Образы русской речи : историко-этимологические очерки фразеологии

В.М. Мокиенко





                ОБРАЗЫ РУССКОЙ РЕЧИ




ИСТОРИКО-ЭТИМОЛОГИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ ФРАЗЕОЛОГИИ




6-е издание, стереотипное









Москва Издательство «ФЛИНТА» 2022

УДК 811.161.1
ББК 81.2Рус-3
     М74





    Мокиенко В.М.
М74 Образы русской речи : историко-этимологические очерки фразеологии / В.М. Мокиенко. — 6-е изд., стер. — Москва : ФЛИНТА, 2022. — 463 с. — ISBN 978-5-9765-0015-0. — Текст : электронный.


        В книге в живой и доступной форме рассмотрены история и этимология многих русских образных выражений и т.п. Особое внимание уделено языковым загадкам, требующим специального комментария и т.д. При толковании слов и выражений автор обращается к фактам материальной и духовной культуры русского народа.
        Для широкого круга читателей.

УДК 811.161.1
ББК 81.2Рус-3












ISBN 978-5-9765-0015-0

© Мокиенко В.М., 2017
© Издательство «ФЛИНТА», 2017

                     Галине Алексеевне ЛИЛИЧ — моему Учителю


            Предисловие





       Предлагаемая вниманию читателя книга — заключительная часть «фразеологической трилогии», задуманной автором. В первой книге, предназначенной широкому читательскому кругу,¹ в популярной форме рассказывалось о происхождении русских фразеологизмов, их смысловой членимости и законах соединения слов в устойчивые обороты. Вторая написана как учебное пособие для студентов-филологов? В ней рассматривались прежде всего теоретические вопросы сравнительно-исторической фразеологии, описывалась динамика процессов образования славянских устойчивых оборотов и демонстрировалась методика их научного этимологического анализа.
       Цель третьей книги — показать, как в русской фразеологии отражается внеязыковая действительность (прежде всего элементы материальной и духовной культуры) в исторической ретроспективе.
       Проблема «язык и культура» давно интересует языковедов. Уже первые этимологические опыты античных грамматиков стимулировались идеей реконструкции «истинного» представления о слове, стремлением за каждым словом увидеть «первородный» образ предмета или явления. История и этимология устойчивых словосочетаний в этом отношении казались всегда более перспективными, ибо соединение ¹ ²

     ¹ В глубь поговорки. М., 1975. 2-е изд. Киев, 1989.

     ² Славянская фразеология. М., 1980. Изд. 2-е. М„ 1989.

3

    слов — это уже какой-то связный рассказ, более или менее выкристаллизовавшийся образ.
     Именно поэтому многие русские собиратели фольклора, этнографы, историки, языковеды вот уже более двухсот лет пытаются раскрыть происхождение тех или иных пословиц и поговорок, увидеть за ними истоки русской национальной культуры или бытовых представлений, прочесть скрижали забытого прошлого. Сначала отдельные заметки и очерки, разбросанные по страницам столичных и губернских журналов и газет, затем цельные паремиологические сборники с элементами историко-этимологических толкований и наконец книги, целиком посвященные раскрытию происхождения русских крылатых слов и выражений,— такова динамика отечественной исторической фразеологии.
     Немало «культурологических» толкований можно найти, например, в сборниках пословиц В.И.Да-ля, Ф.И.Буслаева, И.М.Снегирева, И.И.Иллюстро-ва, Н.Я.Ермакова, М.Я.Рыбниковой, А.И.Соболева, В.П.Бирюкова и др. Собраниями этимологий крылатых слов с подобными толкованиями являются словари С.В.Максимова, М.И.Михельсона, Э.Д.Варта-ньяна, С.Займовского, М.А.Булатова, в которых, правда, основное внимание уделено заимствованным из других языков выражениям. Идея выявления национальной особенности через паремиологию вдохновила полтора века назад известного собирателя русского фольклора И.М.Снегирева. Его труд «Русские в своих пословицах» (М., 1831—1834, кн. 1—4) до сих пор остается уникальным опытом тематического объединения разнокалиберных историко-этимологических этюдов с целью показать связь пословиц и поговорок с национальными обычаями, поверьями, историей, бытом и фольклором.
     В наши дни проблема соотношения языка и культуры приобрела особую актуальность в связи с ростом популярности русского языка на международной

4

  арене. Опыт обучения этому языку иностранцев показал, сколь важно на языковых занятиях формировать представления об экстралингвистическом фоне, на котором происходит речевое общение. Изучение иностранного языка не может быть самоцелью, оно всегда сопровождается постижением национальных реалий — такова установка нового направления русистики — лингвострановедения, принципы которого разработаны Е.М.Верещагиным и В.Г.Костомаровым. В наши дни, преодолевая конъюнктурную «псевдоактуальность», это направление не довольствуется одними «советизмами», а становится наконец историческим.
       Русская идиоматика для выполнения этой задачи дает особо благодатный материал. «Фразеологизмы в собственном (строгом) смысле термина всегда косвенно отражают воззрения народа, общественный строй, идеологию своей эпохи,— подчеркивал Б.А.Ларин.— Отражают, как свет утра отражается в капле росы» (Ларин 1977, 156).¹ Фразеологические «капли росы» могут стать объективным отражением русской реальности, однако, лишь в том случае, если их национальная «чистота» апробирована достоверным этимологическим анализом. Но иногда, как будет показано в книге, то, что выдается за сугубо русское, оказывается на поверку интернациональным, а то, что причисляется к одной сфере русской жизни, на самом деле первоначально относилось к другой.
       Автор этой книги, группируя материал по тематическому принципу и отталкиваясь от исходного образа русских оборотов, пытается поэтому пересмотреть многие традиционные историко-этимологические версии. Такой пересмотр опирается на метод структурно-семантического моделирования, суть которого заключается в сопряжении литературного обо

     ¹ Библиографию см. на с. 424 и сл,

5

    рота с его многочисленными вариантами в русских и других славянских диалектах и языках. При этом фразеологизм, или фразеологическая единица, понимается, как и в предшествующих книгах, традиционно — как сочетание слов, обладающее относительной устойчивостью, воспроизводимостью в готовом виде, экспрессивностью и целостным значением. Пословицы, устойчивые составные термины, номенклатуры и цитаты, следовательно, из фразеологии исключаются, хотя они несомненно являются ее источником.
     Идиоматика любого языка обладает как бы двойной индивидуальностью. Она индивидуальна как явление современного литературного языка, ибо каждый оборот является самостоятельным осколком некогда активной речевой модели, со временем утратившей актуальность. Она индивидуальна и как отражение каких-либо национальных реалий, составлявших в свое время самобытность культуры того или иного народа. А индивидуальное — как это ни парадоксально — является особо прочным цементирующим раствором при взаимодействии народов и их культур, ибо именно оно и является национальной «валютой» при культурном взаимообмене народов. «Именно индивидуальные особенности народов связывают их друг с другом, заставляют нас любить народ, к которому мы даже не принадлежим, но с которым столкнула нас судьба,— подчеркивает Д.СЛихачев.— Следовательно, выявление национальных особенностей характера, значение их, размышление над историческими обстоятельствами, способствовавшими их созданию, помогают нам понять другие народы. Размышление над этими национальными особенностями имеет общее значение. Оно очень важно» (Лихачев 1981, 65).
     Историко-этимологические очерки, предлагаемые читателю, представляют собой именно размышления над национальными особенностями русских образных

6

  выражений. Символы русского быта, факты русской истории, осколки древних народных верований, русские обряды, песни, сказки — все это и создает индивидуальное лицо русской идиоматики, делает ее непереводимой дословно на другие языки. Размышлять над такими национальными особенностями нашего языка — не только сугубо лингвистическая, но и патриотическая задача.
        Особое внимание в книге уделено взаимодействию национального и интернационального, расшифровке различных архаичных элементов, усиливающих языковую специфичность русской фразеологии и отражению в ней былой духовной культуры народа.
        Комментируя фразеологические обороты или лексические единицы, отражающие элементы национальной образной символики, можно идти двумя противоположными путями: от языка к отражаемой действительности и от действительности к отражению ее в языке. В двух первых главах автор в основном сосредотачивается на лингвистических моментах, поскольку рассматривает «затемненные» в процессе языковой эволюции обороты (во всю ивановскую, кишмя кишеть и под.). В двух последующих главах его задача — показать, как мифологические представления и образы русского фольклора отражаются в языке, поэтому сначала комментируются соответствующие реалии, а затем в этот комментарий вплетается фразеология и лексика, так или иначе с такими реалиями связанная. Такой подход, думается, позволяет показать, как лингвистические приемы «добывания» внеязыковой информации, так и особое значение последней при углубленном познании русского языка, тем более, что видимая прозрачность образов большинства фразеологизмов нередко создает иллюзию их «познанности» носителями языка, хотя представление об этих образах может быть расплывчатым или вовсе неверным. Дойти до истинного источника каждого такого образа — задача историка фразеологии.

7

Глава I. ОСВОЕННОЕ ЧУЖОЕ И ОТЧУЖДЕННОЕ СВОЕ. Национальное и интернациональное во фразеологии







        От яйца или от печки?

     Многие сборники крылатых слов и выражений начинаются с древнего латинского оборота ab ovo ‘с яйца’. Такой зачин идеален, ибо он объединяет два противоречивых словарных принципа: с одной стороны, это начало алфавитное, чисто формальное, с другой — смысловое, ведь переносное значение оборота и есть — ‘с самого начала’.
     По происхождению это осколок более полной поговорки ab ovo usque ad mala ‘от начала до конца’, а буквально — ‘от яйца до яблок’. Поговорка отражает принятый у римлян обычай начинать обед с вареных яиц, а завершать его фруктами.
     Но на этом «материально-вещественном» объяснении история древнего выражения не кончается. Попав в знаменитое произведение Горация «Наука поэзии» (Ars poetica), оно не только стало «крылатым», но и приобрело новое, поэтико-мифологическое истолкование. Восхваляя Гомера, начавшего «Илйаду» не с описания рождения Елены, а с рассказа о Троянской войне, которая вспыхнула по ее вине, Гораций замечает, что истинный поэт сразу окунает читателя в гущу событий, а не утомляет его околичностями:

8

      Не начинает он петь возврат Диомеда со смерти Мелеагра иль с пары яиц — Троянской битвы.
      Вечно к развязке спеша, он слушателя увлекает В середину событий, как бы уж знакомого с делом.
(Перевод А.А.Фета)

           Nec reditum Diomedis ab interitu Meleagri, Nec gemino bellum Troianum orditur ab ovo...

       У Горация ab ovo — это уже игра на потенциальной многоплановости выражения со словом яйцо. Ведь «пара яиц — Троянская битва» — намек на греческий миф о Леде, дочери царя Этолии, которая пленила своей красотой Зевса. Явившись к ней в образе лебедя во время ее купания, верховный бог античного мира стал отцом Елены Прекрасной, похищение которой Парисом впоследствии вызвало Троянскую войну. И поскольку Зевс принял облик лебедя, то Леда не просто, «по-человечески» родила, но снесла два яйца. Из одного вылупилась Елена, а из другого — близнецы Диоскуры. Этот намек Горация А.А.Фет в переводе делает еще более прозрачным, ибо вместо обычного ab ovo он употребляет развернутое «не начинает... с пары яиц — Троянской битвы».
       Римский поэт смело скрещивает специфично латинский, народный по происхождению оборот с «иноплеменным» мифом, достигая при этом стилистико-художественного эффекта. Он обновляет шаблонное выражение, делая привычное непревычным, заостряет внимание на главном — на том, что Гомер начинает с самой сути. Вот почему многие толкователи крылатых слов пытались даже приписать авторство ab ovo именно Горацию. Между тем великий поэт античности, говоря по-современному, просто «интернационализировал» латинскую народную идиому, «озвучил» ее под мифологические мотивы древнего мира.


9

      В языке вообще, а во фразеологии в особенности такое сплетение национального и интернационального происходит постоянно. Как ни один народ не может полнокровно существовать без разносторонних контактов с другими народами, так и язык истощился бы сам в себе, не находя подкрепления в других языках и не отдавая им, в свою очередь, собственных живительных соков.
      Поэтому любое слово, любой оборот, заимствованный из другого языка, вливаясь в новую среду, так или иначе приспосабливается к ней и в итоге «национализируется». Даже тогда, когда этому препятствует, скажем, непонятность буквального смысла или иная система письма.
      Так случилось и с интернациональным оборотом ab ovo в русском литературном языке. Он давно внедрился сюда, хотя графически отделен от «азбучного» русского текста:

            Начнем ab ovo: мой Езерский Происходил от тех вождей, Чей в древни веки парус дерзкий Поработил брега морей.
            Одульф, его начальник рода, Велъми бе грозен воевода...
(А. С.Пушкин.
Родословная моего героя)
      В какой-то степени такая графическая отделенность стимулировала сцепление с оборотом ab ovo глагола начинать, который является его некоторой расшифровкой. Кроме Пушкина, употребляется он и многими русскими писателями и публицистами: «Но начнем ab ovo, если не с самой колыбели, то хоть с той поры, как я себя помню» (Н.С.Лесков. Детские годы); «...Недоумение “экономистов” по поводу фактического проведения в “Искре” наших воззрений показывало с очевидностью, что мы часто говорим бук

10