Александр Николаевич Формозов. Жизнь русского натуралиста

А.А. Формозов
Александр
Николаевич
ФОРМОЗОВ
Жизнь русского
натуралиста
Москва 2006
Товарищество научных изданий КМК

УДК: 574
ББК: (Б) 20.1
Ф79(6)
А.А. Формозов. Александр Николаевич Формозов: Жизнь русского
натуралиста. М.: Т-во научных изданий КМК 2006. 208 с.
В книге рассказано о жизни известного русского ученого-эколога и
зоогеографа, профессора Московского университета Александра Николаевича Формозова (1899–1973). Он был писателем и художникоманималистом, автором выдержавших ряд изданий и до сих пор популярных книг «Шесть дней в лесах», «Спутник следопыта» и др.
© А.А. Формозов, текст. иллюстрации, 2006
© Т-во научных изданий КМК, издание, 2006
ISBN 5-87317-331-7

От автора
В 1980 году в научно-биографической серии издательства
“Наука” вышла моя книга “Александр Николаевич Формозов”.
История ее такова. То, что среди людей, встретившихся мне на
жизненном пути, мой отец был одной из самых интересных и ярких личностей, стало для меня ясно достаточно рано. Еще в 1965
году с рассказа о нем я начал свои “Записки русского археолога”.
После смерти отца я принимал участие в разборке его архива,
подготовке к печати его неопубликованных работ, читал очерки о
нем, написанные коллегами и учениками. Там не все было точно,
приходилось проверять и исправлять и даты, и факты. Тогда и
возникла мысль о подробной биографии А.Н. Формозова.
Думала об этом и вторая жена Александра Николаевича —
Варвара Ивановна Осмоловская. Она собрала его письма, посланные ей и другим адресатам, составила хронику его жизни за 1949–
1973 годы. Студентка Биофака Горьковского университета
Е.М. Абрашнева, готовя дипломную работу “Нижегородский период жизни и деятельности А.Н. Формозова”, разыскала в областном архиве ряд интересных документов. Для истории нашего рода
много дали мне разговоры с дядей отца Иваном Елпидифоровичем, чтение начатых им мемуаров (после его смерти рукопись
поступила в Музей истории здравоохранения Тверской губернии — Калининской области в городе Твери).
Все это помогло мне написать биографию. Помимо публикаций, отмеченных в примечаниях, основными источниками для
меня служили архив отца, в особенности его дневники, письма к
моей матери, хранящиеся у меня, письма, собранные В.И. Осмоловской, и составленная ею хроника. Рукопись я показал всем
членам семьи и нескольким зоологам — А.Г. Воронову, Д.М. Вяжлинскому, Л.Г. Динесману, Т.Н. Дунаевой, С.В. Кирикову,
А.А. Кирпичникову, А.А. Насимовичу, П.М. Рафесу, К.С. Ходашовой. Они кое-что уточнили и дополнили.
И вот книгу напечатали. Она быстро разошлась. Я услышал
немало добрых слов от знакомых и незнакомых читателей. И все
же я хочу вновь к ней вернуться, дать второй более полный ее
вариант. Когда я только принимался за дело, я мечтал нарисовать
предельно правдивый, реальный и рельефный портрет. Для этого, как я убежден, надо пользоваться всеми красками, а не одной

розовой, передавать на полотне и свет, и тени. Бальзак в изображении Цвейга в каких-то отношениях человек смешной, нелепый,
чуть ли не глупый, но эти живые штрихи нисколько не мешают
нам увидеть в герое великого писателя, глубокого знатока людей
и своей эпохи. Конечно, подобный прием доступен только художникам ранга Стефана Цвейга, а мои неискусные попытки тем же
результатом не увенчались. Где-то я сам пугался и замолкал, а
какие-то мои рассуждения вызвали протест у первых читателей.
“Прямой упрек отцу!” — писала на полях Т.Н. Дунаева. “По моему, Вы его иногда обижаете, смотря на него с иронией”, — сказал
мне Э.М. Мурзаев.
Действительно тут нужен особый такт. “Сотри случайные
черты”, — учил нас Блок. Случайного и наносного в каждом человеке достаточно, и чтобы оно не заслоняло главного, не только
можно, но и должно о чем-то промолчать, ни на минуту не забывая о доминанте. Это верно, но, когда, у какой черты биографу
следует остановиться, решить отнюдь не просто.
Сплошь и рядом люди предпочитают красивую легенду,
житие, панегирик неприкрашенному повествованию о реальной
трудной жизни, жизни, не дающейся легко никому, а уж в наше
время тем более. Варвара Ивановна возражала против названия
последней главы — “Закат”. — Не было никакого заката, раз Александр Николаевич до конца работал! — Да, но работают по-разному. В жизни отца были годы расцвета — тридцатые и сороковые — и годы спада — пятидесятые и шестидесятые. Это не было
связано с тем, что в первый период он был женат на одной, а во
второй — на другой. Но Варваре Ивановне казалось, что я принизил достижения отца в последние десятилетия его жизни, и сперва мое сочинение ей явно не понравилось.
Поэтому, прежде чем предложить книгу издателям, я снял
не один кусок текста. У редакторов установка на житие, разумеется, господствует, и рукопись подверглась новой правке в том же
направлении. — Зачем писать о трудностях быта, о коммунальных квартирах? Вычеркнем это.
С той же установкой связана вторая угроза для рукописей,
еще более страшная. Нельзя создать портрет современника революций, войн, социальных катаклизмов, умалчивая о том, как он
воспринимал эти события, когда они непосредственно совершались, о том, как они отражались на его жизни. В издательстве,

запуганном Комитетом по делам печати, Главлитом, райкомом, ЦК,
такие моменты год от года вызывали все большее беспокойство.
В ход пускалась привычная демагогия о “малой” и “большой правде”, эту “малую” отменяющей. Пусть человек когда-то голодал,
был откуда-то уволен, говорить об этом не надо.
Я заранее знал, что особенно сложно будет провести через
издательские препоны раздел о лысенковщине, но не мыслил себе
жизнеописание отца без этого раздела. Ведь в его судьбе она сыграла огромную роль. Меж тем в вышедшей в 1980 году брошюре
П.А. Генкеля о Д.А. Сабинине, покончившем с собой после триумфа Лысенко, последний не назван ни разу, а слова “трагическая
гибель” затеряны где-то в середине и не пояснены.
Предвидя неминуемые конфликты с разнообразными контролирующими инстанциями, и по собственному разумению, и по
советам своего научного редактора А.А. Насимовича я сделал в
рукописи значительные купюры, чтобы биться за оставшееся до
конца. Увы, все получилось куда хуже, чем я ожидал. Контрольный
редактор Е.И. Володина (о ее редакторском произволе недавно
писала по собственному опыту М.О. Чудакова) сигнализировала
наверх, что в ее руки попало очень вредное сочинение. Срочно
приняли меры. Пропала вся лысенковская эпопея. Изрезали главу о Гражданской войне, хотя там, вроде бы, ничего предосудительного не было. Сократили рассказы об охоте, ибо “надо беречь зверей” и т.д. В целом выпало не менее двух печатных листов, а самое печальное — эти изъятия разрушили концепцию,
положенную в основу книги.
Итак, книга вышла с очень большими купюрами, в чем повинны и я, и другие. В новом варианте я восстановил пропущенное
и добавил материалы, полученные после сдачи рукописи в печать.
Главная трудность для меня как автора та, что я — не биолог — рискую говорить о биологе. Смысл жизни для отца заключался в общении с природой, попытках разгадать ее тайны, защитить ее от грубого вмешательства человека, привить людям любовь к ней. Я — гуманитарий — от всего этого далек и, следовательно, не смогу до конца раскрыть что-то очень существенное в
деятельности своего героя. Поэтому я широко цитирую оценки,
данные его начинаниям в специальной литературе.
Но возможен и иной подход к теме. Характеристики Формозова-натуралиста уже есть, остались и его собственные книги и

статьи, научные и популярные, так что эта сторона дела более или
менее освещена. Я же попробую взглянуть на отца глазами историка, видя в нем человека определенной эпохи, своеобразный тип
русского ученого, рассмотрю его жизненный путь на фоне развития нашего общества и отечественной науки в первые три четверти XX века. Как будто, именно такое построение биографии одного из наших современников, не везде заметное после хождения
рукописи по мукам, и вызвало интерес у читателей, и хотя угодил
я не всем (“видно, что писал не зоолог”, — сетовал В.В. Кучерук),
ничего иного предложить не могу.
И последнее: вчитываясь в работы отца и статьи о нем его
коллег, я, кажется, понял к чему сводятся его мысли, наблюдения,
наметки на будущее. Но сопоставить его идеи и открытия с тем,
что делалось до него и одновременно с ним в русской и мировой
науке, я не в состоянии. Не беру на себя смелость указать в чем он
был совершенно оригинален и поднимал целину, а в чем шел за
другими, подхватывая и развивая уже найденное.
В опубликованной в 1980 году посмертной книге Г.А. Новикова “Очерк истории экологии животных” Формозову отведено весьма почетное, но все же не центральное место. Центральное — занимает учитель Новикова Д.Н. Кашкаров. Мой
отец относился к его трудам очень прохладно. В последующих
главах Новиков не раз говорит о Н.П. Наумове. В тридцатых
годах Николай Павлович работал с Александром Николаевичем, в какой-то мере был его учеником; в дальнейшем же дороги их разошлись. Теоретические обобщения в учебниках и монографиях Наумова отец всерьез не принимал. Был ли он прав в
том и в другом случае, судить не мне. Все мы склонны переоценивать то, что совершили сами и недооценивать достижения окружающих. Создателя своего оригинального направления в науке это касается еще в большей мере.
В Лондоне напечатано в 1978 году руководство американца
Уильяма Пруитта “Бореальная экология” и там А.Н. Формозов
назван “великим русским натуралистом”1. А.А. Насимович сообщил мне об этом еще до выхода моей книги. Привести столь лестные слова, конечно, хотелось, но я воздержался. Пруитт знал отца
1 Насимович А.А. Рец.: W.O. Pruitt. Boreal Ecology. 1978. // Экология. 1979, ¹3,
с.107.

лично, увлекался его исследованиями и легко мог впасть в преувеличения. Когда в 1999 году отмечалось столетие А.Н. Формозова, “великим” его называли не раз.
Вопрос о масштабе Формозова как ученого пусть решают
его коллеги-биологи. Был он “великим” или нет, для меня не так
важно. Любой незаурядный человек заслуживает того, чтобы о
его судьбе рассказали подробно и без всяких экивоков.

Истоки. Предки. Юность в
Нижнем Новгороде (1899–1917)
Меня и отца нередко спрашивали о происхождении нашей
фамилии. Предлагали переменить ее на Тайванов. К китайскому
острову отношения она не имеет. Formosus значит по латыни
стройный, изящный, красивый, прекрасный. Видимо, какой-то
наш предок отличался привлекательной наружностью, а может
быть, хорошо учился, кончал же духовное училище, где при выпуске его и наградили такой фамилией.
Когда она возникла? Скорее всего в первой половине XIX
века. В ¹ 9 “Нижегородских епархиальных ведомостей” за 1873
год (стр. 212) сообщается о выдаче в 1872 году диакону Николаю
Формозову пособия за службу свыше 25 лет. Следовательно, начал её он не позже 1847 года. Должно быть, это прадед Александра Николаевича. Со слов Ивана Елпидифоровича Формозова —
внука этого диакона и дяди отца — я знаю отчество Николая —
Епифанович. Носил ли Епифан фамилию Формозов, неизвестно.
У духовенства до середины XIX века могло быть и иначе. Другой
мой прапрадед Иов Авситидийский был сыном протоиерея Григория Пальмова.
Думаю, что наша фамилия появилась в 1820-х годах, когда после
указов Александра I 1808 и 1814 годов об обязательном образовании
духовенства кто-то из сыновей сельского причетника должен был
пройти курс наук, вероятно, в Нижнем Новгороде. К концу столетия семья уже разрослась: в 1890 году в нижегородских духовных
училищах числилось сразу три Николая Формозовых, очевидно,
родственники, но не более близкие, чем двоюродные братья.
Просмотрев комплекты “Нижегородских епархиальных ведомостей” за 1864–1905 годы и сменившего этот журнал губернского “Церковно-общественного вестника” за 1906–1918 годы, я
нашел упоминания 34 Формозовых. Можно установить, где они
учились, какие отметки получали при переходе с курса на курс,
куда их назначали по окончании, как перемещали из прихода в
приход, чем награждали за службу. Сведений много, но, кто кому
приходится отцом, сыном, братом, племянником, понять невозможно. Словно имеешь дело со списками египетских фараонов, а
не с источниками столетней давности.

Все же улавливаются и какие-то живые черточки. Вот один
из Николаев Формозовых (не диакон). После обучения в Лысковском духовном училище и в Нижегородской семинарии, удостоившись в 1890 году звания “студента семинарии”, он был назначен священником в село Чиресь Лукояновского уезда, но вскоре
перевелся в село Костянку Арзамасского уезда. Там прослужил
25 лет и лишь в 1916 году перешел в село Волчиху того же уезда.
Он зарекомендовал себя как миссионер, вел беседы с раскольниками, состоял в братстве святого Креста, в 1911 году напечатал в
“Нижегородском Церковно-Общественном Вестнике” статью
“Торжественное открытие и освящение памятника императору
Александру II в с. Костянке Арзамасского уезда”. Отца Николая
многократно награждали: в 1899 году — набедренником, в 1903 —
скуфьею, в 1912 — камилавкой, в 1917 — наперстным крестом2.
Это благополучная биография деятельного и честолюбивого человека. Были у него и беспутные родственники. Таков Сергий
Формозов. В 1901 году этот послушник Печорского монастыря
получил место псаломщика в селе Масловском Васильского уезда, оттуда в 1902 — переведен в село Канерги Ардатовского уезда, оттуда в 1908 — в село Языково, оттуда в 1906 — в село Силево, а в 1910 — из села Иванцева в село Неверово. В 1911 — за
самовольные отлучки из прихода его отрешили от места. Потом
он как-то устроился, но в 1915 году “имеющий дела псаломщика
села Смирнова Сергачского уезда Сергий Формозов уволен за
неисправность по должности, непочтение и непослушание священнику”3.
Из этой-то среды мелкого сельского духовенства и происходили предки Александра Николаевича. А.А. Насимович, много
сделавший для увековечивания его памяти, писал, что он “родился... в очень культурной семье”4. Эта лестная характеристика не2 НЕВ, 1880, ¹15, с. 345; 1881, ¹15, с. 357; 1882, ¹14, с. 324; 1884, ¹15, с. 301;
1885, ¹14, c.273; 1886, ¹13, с.15; 1887, ¹13, с.324; 1888, ¹14, c.273; 1889,
¹13, c.391; 1890, ¹13, с.302, ¹22, с.526; 1891, ¹3, с.91; 1894, ¹13, c.191, 193;
1895, ¹12, с.228; 1896, ¹12, с.325; 1899, ¹8, с.118; 1900, с.28 приложений; 1903,
¹11, с.214. НЦОВ, 1911, ¹50, c.1284–1286; 1912, ¹20, с.464; 1916, ¹4, c.73;
1917, ¹24, c.323.
3 НЕВ, 1901, ¹2, с.33; 1902, ¹24, с.681; 1903, ¹19, c.416; НЦОВ, 1906, ¹16,
с.450; 1910, ¹9, с.223; 1911, ¹51, c.1298; 1915, ¹34, c.837.
4 Насимович А.А. Памяти Александра Николаевича Формозова. // БМОИП, т. 80,
¹1, 1976, c.5.

верна. Я назвал бы семью родителей отца хорошей, трудовой, разночинческой, но путь к культуре она только прокладывала. Первые Формозовы по культурному уровню вряд ли возвышались над
своей паствой, деревенской или городской. Из истории приходского духовенства в России известно, что пополнялось оно в основном крестьянскими детьми, стремившимися таким путем избавиться от податей. Длительное время должности были наследственными: сыновья священников становились священниками,
сыновья причетников — причетниками. Требования в духовных
училищах были низкими. В 1724 году при Питириме Нижегородском из присланных на ученье 427 юношей, 132, едва освоив букварь, были отправлены на места священниками и диаконами5. На
фотографии 1879 года, запечатлевшей диакона Николая с женой,
Ольгу Ивановну вполне можно принять и за крестьянку и за купчиху, Иван Елпидифорович рассказывал, что в подпитии его дед
плакал и обвинял жену в изменах, “Елпишку” она родила будто
бы от татарского князя.
Старшее поколение Формозовых оканчивало, видимо, лишь
низшие духовные училища, не поднимаясь до семинарии. Но “Елпишка” туда все таки попал, проучившись в Нижнем Новгороде
четыре года — 1860–1864. На дальнейшее средств не хватило —
надо было справить приданое сестре Анфисе. Елпидифор поступил диаконом в Николаевский женский монастырь в Арзамасе, а
потом был священником в селах Ризадееве и Круглые паны. Диакон Николай обладал мощным басом и за это столь ценился, что
даже получил приглашение переехать в Нижний Новгород. У его
сына был жиденький тенор, и прихожане обычно оставались им
недовольны. В конце концов он обосновался в городе Арзамасе в
качестве священника Тихвинской кладбищенской церкви. Здесь
он женился на дочери настоятеля Изосимовской церкви Иова
Авситидийского Анастасии (1846–1927). У них родилось десять
детей, семеро умерли в младенчестве, а выжили Николай (родился 7 января 1871 года), Софья (1877–1958) и Иван (1879–1977).
В “Нижегородских епархиальных ведомостях” отец Елпидифор фигурирует как депутат епархиального съезда и Арзамас5 Знаменский П.В. Приходское духовенство в России со времени реформы Петра.
Казань, 1873. Он же. Духовные школы в России до реформы 1808 года. Казань,
1881, с. 97.