Гимн

АЙН РЭНД
ГИМН

AYN RAND 
ANTHEM

Москва
2016

АЙН РЭНД

ГИМН

Перевод с английского

6-е издание

УДК 304.9+82.31
ББК 87.65+84(7)
  
Р96

ISBN 978-5-9614-5080-4 (рус.)
ISBN 1-57675-169-4 (англ.)

© Pamphleteers, Inc., 1946
© Костыгин Д.В., перевод на русский язык, 1997
© Издание на русском языке, оформление. 
ООО «Альпина Паблишер», 2015
Издано по лицензии Curtis Brown Ltd 
и литературного агентства Synopsis

Рэнд А. 
Гимн / Айн Рэнд ; Пер. с англ. — 6-е изд. — М. : Альпина Паблишер, 2016. — 112 с. 

ISBN 978-5-9614-5080-4

Повесть «Гимн» Айн Рэнд — социально-политическая 
анти утопия. Это критика тоталитарного общества, подавляющего творчество и человеческие чувства. В этом варварском 
обществе ни у кого нет личных имен: есть «мы», но нет «я», 
никто не вправе думать, созидать и выбирать свой жизненный путь. Главный герой открывает электричество и предлагает использовать силы природы во благо человечества. 
Но люди, привыкшие жить в первобытном страхе, не верят 
в силу разума. Герою предстоит построить свой мир, осознать 
себя инди видуальностью и научиться говорить «Я».

УДК  304.9+82.31
ББК  87.65+84(7)

Все права защищены. Никакая часть этой 
книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы 
то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, а также запись в память ЭВМ 
для частного или публичного использования, 
без письменного разрешения владельца авторских прав. По вопросу организации доступа к электронной библиотеке издательства обращайтесь по адресу mylib@alpina.ru 

Переводчик Д.В. Костыгин

Р96

I

П

исать такое — грех. Грех — думать сло
ва, которые не думают другие, и записы
вать их на бумагу, которую не должны 

видеть другие. Это низко и порочно. Это все рав
но что разговаривать, чтобы никто не слышал. Мы 

хорошо знаем, что нет страшнее преступления, чем 

действовать или думать в одиночестве. Мы нару
шили закон, потому что никому нельзя писать, ес
ли на то нет повеления Совета по Труду. Да про
стят нам это!

Но это не единственный наш грех. Мы совер
шили даже более страшное преступление, престу
пление, которому нет названия. Какое наказание 

ожидает нас, если все откроется, — не знаем. О та
ком преступлении люди еще не слышали, и ни в 

одном законе не предусмотрено наказание за него.

Здесь темно. Пламя свечи не колеблется. В тун
неле все замерло, и только наша рука перемещается 

по бумаге. Здесь, под землей, мы одни. Одни — ка
кое страшное слово. В законе сказано, что никто не 

Гимн

должен оставаться один, никогда. Это ужасное пре
ступление — причина всех зол. Но это не первый 

закон, нарушенный нами. Здесь нет ничего, кроме 

нашего тела. Странно видеть только две ноги, вы
тянутые по земле, а на стене перед собой только од
ну тень. Вода тихо, тонкими струйками стекает по 

щелям в стене. Темная и блестящая, как кровь. На 

полу — свеча, украденная из кладовой Дома Под
метальщиков. Если это обнаружится, нас пригово
рят к десяти годам заключения в Исправительном 

Дворце. Но это неважно. Важно, что свет бесценен 

и нельзя тратить его на записи, потому что он ну
жен нам для работы, которая и есть наше престу
пление. Ничто вокруг не имеет значения, кроме 

нашей работы, тайны, порока, нашей драгоценной 

работы. И все же мы должны писать — да поми
лует нас Совет! — мы хотим хоть раз поговорить 

только с собой и ни с кем больше.

Наше имя Равенство 7-2521. Так написано на 

нашем железном браслете, таком, какой все люди 

носят на левом запястье. Нам двадцать один год. 

Наш рост шесть футов. Это плохо, не так уж много 

людей шести футов ростом. Учителя и Начальники 

всегда выделяли нас и, хмурясь, говорили: «Равен
ство 7-2521, в твоих костях живет зло, ибо твое те
ло переросло тела твоих братьев». Но мы не в силах 

изменить ни нашего тела, ни наших костей.

Мы родились проклятыми. Это всегда порождало 

в нас запрещенные мысли и недозволенные желания. 

I

9

Мы знаем, что порочны, но в нас нет ни сил, ни воли 

противостоять этому. Мы сознаем свою порочность 

и не сопротивляемся ей — и это источник нашего из
умления и тайного страха. Мы стараемся быть похо
жими на братьев — все люди должны быть похожи
ми. На мраморных воротах Дворца Мирового Совета 

высечены слова, которые мы повторяем про себя вся
кий раз, когда нас одолевает искушение:

«Мы во всем, и все в нас. Нет людей, есть толь
ко великое Мы. Единственное, неделимое, вечное». 

Мы повторяем эти слова снова и снова, но это не 

помогает. Эти слова высечены давно. Буквы и жел
тые прожилки в мраморе покрылись зеленой плесе
нью, возраст которой уже никто не способен опре
делить. Эти слова — правда, потому что написаны 

они на Дворце Мира и Мирового Совета — симво
ле нашей веры. Так было всегда, со времен Велико
го Воскресения и даже до него. Так давно, что никто 

не может этого помнить. И мы никогда не должны 

говорить о том, что было до него, под страхом за
ключения в Исправительный Дворец. Только ста
рики в Доме Бесполезности шепчутся об этом по 

вечерам. Они шепчутся о сотнях странных вещей: 

о башнях, поднимавшихся к небу, о вагонах, дви
гавшихся без лошадей, и свечах, горевших без пла
мени. Но те времена были порочны, и когда люди 

поняли Великую Истину, правду о том, что все лю
ди — одно целое и нет желания, кроме общего же
лания всех людей, тем временам пришел конец.

Гимн

Все люди достойны и мудры. Только мы, Равен
ство 7-2521, родились проклятыми и не похожими 

на братьев. Так было всегда, и это шаг за шагом ве
ло нас к нашему последнему тягчайшему престу
плению, преступлению из преступлений, спрятан
ному здесь, под землей. Мы помним Дом Детей, где 

вместе с другими детьми Города, родившимися в 

один год с нами, жили до пяти лет. В спальных за
лах были белые чистые стены. Там ничего не было, 

кроме сотни кроватей.

Тогда мы были похожи на братьев во всем, кро
ме того, что дрались с ними. Мало преступлений 

хуже, чем драка с братьями, независимо от возрас
та и причины. Совет Дома объявил нам об этом, и 

из всех детей нашего возраста нас чаще всего запи
рали в подвал.

Когда нам исполнилось пять лет, нас перевели в 

Дом Учеников. Там было десять корпусов на десять 

лет обучения. Люди должны учиться до пятнадцати 

лет. Затем идти работать. Мы вставали с боем большо
го колокола на башне и ложились спать, когда он бил 

во второй раз. Перед сном нас собирали в большом 

зале, где, подняв правую руку, мы хором повторяли 

за учителями: «Мы — ничто. Человечество — все. По 

милости наших братьев даны нам наши жизни. Мы 

существуем благодаря нашим братьям и только для 

них. Ибо они и есть Государство. Аминь».

Затем мы ложились. Спальни были белые, чи
стые, там не было ничего, кроме сотни кроватей.