Красный берег

Дмитрий Ермаков

Вологда
«Родники»
2023

Роман

Красный  
берег

УДК
ББК
821.161.1-31
84(2Рос=Рус)6-44
Е72

Ермаков, Дмитрий.
Красный берег / Дмитрий Ермаков. — Вологда : Родники, 
2023. — 220 с.
ISBN 978-5-9729-5072-0

События романа Дмитрия Ермакова «Красный берег» охватывают жизнь села Воздвиженье и деревни Ивановки на 
протяжении нескольких веков. Но связь эпох в повествовании нелинейна — от таинственных провалов в смутные видения времен язычества, через Средневековье, усадебную 
жизнь девятнадцатого века, Гражданскую и Великую Отечественную войны до нынешних фермерских будней… Роман 
создаёт ауру места, выхватывая из прошлого или сегодняшнего дня картины жизни героев, их голоса, лица… Этим роман интересен, этим выделяется из ряда подобных ему по 
теме…

Е72

УДК
ББК
821.161.1-31
84(2Рос=Рус)6-44

ISBN 978-5-9729-5072-0
© Ермаков Д. А., 2023
© Машьянова А. А., иллюстрация на обложке, 2023
© Издательство «Родники», 2023
© Оформление. Издательство «Родники», 2023

К
огда началась эта река? Бог знает… Из болота лесного, гиблого — ручьём сочится. Вот уже и речушка. 
Вот и река — в берегах дремучих, где высоких, а где пологих. Небольшая, да и немаленькая. Название оканчивается на «га», как и у сотен ближних рек и ручьёв.
Несёт река свою воду, отражает берега и небо, как 
положено, вливается в другую реку, а та — ещё в другую, а та уже в студёное океан-море…
Когда осели на её берегах люди? Река не скажет, 
а люди не помнят. Люди живут. Люди пашут и строят. 
Люди ловят рыбу и бьют зверя. Люди любят и ненавидят. Люди оплакивают своих мертвецов и свои умершие деревни. И снова строят, и пашут, и любят, и умирают… Всему есть место на берегах реки. Вода её — 
время. Небо, отражённое водой, — вечность…

Глава первая

1

Сначала, с грохотом сшибаясь на излуках, уплыли 
громоздкие льдины, потом ещё долго проплывали серые ноздреватые льдины-оскрёбыши…
Тяжёлое серое небо придавило землю и воду.
И по большой, плоской, придавленной небом воде 
увозили бабушку…

Красный берег

4

Снега в ту зиму выпало много, он таял, река разбухала, заливала берега. Теперь уж до следующего 
льда — из Ивановки, с Красного Берега, в большой 
мир — лишь в объезд, крюк десять вёрст до моста, либо 
на лодках и плотах.
А говорят, что и мост снесло…
Васятка стоял на берегу, смотрел, как удаляется 
плот, посреди которого — гроб. Плот качался, мужики 
с трудом выгребали поперёк течения. Казалось, гроб 
вот-вот соскользнёт в воду, и бабушка утонет. За мужиков он не боялся — они живые.
От берега отчалили ещё три лодки, в одной из которых и мама. Все едут прощаться с бабушкой. Там, на 
том берегу, у церкви, её зароют в землю. И в подтверждение этой неизбежности с того берега, от колокольни, плывёт тягучий печальный звук.
Голые вички затопленных ив торчат из воды, как 
вешки. Лодки плывут между ними, направляемые 
гребцами, отяжелелые молчаливыми людьми в тёмной 
одежде.
— Пойдём-ко, Васятка, домой. Не ровён час — продует, заболеешь, — по-взрослому говорит сестра Полина, ради него оставленная дома.
По грязной, размокшей, истолчённой десятками 
ног дороге возвращались они к родной избе…
Ивановка — три десятка домов. Пять из них — 
вдоль реки, остальные двумя рядами уходят вглубь 
берега. Серебристые, будто инеем подёрнутые, стены 
бань и сараев; тёмные, высокие, в одной связи с обширными дворами избы с полукруглыми поверху окнами, со скупой резьбой наличников и застрех; драночные чёрные крыши… Всё сейчас хмурое и тяжёлое, как небо… 

Глава первая

5

Снег ещё кое-где остался в тени кустов, под глухими стенами амбаров и бань, но всё в природе уже готово к новому кругу, ждёт сокровенного мига… А бабушка 
их, Аграфена Ивановна Игнатьева, ушла в другой мир, 
в ту неведомую жизнь, в которую и верила, и будто бы 
уже прозревала незрячими в этом мире глазами…
…Бабушка уже давно, сколько он помнил, ничего 
не видела. Она сидела в своём уголке за печкой, там и 
спала на лавке, рассказывала сказки да «про прошлую 
жизнь» сперва внучке Полине, а когда та подросла и 
всё чаще стала уходить из дома на взрослую уже работу, либо вечерами, с прялкой, к кому из подружек, стала бабушка внуку Васе те же побасёнки бухтить… Ещё 
песни пела — очень хорошо, и на праздниках, бывало, 
просили её особо и слушали все сидевшие за длинным 
столом…
В тот день никого в избе не случилось — отец у них 
на войне, Полина по своим девичьим делам где-то, мать 
со скотиной обряжалась. Бабушка сидела тихо и как-то 
особенно, что-то творилось в ней… Позвала: «Васятка, 
иди-ко сюда, милой…» Он подошёл, думая, что бабушка 
расскажет сказку, но она молчала, только гладила его 
по голове твёрдой сухой ладонью. «Бабушка, а спой песню». — «Не до песен мне сегодня, милой». — «А хочешь, 
я тебе стопочку налью?» — спросил Васятка. Он знал, 
где стоит у матери бражка, а стопка в доме одна — серебряная, с надписью по кругу: «Выпить пора — ура!». Отцовская, вернее, дедовская ещё, подаренная ему воздвиженским барином в старые годы за что-то… «А и то! 
Налей-ка мне, Васятка… Больше-то не пивать». Он уже 
знал действие браги. На праздниках, когда просили бабушку спеть, всегда перед тем наливали.
И бабушка выпила.

Красный берег

6

— Про Мальвину, бабушка! — попросил Васятка.
— Балладу-то… ну, давай, балладу…
Песня та странная, не крестьянская, и называли её 
почему-то «баллада». А бабушка её ещё по молодости 
под окном барской дочки пела — любила та. А научила 
той песне повариха из Петербурга привезённая… Всё 
это тоже рассказывала она внучке и внуку…
Бабушка упёрлась обеими руками в край лавки, 
будто вглядываясь во что-то невидящими глазами, негромким ровным голосом запела, чуть покачиваясь…

Бедный лыцарь всё стремился
Ко Мальвине молодой,
А Мальвину обряжали,
Жертву бедную, к венцу.
— Вы, подружки, подождите,
Дайте сердцу погрустить,
Вы, любимые, скажите,
Как мне лыцаря забыть?
Что же делать?.. Дам я руку,
С кем родитель повелел…
В церкви всё было готово,
Их священник ждал давно…

Голос бабушки креп, набирал силу, и расправлялась её давно, казалось, навечно согнутая спина, и она 
будто не здесь уже была, а там — в песне…

В замке что за освещенье?
Лыцарь к замку прискакал.
На нём шлем надет пернатый,
Меч на ленте голубой.
Поздно, поздно, гость незваный,

Глава первая

7

Поздно, лыцарь молодой.
— За измену — нет, не поздно!
Лыцарь саблю обнажил…
И блестящая — взвилася!
С плеч скатилась голова…
Вся толпа заговорила,
Что Мальвина умерла.

— Мать, да ты что? — Васяткина мать вернулась. — 
Что это бабушка-то у нас?..
— Верка, посылай за попом, пора мне… — тихо ответила бабушка, тяжело легла и больше уже не встала…
…Дома Полина дала Васятке кусок пирога с картошкой, налила в чашку кипятка. Села у окна за пяльцы. А Васятка уплёл пирог, влез на тёплую печку и там 
лепил из прихваченного с улицы кома глины фигурки — человека, собаку, кошку…
После полудня вернулись с того берега (уплывали-то совсем рано утром). Полина выставила кутью, 
приготовила посуду. Среди приехавших был и жандармский, кажется, офицер. Молоденький и какой-то, 
хоть и при форме, невоинственный, может из-за очков, 
которые всё время сползали с переносицы, или из-за 
смешно подкрученных, не идущих ему усов…
Впрочем, жандармский ротмистр, Иван Андреевич Сажин, приехал, конечно, не ради поминок древней незнакомой ему старухи. Но подвернувшейся оказией в Ивановку воспользовался. Он приезжал в село 
Воздвиженье, в гости к подполковнику Зуеву, и для 
разговора и пригляда за местным священником отцом 
Николаем, организовавшим в селе «крестьянскую чайную» и яростно боровшимся с пьянством среди своих 

Красный берег

8

прихожан. А в Ивановке хотел проведать ротмистр Сажин ссыльного поселенца Потапенко.
И тут, в Ивановке, выяснилось, что ссыльного никто не видел уже два дня…
В дом Игнатьевых заходили соседи — выпивали 
рюмку, заедали кутьёй. «Земля пухом и вечная память», — говорили либо что-то подобное и уходили — 
не принято на поминках рассиживать… Мужиков мало, 
тех, кто в силе да возрасте, война призвала, уже третий 
год как. Остались недоростки, переростки да негодные 
к службе, как отцов брат дядя Михаил, с покалеченной, 
перебитой ещё по молодости и неровно сросшейся, 
усохшей левой рукой. 
— Васька, а ты чего там забился-то? — захотел, 
видно, приободрить дядя племянника, отдернув занавеску, глянул на печь. — Ну, ты чего, спишь?..
— Нет, божатко…
— Верка, глянь парня-то, не заболел ли? — Что-то 
насторожило Михаила Игнатьева в Васяткином голосе.
Ротмистр Сажин тоже выпил рюмку за помин души 
новопреставленной и, разместившись в отведённой 
ему горенке, вызвал через хозяйкину дочь старика Кочерыгу.
Тот одиноко жил в кособокой избёнке на отшибе — 
рыбак и охотник, к которому относились все, с одной 
стороны, шутливо-презрительно, чему подтверждением и неблагозвучное прозвище, за то, что он не работал на земле; с другой стороны — уважительно, потому что в своём деле, охоте и рыбалке, в знании реки и 
леса он был главный знаток во всей краснобережной 
округе.
— Здравствуй-здравствуй, Егор Емельянович, — 
повеличал его Сажин, привычно подкручивая концы 

Глава первая

9

усов и поправляя очки в тонкой оправе. — Скажи-ка 
мне, куда и каким образом ушёл ссыльный Потапенко? 
— Дак, ваше благородие, — старик почесал бороду 
большой чёрной ладонью, вроде как задумался и неторопливо продолжил, — сам же знаешь, только по воде. 
А потому как лодки ничьи не пропали…
— На плоту… Рисковый человек.
— Отчаянная голова, — подтвердил охотник.
— А вот, я слышал, он с тобой любил поговорить, 
даже и на охоту хаживал?
— Говорить особо не говорили, он молчун, да и я 
болтовню не люблю. На охоту пару раз брал. Да разве 
ж то охота — баловство…
— Так, может, скажешь и докуда поплыл?
— Опять же, ваше благородие — сам знаешь. На чугунку ему надо — стало быть…
— Я-то знаю, а ты почему хотя бы старосте не донёс?
— Я за ссыльным не надсмотрщик. А что он пропал — только сегодня от вашего благородия узнал, — 
гордо вздёрнув пегую бородёнку, ответил Кочерыга.
— Ну, ладно-ладно… Слушай-ка, белки есть у тебя, 
ну, шкурки? Только чтоб хорошей выделки. Мне на 
шапку, жене.
— Есть, — на этот раз с явной заинтересованностью ответил старик.
— Ну, мне бы поглядеть. Принесёшь?
— Отчего ж не принести. Принесу. А выделка у 
меня, сами знаете, наипервейшая…
— Ну, давай, давай. Я хорошо заплачу.
И ротмистр, в ожидании охотника со шкурками, 
выпил ещё чаю и распорядился готовить постель. Торопиться поимкой ссыльного не имело смысла, он, наверняка, уже подъезжал к Петрограду…

Красный берег

10

Утром Сажин опять выпил в избе стакан чаю. Кликнул Васятку:
— Покажи-ка мне, малец, где ссыльный-то жил…
Мать, тронув лоб Васятки тыльной стороной ладони и ничего не сказав, пошла на двор кормить скотину. 
Полина ради гостя была ещё дома.
Мальчишка шмыгнул носом и, видимо, переборов 
опаску, взглянул прямо на офицера, спросил:
— А у тебя там наган есть? — кивнул на пристёгнутую к портупее кобуру.
Полина, услыхав от печи разговор, опасливо окликнула:
— Васятка…
Сажин, усмехнувшись, поправил очки, молча достал из кобуры револьвер:
— А ты как думал? — и убрал оружие. — Не бойся, 
барышня, — подмигнул он Полине.
— Я и не боюсь! — вспыхнув щеками, откликнулась 
девушка. — Только нельзя ему, с вечера чуялось — заболеет.
— Ничего я, Поля, и не заболею, — отвечал Васятка, 
уже натягивая сапожонки, запахивая вытертый короткий тулупчик и напяливая шапку. — Провожу дяденьку, 
да и всё, ничего я не болею…
И Васятка повёл офицера к старой куликовской 
бане, где и обитал за небольшую плату ссыльный Потапенко.
Впрочем, было в бане довольно чисто. В предбаннике пусто, лишь обтрёпанный голик в углу, дальше, 
в моечной, переделанной в жилую комнату — банная 
печка с котлом, обложенным камнями; стол перед окошечком с мутным стеклом, широкая лавка с набитым 
сеном матрасом, на столе пустая деревянная солонка