мнению М. Биллига, скорее один из «мотивов 
смеха» (победа над противником путем его осмеяния), чем природу комического (Billig 2005: 39). Как известно, смех «может быть использован для выражения бесконечного множества эмоций» (Grotjahn 1957: VIII). В свете этого факта 
трудно принять утверждения: а) Т. Гоббса о том, что смех есть страсть, «вызываемая у людей восприятием какого-либо недостатка или уродства у другого, по 
сравнению с чем они  сами  неожиданно возвышаются в собственных глазах», 
что «эта страсть свойственна большей частью тем людям, которые сознают, что 
у них очень мало способностей, и вынуждены для сохранения уважения к себе 
замечать недостатки у других  людей» (Hobbes 1981 / 1651: 125); б) французского философа Анри-Луи Бергсона (1859–1941) о том, что любой смех «направлен 
на унижение» и «обречен на неудачу, если несет печать симпатии и доброжелательности» (Bergson 1914 / 1900: 197): в обоих случаях имеется в виду не любой 
смех, а ехидный, злой, надменный, грубый, безжалостный, беспощадный, злобный, жестокий, убийственный, злорадный смех, etc.; с этой точки зрения пришлось бы отрицать существование смеха добродушного, доброго, беззаботного, 
вежливого и др., что явно свидетельствует о редуктивном характере теории 
агрессии (превосходства). 
Данной теории соответствуют сатира и, соответственно, такие ее жанры, как 
фельетон и памфлет. Вместе с тем, по наблюдению Б. Дземидока, в теорию 
агрессии не всегда вписывается острота: «По отношению к кому мы будем испытывать чувство превосходства, если острота никого не высмеивает?» (Дземидок 1974 / 1967: 14). Шотландский философ Ф. Хатчесон (1694–1747), рассматривая теорию Т. Гоббса, заметил, что нет созданий более примитивных, чем 
улитки и устрицы (oysters), нo мы не испытываем высокой радости превосходства по отношению к ним и не смеемся над ними (Hutcheson 1750: 12). 
Теория агрессии восходит к диалогу «Филеб» Платона, ср.: «Сократ. Ты 
поступишь правильно, если назовешь смешными тех из них, которые, будучи