Инвектива рациональности. Диалектика форм рационального начала в социальной истории

Москва
2023

ИНВЕКТИВА  
РАЦИОНАЛЬНОСТИ

ДИАЛЕКТИКА ФОРМ 
РАЦИОНАЛЬНОГО НАЧАЛА 
В СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

М. А. Исаев

Московский государственный институт
международных отношений (Университет)
МИД России

УДК 1/14
ББК  87 
И85

Р е ц е н з е н т ы

профессор кафедры философии МГИМО МИД России, 
доктор философских наук В.С. Глаголев
доцент кафедры философии МГИМО МИД России,  
кандидат социологических наук В.И. Коннов

И85   Исаев М.А. Инвектива рациональности. Диалектика форм рационального начала в социальной 
истории / М. А. Исаев. М.: Издательство «Аспект 
Пресс», 2023. — 118 с.

ISBN 978-5-7567-1253-7

Книга посвящена проблемам противоречивости мышления человека, особенно такой его формы, как рациональный тип мышления, при котором мнимая рациональность, или кажущаяся разумность, выдает себя за истину, 
хотя на поверку это оказывается ловким фокусом с заранее найденным результатом. В итоге весь процесс мышления превращается в подгонку аргументов, под заранее 
известное положение.
Для всех интересующихся проблемами позитивного 
мышления.
УДК 1/14
ББК 87

© Исаев М.А., 2023
© МГИМО МИД России, 2023
ISBN 978-5-7567-1253-7 
© ООО Издательство «Аспект Пресс», 2023

Все учебники издательства «Аспект Пресс»  
на сайте и в интернет-магазине https://aspectpress.ru

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ .............................................................................. 5

ВВЕДЕНИЕ ..................................................................................... 19

ГЛАВА 1. Слова и их значения .................................................. 21

Постановка проблемы ...........................................................24

ГЛАВА 2. Внеисторические формы движения 
рационального. Пояснение основной мысли 
повествования ............................................................................. 35

Мысль ........................................................................................ 37
Идея ............................................................................................ 45
Жизнь ........................................................................................ 74

ГЛАВА 3. Историческая форма движения  
рационального «Я» ..................................................................... 81

Судьба ........................................................................................94
История ................................................................................... 101

ГЛАВА 4. Метаморфозы рационального ..............................109

БИБЛИОГРАФИЯ ........................................................................112

ОБ АВТОРЕ ...................................................................................116

Предисловие
М

НОГИМ из студентов Максима Анатольевича 
Исаева, а преподавал он у нас, студентов первого курса Международно-правового факультета 
МГИМО, историю государства и права России и зарубежных стран, знакома рекомендация: «Разберитесь с “Философией права” — дальше Гегель читается как детектив». 
Следовавший ей первокурсник получал дополнительную 
порцию ярких впечатлений — вдобавок к чтению «Русской правды» на древнерусском, знакомству с «Молотом 
ведьм» и увлекательной игре в угадывание юридических 
памятников по их фрагментам. Разобраться с «Философией права» не просто (сам Максим Анатольевич рассказывал, что читал ее целый год), «плотность» гегелевского изложения такова, что, по-хорошему, читать его 
надо, следуя известной рекомендации — двадцать минут и перерыв, — но кто на первом курсе найдет время 
на такое чтение! Профессор кафедры философии и друг 
Максима Анатольевича Р.Ф. Додельцев шутил, что Исаев единственный во всем нашем институте, кто дочитал 
«Философию права» до конца. Подчеркиваем, шутил! Но, 
признаться, сами мы выполнили рекомендацию Максима 
Анатольевича много после учебы на первом курсе.
Однако думается, что специалисты по Гегелю с этой 
рекомендацией согласятся. Возможно, некоторые из них 
будут настаивать, что начинать надо с основополагающей 
«Феноменологии духа», но на это резонно возразить, что 
«Философия права» — все-таки более доступный текст, 
и к тому же речь шла о студентах-юристах — зацепить 

П Р Е Д И С Л О В И Е

6 

их интерес так было больше шансов. Извлечь же из нее 
ключ к Гегелю, безусловно, можно. И, наверное, главное 
здесь — распознать, что Гегель ни в коей мере не мистик, 
его характеристика истории как воплощения «абсолютного духа» — вполне рациональное описание в установленных им самим терминах и проведенных между ними 
связях. Если внимательно следовать за его рассуждением, то в этой истории не остается ничего произвольного: каждый шаг предопределен напряжением внутри 
противоречий, а выходы из них, которые предлагает Гегель, опять же в пределах очерченной им системы, оказываются единственно возможными. Этот эффект можно 
прочувствовать, следуя за изложением и раз за разом убеждаясь, что Гегель безупречно разрешает возникающие 
на его пути (или, если вы настроены критично, им же 
самим создаваемые) дилеммы. Прийти к этому ощущению каким-то укороченным путем вряд ли получится. Но 
после все многотомные «похождения» абсолютного духа 
действительно могут превратиться в увлекательный детектив. Исаев нас не обманывал.
Вот только как с любой детективной серией, увлечет 
она или нет, зависит от того, сможете ли вы распознать 
себя, скорее даже, идеального себя в главном герое — кому-то ближе брутальный Джек Ричер, а кому-то неловкий, погруженный в себя Джордж Смайли. Если герой — 
ваш, то и серия — ваша, и вам остается только заранее 
раздобыть все ее части, чтобы потом не отвлекаться на 
поиски. Но если нет, тратить время на злоключения этих 
персонажей вы вряд ли станете.
Может быть, мы слишком увлеклись этим детективным сравнением, но все это, правда, кажется применимым к Гегелю. Его абсолютный дух не какое-то им

П Р Е Д И С Л О В И Е

материальное божество, он воплощается в человеке, 
занявшем место на переднем крае истории и сумевшем 
сконцентрировать и вобрать в себя весь предшествующий опыт человечества, что и дает ему возможность решительно выносить сентенции — или даже инвективы — 
действительности. Скромностью или сдержанностью 
этот персонаж не отличается, и нет ничего удивительного, что он далеко не всем импонирует. Тем, кому он не по 
душе, Максим Анатольевич вполне мог порекомендовать 
другого ценимого им автора, в истории философии часто прямо противопоставляемого Гегелю, — Серена Кьеркегора, «Страх и трепет» которого, мог бы добавить наш 
профессор, лучше читать в оригинале — на датском.
Однако нам все же нужно ответить на вопрос, к которому сами подвели: видел ли автор настоящей «Инвективы» в героическом философе Гегеля себя? Рискнем 
ответить, да. Но не более, чем зрелый читатель детективов видит себя в гениальном шефе разведки или неубиваемом военном следователе. С удовольствием следить за 
в чем-то родственным героем, конечно же, не значит следовать ему. Напомним, Исаев не философ, а специалист 
по государственному праву Скандинавских стран, в работах которого сложно найти масштабные обобщения, зато 
легко увидеть скрупулезный разбор различных источников права в их историческом становлении и развитии (in 
status nascendi, как бы сказал Гегель). Конечно, обобщения можно найти в его учебниках по истории права, но 
и здесь он выступает прежде всего как историк, внимательный к деталям, а не как философ права. Настоящая 
книга — его единственная философская работа, и, если 
бы не она, обобщающие философские позиции ее автора 
могли бы остаться известными только его знакомым.

П Р Е Д И С Л О В И Е

8 

Рукопись «Инвектива рациональности» мы впервые 
увидели летом 2020 г. Как объяснил автор, написана она 
была давно, еще во время учебы в аспирантуре — в начале 1990-х годов. Теперь же, решив опубликовать свое 
высказывание на философскую тему, он попытался ее 
обновить, но обнаружил, что не чувствует необходимости что-либо менять. Версию, что это подтверждает — через автора говорит мировой дух! — Максим Анатольевич не принял и обратился к нам, своим младшим 
коллегам. Его интересовало не столько то, как эта работа выглядит с профессионально-философской точки 
зрения, а насколько его высказывание будет уместным 
сейчас, почти через тридцать лет после того, как сложился его замысел.
Намерение опубликовать работу мы, конечно, поддержали. Но детально обсудить с автором текст все же 
пришлось: славословие учеников в качестве ответа Максим Анатольевич не принимал. Одобрение нужно было 
тщательно аргументировать, а уклонение от критики 
воспринималось как попытка к бегству. В целом научные исследования профессора Исаева отличал строгий 
критический метод оценки доктринальных суждений, 
юридической и философской литературы, и в этом отношении он, без преувеличения, является последователем традиций русской дореволюционной школы государственного права, которая во многом развивалась в русле 
критического осмысления передовых на тот момент иностранных юридических и философских сочинений. Этот 
подход Максим Анатольевич прививал и нам, своим студентам и аспирантам.
Но за нашей поддержкой ключевых идей публикуемой 
работы стояло не желание польстить, по крайней мере, 

П Р Е Д И С Л О В И Е

не только оно. В работе мы увидели цельно изложенную 
мировоззренческую позицию, которую до этого можно было лишь фрагментами уловить по другим работам 
Исаева и по его лекциям. И здесь открывалась картина 
гораздо сложнее и тоньше, чем та, которую можно было 
различить раньше. Максим Анатольевич действительно 
выступил гегельянцем, по крайней мере в том, что для 
него философ — это тот, кто может охватить взглядом 
пройденный человеком исторический путь и различить 
«хитрость мирового разума», проявившуюся в этом движении. Но перспектива, которая открылась автору «Инвективы», сильно отличалась от гегелевской.
Прежде всего, никакого триумфального шествия разума он не рассмотрел. В этом наверняка сыграла роль его 
специальность: историку права сложно быть прогрессистом. Имея дело с историей правовых установлений, 
неизбежно понимаешь, на каком древнем и незыблемом 
фундаменте возводятся правовые конструкции и как непросто внести принципиальные изменения в эту основу. 
Новации, которые преподносятся как революционные, 
чаще всего лишь оживляют установления, известные еще 
в античности. Вспомним, что сам термин «революция», 
пришедший к нам из средневековой астрологии, означал 
возврат в исходное положение1. Причем, имея перед собой развернутые новаторские интерпретации этих конструкций, ловишь себя на мысли: сложно поверить, что 
древние не догадывались о возможности такого развития. Скорее эта часть их знания просто не дошла до нас 

1  Исаев М.А. Революция и правопорядок (к проблеме легитимации новых политических режимов) // Московский журнал 
международного права. 2012. № 2. C. 66.

П Р Е Д И С Л О В И Е

10 

либо понадобились века, чтобы облечь догадки древних 
в более современные формы.
Одновременно, становится ясным, что право, хотя 
и является главным механизмом удержания общества 
в цивилизованном состоянии, не может справиться 
с этой задачей без опоры на культуру как переплетение 
мотивов и норм, действующих за пределами правовых. 
И при обрушениях культуры нации даже с самым высоким уровнем юриспруденции стремительно скатываются к варварству.
Культурные же, моральные установления изменяются 
еще медленнее, чем правовые, если вообще не статичны. 
Здесь возможны две точки зрения: либо культуры представляют собой устойчивый спектр, разворачивающийся между прямо противоположными императивами: напротив заповеди «не убий» можно расположить культуру 
викингов, как ее интерпретировал на лекциях Максим 
Анатольевич: «Ты никого не убил? Да тебя в дом приличный пускать нельзя!» Либо же это не спектр, а дихотомия моральных обществ, с одной стороны, и варварских — с другой.
Антропологи, склонные к релятивизму, могут сказать, 
что такое распределение сторон неизбежно будет произвольным. К тому же нормы никогда не реализуются в обществах с полной последовательностью: те же древние 
иудеи вполне принимали войну с ее неизбежными убийствами, а викинги имели обычаи, жестко ограничивавшие насилие в отношении сородичей. С этим сложно спорить, но этому можно противопоставить сознательный 
выбор эталона, а в истории — обозначить моменты кристаллизации этого эталона, достигающего в них нового 
уровня ясности. И в дальнейшем любой выбор делается