Девиантология - социология и психология зла

ДЕВИАНТОЛОГИЯ — 

СОЦИОЛОГИЯ 

И ПСИХОЛОГИЯ ЗЛА

Т.А. ХАГУРОВ

МОНОГРАФИЯ

Москва 
ИНФРА-М 

202

УДК 159.9+316.624(075.4)
ББК 88.5
 
Х13

Хагуров Т.А.

Х13  
Девиантология — социология и психология зла : монография / 

Т.А. Хагуров. — Москва : ИНФРА-М, 2024. — 412 с. — (Научная 
мысль). — DOI 10.12737/1868916.

ISBN 978-5-16-017699-4 (print)
ISBN 978-5-16-110346-3 (online)
В монографии рассматриваются актуальные вопросы теории и методо-

логии исследований девиантного поведения. Обосновывается альтернативный 
популярной сегодня релятивистской методологии антропологический 
подход к проблемам классификации, исследовательской методологии 
и антропологии девиантного поведения. 

Адресуется широкому кругу читателей, в том числе социологам, пси-

хологам, антропологам, криминологам и т.д., интересующимся проблемами 
изучения человеческого поведения вообще и девиантного поведения 
в частности.

УДК 159.9+316.624(075.4)

ББК 88.5

Р е ц е н з е н т ы:

В.И. Слободчиков, доктор психологических наук, профессор, член-

корреспондент РАО, главный научный сотрудник Института изучения 
детства, семьи и воспитания РАО;

М.Е. Позднякова, кандидат философских наук, заведующая сек-

тором изучения девиантного поведения Института социологии 
ФНИСЦ РАН

ISBN 978-5-16-017699-4 (print)
ISBN 978-5-16-110346-3 (online)
© Хагуров Т.А., 2022

ПРЕДИСЛОВИЕ И БЛАГОДАРНОСТИ

Эта книга появилась как результат многолетних методологи-

ческих дискуссий и последующих размышлений по их поводу. 
Дискуссии касались различных аспектов понимания и объяснения 
природы девиантного поведения как социального и психологического 
феномена. Они проходили как очно на самых разных площадках, 
так и заочно через публикации и выступления. В числе частых 
участников этих дискусий выступали автор этой книги и мэтр 
отечественной девиантологии, по сути ее основоположник, профессор 
Яков Ильич Гилинский. Тот факт, что Яков Ильич, будучи 
уже очень известным и признанным ученым, был готов на равных 
и вполне серьезно дискутировать с начинающим коллегой, учившимся 
по его работам, наглядно свидетельствует о том высоком 
уровне подлинной интеллигентности и научности, образцом которых 
Яков Ильич продолжает оставаться для своих многочисленных 
коллег и учеников. Автор бесконечно благодарен Якову 
Ильичу за саму возможность этих дискуссий, без которых данная 
книга никогда бы не состоялась.

Однако, как часто бывает в науке, искреннее уважение к лич-

ности крупного ученого не всегда означает согласие с его методологической 
позицией. Человеческое поведение — слишком сложный 
объект, чтобы попыки его объяснения отличались единодушием 
и согласием умов. Как противоречив и сложен сам человек, также 
противоречивы бывают позиции ученых, его изучающих.
В предлагаемой читателю книге делается попытка обосновать 
контуры альтернативной девиантологической методологии. Альтернативной 
общепринятым сегодня конструктивизму и релятивизму, 
согласно которым понятие нормы и отклонения есть 
главным образом социокультурная конструкция, содержание которой 
исторически и культурно изменчиво и относительно. Этот 
альтернативный подход можно назвать антропологическим. Он 
опирается на серьезную интеллектуальную традицию, с содержанием 
которой, к сожалению, сегодняшние студенты, а часто и их 
научные руководители знакомы гораздо хуже, чем с модными постмодернизмом 
и релятивизмом.

Все сказанное в книге никоим образом не претендует на окончательность 
или неопровержимость. Это всего лишь попытка обосновать 
отличную от общепринятой методологическую позицию 
и приглашение поразмышлять над достаточно сложными вопросами 
теории и методологии изучения девиантного поведения.

Книга не могла бы появиться на свет без моральной и интел-

лектуальной поддержки друзей и учителей автора книги. По-

этому он выражает искреннюю благодарность своим наставникам 
и учителям, глубоко повлиявшим на его научное и житейское 
мировоззрение: своему отцу, профессору социологии А.А. Хагу-
рову; своему наставнику по докторской диссертации и по жизни 
профессору З.Т. Голенковой; мастеру-педагогу и своему учителю 
профессору В.П. Бедерхановой; одному из ведущих девиантологов 
России М.Е. Поздняковой — вдохновителю многих совместных 
проектов; Виктору Иванову Слободчикову, выдающемуся российскому 
педагогу и психологу, чьи антропологические идеи, по сути, 
частично заимствованы автором. Отдельную благодарность — 
своему старшему другу и бессменному редактору профессору 
А.А. Остапенко, без чьей помощи эта книга (как и многие другие 
книги и статьи) не появилась бы на свет.

ВВЕДЕНИЕ 
ПРОБЛЕМА ЗЛА В НАУКЕ  
И ФИЛОСОФИИ ХХ ВЕКА

Несмотря на то, что понятие «зло» кажется 

устаревшим, пережитком далекого от современности 
прошлого <…>, зло тем не менее 
является для нас реальностью. Мы видим зло, 
творим зло и подвергаемся злу. <…> Проблема 
людей заключается не в последнюю очередь 
в том, что отрицательные возможности сильно 
преобладают. Другими словами, наши способности 
к совершению добра и зла неравнозначны. 
Это является исходной предпосылкой 
поступков человека, но действовать во благо, 
а не во зло — это наша задача.

Ларс Сведенсен «Философия зла»

В социальных и гуманитарных науках «добро» и «зло» с легкой 

руки позитивистов XIX века считаются некорректными понятиями. 
Еще бы, ведь это прямые оценки, а оценочные суждения 
должны быть исключены из «по-настоящему научного» текста. 
Как советовал М. Вебер, их нужно замещать отнесением к ценности: 
в таком-то обществе, в такое-то время люди полагали, что 
«Х» есть добро, а «У» — зло1. Эти обезличенные формулы, скрывающие 
субъектную позицию ученого, вошли в плоть и кровь современного 
гуманитария. Ученый должен быть объективным, а значит, 
не выпячивать личное отношение к предмету, но следовать фактам. 
Этот красивый в теории, но весьма затруднительный и спорный 
на практике принцип, заимствованный гуманитариями у естествоиспытателей (
что имело какие-то резоны в начале становления 
гуманитарной научной методологии, но явно утратило их потом) 
был окончательно дискредитирован постмодернизмом. Ведь отказываться 
от «субъективного» отнесения феномена к разряду «хорошего» 
или «плохого» следовало во имя ОБЪЕКТИВНОСТИ. 
А постмодернизм убил объективность. Ее просто нет. Перечитайте 
Ж.-Ф. Лиотара или Ж. Дерриду (а равно Ю. Кристеву, Ж. Де-
лёза, Ф. Гватари или М. Фуко) — нет ни объективности, ни добра, 
ни зла. Есть лишь бесконечное многообразие явлений (даже не фе-

1 
Вебер М. Исследования по методологии наук. М.: ИНИОН, 1980.

номенов) и бесконечное количество их интерпретаций, это и называется «
смерть метанарратива»1. Какая тут объективность?

Однако наша цель — отнюдь не в выяснении отношений между 

позитивизмом и постмодернизмом. Основной тезис настоящей 
книги равно противоположен им обоим и заключается в утверждении 
реального (и вполне объективно постижимого) существования 
Добра и Зла. Более того, цель книги — попытка обоснования 
точки зрения, согласно которой Добро и Зло — суть не просто реальные (т.е. имеющие объективную, «вещную» природу), но фундаме нтальные координаты социального и личностного бытия человека, 
что требует введения этих категорий в пространство социального 
и гуманитарного познания не только на философском, но и на концептуально­научном уровне. Это спорное в современных реалиях 
заявление требует развернутой аргуме нтации.

Сразу оговоримся, что все рассуждения будут осуществляться 

преимущественно в плоскости того сложного междисциплинарного 
направления исследований проблем отклоняющегося поведения, 
которое, благодаря работам Я.И. Гилинского, получило название 
девиантологии. Бесконечно уважаемый нами Яков Ильич определяет 
девиантологию как «социологию преступности, наркотизма, 
проституции, самоубийств и других “отклонений”»2. Мы же предлагаем 
определять ее как социологию и психологию зла. При этом 
добро мы полагаем нормой, а зло — отклонением. Подобное утверждение, 
будучи сформулированным в рамках отвлеченно­философского или нравственного дискурса, может вызвать дискуссию типа 
«А что есть добро, и что есть зло?», но вряд ли вызовет методологическое 
отторжение. Введение же этих категорий в пространство 
научного знания неизбежно вызывает вопросы методологического 
порядка.

Начнем с того, что зло (как и добро) крайне сложно концеп-
туализировать понятийно. Однако это не значит, что подобное 
невозможно вообще. Наука, конечно, тяготеет к явным определениям, 
которые в логике имеют форму «А есть В и С». Однако огромное 
множество вещей, к великому сожалению интеллектуалистов 
всех мастей, не поддаются таким определениям, будучи при 
этом критически важными для нас. Таковы Любовь, Справедливость, 
Счастье или Обретение полноты жизни. Таков сам Человек. 
Таковы Добро и Зло. Однако для таких сложных реальностей мы 
можем использовать остенсивные (показать) или контекстуальные 

1 
Лиотар Ж.Ф. Состояние постмодерна / пер. с фр. Н.А. Шматко. М., СПб.: 
Алетейя, 1998.
2 
Гилинский Я.И. Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, 
самоубийств и других «отклонений». СПб.: Юридический центр-
Пресс, 2004.

(порассуждать) определения. При этом некоторые поборники 
строгой «научности» скажут, что вещи, определяемые подобным 
образом, неизбежно субъективны и не могут являться фактами. Однако 
всякий, кто страдал от «субъективной» любви или мучился 
«субъективным» сознанием собственного греха (вины), прекрасно 
знает, что его страдание носило вполне объективную, вещную природу. 
И обусловлено оно было именно реальной Любовью или реальным 
Грехом, а отнюдь не «субъективными переживаниями». 
В этом примере мы имеем дело с эмпирическим законом, хорошо 
известным не только писателям и драматургам, но и всем нам через 
жизненный опыт. Душа человеческая страдает от несчастной любви 
и от совершенного греха. И, на наш взгляд, явление это вполне 
объективно. Иллюзию же субъективности создает то, что разные 
типы душевной организации в зависимости от воспитания, опыта, 
наследственной конституции и прочих условий могут по-разному 
переживать и проявлять это страдание. Короче говоря, зло может 
быть концептуализировано. И далее мы постараемся показать некоторые 
формы зла и порассуждать о его природе.

Любое исследование начинается с попытки обзора библио-

графии. В нашем случае подобный обзор будет неизбежно фрагме -
нтарным по нескольким причинам. Во-первых, мы отнюдь не претендуем 
на исчерпывающее монографическое исследование столь 
сложной темы. Эта книга — скорее попытка диалога, иногда полемики 
с наиболее распространенными в современной социологии 
и психологии девиантного поведения подходами. Наша цель поэтому 
больше заключается в постановке проблемы, нежели в ее исчерпывающем 
анализе. Во-вторых, основные и наиболее глубокие 
попытки понимания и анализа феноменов добра и зла мы встречаем 
в религиозных и философских текстах, а также в произведениях 
искусства. Минимально полноценный обзор этих текстов потребовал 
бы отдельной монографии, а может и не одной. Некоторые 
из них будут частично проанализированы ниже (во второй главе), 
некоторые — просто упомянуты. В любом случае фрагме  нтарность 
библиографической и источниковой базы нашего исследования 
очевидна, но отчасти обусловлена самим замыслом книги.

Принципиальные координаты современного научного пони-

мания проблематики зла, на наш взгляд, были заложены в трудах 
К. Маркса, Э. Дюркгейма, К. Поппера, З. Фрейда и Ф. Ницше. 
При этом именно К. Маркс и Ф. Ницше в своих трудах задали полярные 
представления о феноменологии зла на концептуальном 
уровне, породившие содержательно глубоко различающиеся обществоведческие 
научные школы.
Маркс сформулировал идею классовой природы морального ди-

скурса. Дюркгейм дополнил это мыслью о коллективном сознании 

как носителе морального авторитета, подчеркивая, что коллективное 
сознание никогда не охватывает всех членов сообщества, 
а лишь большинство. Соответственно, в социологии утвердилось 
понимание нормы как статистического явления — нормально то, что 
делает большинство в данной социальной общности в данное время 
(с оговоркой об адаптивности этого поведения). Эти часто достаточно 
вольно интерпретируемые идеи открыли дорогу конструктивизму — 
теории, согласно которой добро и зло, норма и отклонение 
есть продукты социального конструирования и соглашения. Это 
конструирование, хотя и отталкивается от объективной реальности 
первичных индивидуальных и социальных потребностей, но имеет 
огромную историческую и культурную вариативность. Наиболее 
известным и глубоким социологическим гимном этой идеи стало 
«Социальное конструирование реальности» П. Бергера и Т. Лук-
мана1. Среди современных российских девиантологических работ 
этого направления выделяется «Конструирование девиантности» 
под редакцией Я.И. Гилинского2.
С точки зрения классического конструктивизма главная форма 
зла есть аномия как состояние безнормия, являющееся по сути интерпретацией 
Дюркгеймом гоббсовской «войны всех против всех». 
«Закон изменчив, и эти изменения сочетают в себе случайность 
и необходимость, но без закона жизнь превращается в хаос» — вот 
кредо классического конструктивизма. Координаты «добро — зло» 
в конструктивизме принимают форму «порядок — аномия».

Постмодернистские интерпретации конструктивисткой идеи 

(прежде всего М. Фуко3 и Ж. Дерриды4) довели ее, на наш взгляд, 
до абсурда. К этой теме мы еще вернемся позднее. Сейчас лишь 
заметим, что даже «умеренный» конструктивизм находится 
в сложных отношениях с социальной реальностью, постоянно 
решая дилемму о том, какие элеме  нты этой реальности онтологически 
обусловлены и мало изменяемы, пусть и в разных формах, 
а какие — суть произвольные и достаточно легко меняющиеся социальные 
декорации.

В психологии понимание зла (отклонения) в значительной сте-

пени было сведено к проблеме дезадаптации во многом благодаря 
психоанализу и бихевиоризму, т.е. идеям З. Фрейда и Д. Уотсона, 

1 
Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат 
по социологии знания. М.: Медиум, 1995.

2 
Гилинский Я.И. Девиантность, преступность и социальный контроль 
в «новом мире»: сб. ст. СПб.: Алеф-Пресс, 2012.

3 
Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / пер. с фр. В. Наумова; 
под ред. И. Борисовой. M.: Ad Marginem, 1999; Фуко М. Рождение 
клиники: пер. с фр. / науч и предисл. А.Ш. Тхостова. М.: Смысл, 1998.

4 
Деррида Ж. Письмо и различие / пер. с фр. А. Гараджи, В. Лапицкого, 
С. Фокина; сост. и общ. ред. В. Лапицкого. СПб.: Академический проект, 
2000. 432 с.

резко различающимся, на первый взгляд, и глубоко схожим в своем 
глубинном понимании человека и мотивов его поведения.

Д. Уотсон, а затем Б.Ф. Скиннер фактически обосновали и по-

пуляризовали взгляд на мораль (равно как и на прочие психические 
структуры) как на условно-рефлекторное образование, формируемое 
в процессе адаптации индивида к условиям внешней среды 
под воздействием положительных и отрицательных стимулов. То, 
что мы называем злом, есть лишь деструктивные формы адаптации 
к окружающей среде. Эта мысль легла в основу многочисленных 
стратегий «тренинга адаптивных форм поведения», ставших 
главным направлением психокоррекционной работы в бихевиоризме.


Идеи З. Фрейда (одного из наиболее влиятельных мыслителей 

ХХ века) о происхождении и содержании «Сверх-Я» — морального 
компонента личности, ведающего «познанием Добра и Зла», — заложили 
основы эволюционно-конструктивистского понимания 
природы зла и добра в психологии. Мораль, согласно этому 
взгляду, есть психическое новообразование, пришедшее на смену 
инстинктам и призванное обезопасить человеческое стадо от наиболее 
разрушительных проявлений индивидуальной агрессивности 
и сексуальности1.

Широкой публикой идеи Фрейда были поняты в ключе того, 

что зла как такового нет, а есть дезадаптивные формы получения 
удовольствия, сброса напряжения, что само по себе нормально и естественно 
для всех животных, включая человека. Идея естественности Желания оказала глубочайшее влияние на всю европейскую 
и мировую культуру ХХ века. «Природный» человек стремится 
к удовольствию, главные формы которого связаны с сексуальностью, 
а «искусственная и репрессивная» мораль мешает ему «обрести 
себя». Эта коллизия вдохновила огромное количество произведений 
актуального искусства в ХХ веке и осмысливалась их 
творцами в свете проблемы зла двояко.
Первая интерпретация сводилась к отрицанию зла как такового, 

объявляя его «ханжеской» выдумкой, и прославлению неограниченной 
сексуальности. Единственная форма чего-то похожего 
на «абсолютное» зло есть деформированная сексуальность (садизм, 
прежде всего). Эта линия «просвещенного гедонизма» вдохновила 
европейский и американский культурный драйв «ревущих 20-х» 
и нашла отражение во многих проявлениях культурного авангарда 
тех лет, не обойдя, кстати, и Россию. Заметим, пока лишь вскользь, 

1 
Следует отметить, что почти всегда, когда обсуждаются идеи Фрейда, нужно 
различать сами его наблюдения и открытия (очень глубокие, а подчас гениальные) 
и их интерпретацию самим Фрейдом, его учениками и тем более 
широкой публикой (часто примитивные и неглубокие).

что сам де Сад рассматривал те формы получения удовольствия, 
которые впоследствии назвали его именем, как естественное следствие 
эмансипированного Желания, убегающего от Скуки — вечного 
преследователя удовольствия1.
Вторая интерпретация более пессимистична и одновременно 

более человечна, она строится на признании «неустранимости зла», 
обусловленном животной, дикой глубиной природы человека, лежащей 
за тонким покровом рацио нальности и морали. К сожалению, 
человек остается агрессивным и похотливым животным, даже если 
пытается преодолеть эту дикость в пространстве культуры. Эта интерпретация, 
в свою очередь, породила две ветви. Во-первых, европейский 
экзистенционализм с его стоической установкой на безнадежную, 
но необходимую борьбу со злом и надеждой найти смысл 
в бессмысленном, представленный в литературе Э.-М. Ремарком, 
Э. Хемингуэем, Ж.-П. Сартром. Во-вторых, откровенный экзистенциальный 
пессимизм, одним из ярчайших представителей которого 
был, например, Л.Ф. Селлин («Путешествие на край ночи») с его 
безнадежной капитуляцией добра перед злом и бессмысленностью2.
Пожалуй, наиболее разрушительными для традиционного мо-

рального дискурса стали идеи Ф. Ницше, согласно которому добро 
есть реализованная воля к власти, к свободному жизнеутвер-
ждению личности в борьбе с миром и другими, а зло — ограничение 
этой воли. Его критика «морали слабых», воспевание «сверхчеловека», 
находящегося «по ту сторону Добра и Зла», были глубоко 
восприняты европейскими интеллектуалами. Огромное влияние 
идеи Ницше оказали на последующий европейский постструкту-
рализм и постмодернизм (Ж. Деррида, Ж. Лакан, Ж.Ф. Лиотар, 
М. Фуко и др.), оказавший, в свою очередь, очень глубокое и разрушительное 
воздействие на всю западную культуру второй половины 
ХХ — начала ХХI века.

Закономерной художественно-философской реакцией на со -

единение идей Фрейда и Ницше в массовом сознании стал абсурдизм 
Ф. Кафки. В его произведениях очень наглядно показано, что 
именно происходит в мире, где исчезли Добро и Зло. Там царствует 
Абсурд.

1 
Де Сад. Философия в будуаре, или Безнравственные учителя. М.: АСТ, 
2011.
2 
Здесь и далее мы заняты девиантологическим, а не культурологическим исследованием, 
поэтому все примеры из области литературы и других видов 
искусства используются в парадигме «искусство как зеркало жизни» в качестве 
иллюстраций и примеров. Не нужно подходить к ним с искусствоведческой 
или культурологической точек зрения, ибо здесь, конечно, есть 
неточности и спорные обобщения.