Избранные труды: в 5 т. Т. 3 : Общество в вооруженном конфликте: Этнография чеченской войны

ОбществО  

в вООруженнОм 

кОнфликте 

ЭтнОграфия  

чеченскОй вОйны

Москва  Наука  2021

ИзбраННые труды

в ПЯтИ тоМаХ

в . а . т и ш к о в 

т
О
м
 
3

УДК 94(47)
ББК 63.3(2)
        Т47

Издание осуществлено за счет 
личных средств автора

Рецензенты: 

член-корреспондент РАН С.А. Арутюнов, 
доктор исторических наук Д.Д. Гакаев 

Тишков В.А.
Избранные труды: в 5 т. / В.А. Тишков. – М. : Наука, 2021. –  
ISBN 978-5-02-040845-6
Т. 3 : Общество в вооруженном конфликте: Этнография чеченской 
вой ны. – 2021. – 555 с. – ISBN 978-5-02-040848-7

Том 3 представляет собой 3-е издание книги автора. Первые два одноименные 
издания вышли в издательстве «Наука» в 2001 и 2003 годах соответственно.
Монография посвящена истории и социально-культурной динамике чеченского общества в условиях вооруженного конфликта. В ее основу положены более 100 
интервью с участниками событий (политическими деятелями, чеченскими боевиками, беженцами, представителями всех слоев чеченского общества). В книге 
нашли отражение новейшая история, культура и семейно-родственные отношения 
чеченцев, формирование идеологии национализма и сепаратизма, анатомия заложничества и торговли людьми, эскалация насилия, характер политического режима 
в этом регионе.
Для историков, этнологов, политологов, социологов и всех интересующихся 
современной политической ситуацией на Кавказе.

ISBN 978-5-02-040845-6 
© Тишков В.А., 2021
ISBN 978-5-02-040848-7 (Т. 3) 
© ФГУП Издательство «Наука», 

 
 редакционно-издательское

 
 оформление, 2021 

ВВЕДЕНИЕ

Если говорить по отдельности об этой войне, 
о разных там операциях, вроде бы все понятно. 
А вот все собрать вместе, связать, чтобы всякое лыко 
в строку – это уж, видно, ваше дело, ученых. Одно 
только хочу сказать, не хотел я воевать, да вот и после вой ны героем себя не чувствую, хоть и наградами осыпан. Так что беспутное это дело – война.
Таус А.
Сегодня Россия вступила в клуб примерно  
30–40 государств с внутренними вооруженными 
конфликтами и с не контролируемыми центральным правительством территориями. Выйти из членов этого клуба будет очень и очень трудно.
Из интервью автора книги корреспонденту 
«Радио России», 12 декабря 1994 г.

Эта книга о социально-культурной динамике общества, ввергну- 
того в вооруженный конфликт. В ней анализируется ситуация в Чеченской республике в период так называемого чеченского кризиса 
или чеченской вой ны. По своей изначальной форме и политико-правовой сути конфликт в Чечне является вооруженным мятежом против федеральной власти Российской Федерации со стороны одного 
из этнотерриториальных автономных образований, провозгласившего в 1991 г. в одностороннем порядке выход из состава России 
и создание независимого государства. Подобные вооруженные 
 конфликты в форме «войн за самоопределение» возникли в конце 
1980-х – начале 1990-х годов в ряде регионов бывшего СССР (Нагорный Карабах в Азербайджане, Южная Осетия и Абхазия в Грузии, Приднестровье в Молдове). Почти все они закончились своего 
рода военной победой сепаратистов, но ни один из конфликтов не 
достиг цели создания отдельного государства и до сих пор не нашел 
политического решения.
Попытка федеральных властей покончить с сепаратистским режимом в Чечне вооруженным путем вылилась в затяжную и разрушительную военную кампанию 1994–1996 гг., завершившись выводом войск из Чечни и подписанием соглашений о мире в августе 
1996 г. и в мае 1997 г. По официальным данным, в первую чеченскую кампанию только федеральные вооруженные силы и милиция 
потеряли убитыми около 4 тыс. человек. Вооруженный конфликт 
1994–1996 гг. в Чечне привел к огромным человеческим и мате

риальным потерям: около 35 тыс. человек погибло, более трети 
населения этой территории (почти 450 тыс. человек, включая выехавших перед войной) оказались вынужденными переселенцами 
и беженцами, были сильно разрушены г. Грозный и многие другие 
поселения. Война стала трагедией для народа Чечни и самым большим кризисом в истории новой России.
Конфликт между российскими федеральными властями и сторонниками вооруженной сецессии в Чечне не был разрешен, а последствия вой ны не ликвидированы. В 1997–1999 гг. внутри Чечни существовал социальный хаос и режим соперничающих вооруженных 
групп. Последние пытались обрести легитимность через обращение 
к радикальному исламу, а материальные средства найти через торговлю людьми и внешние заказы на террористическую деятельность. 
Крах основ общественного порядка в самопровозглашенном и непризнанном образовании, дестабилизация на сопредельных территориях 
Северного Кавказа, кризисное состояние российской государственности в период трансформаций, внешние манипуляции, включая западные симпатии к чеченскому сепаратизму и его прямую поддержку со 
стороны исламского радикализма в конечном итоге привели к новому 
циклу масштабного насилия.
С целью расширить район вооруженного сепаратизма под лозунгом распространения истинного ислама и вой ны против неверных 
(джихада) в августе 1999 г. с территории Чечни были осуществлены вооруженные вторжения в западном Дагестане и террористические акты (взрывы жилых домов) в Махачкале и Москве. В ответ 
последовали массивные военные действия и разгром радикальных 
исламистов на территории Дагестана федеральными вооруженными силами, дагестанской милицией и вооруженным ополчением 
осенью 2000 г. Из-за вынужденного перемещения населения в зоне 
боевых действий серьезный ущерб был нанесен уникальной этнокультурной мозаике западной части Дагестана. Но в целом Дагестан вышел из серьезного кризиса более консолидированным на 
платформе общероссийской лояльности и смог достаточно быстро 
устранить последствия вооруженных действий, за исключением 
разрушений в так называемой Кадарской зоне (селения Карамахи 
и Чабанмахи).
В отличие от председателя правительства РФ С.В. Степашина, 
который дарил именные пистолеты лидерам сепаратистского режима в Чечне, хвалил деятельность религиозных экстремистов, взявших под вооруженный контроль ряд сел Дагестана, и, наконец публично произнес растерянную фразу: «Дагестан можем потерять!», 
возглавивший в сентябре 1999 г. правительство, а затем избранный 
президентом Российской Федерации В.В. Путин занял жесткую 

позицию в отношении сепаратистского режима в Чечне. Осенью 
1999 г. была начата масштабная военная кампания по разгрому вооруженных формирований в Чечне и по восстановлению контроля 
федеральной власти на этой территории, которая получила официальное обозначение как антитеррористическая операция.
Страна пережила новый вооруженный конфликт с тысячами убитых и раненых из числа федеральных военнослужащих, чеченских 
боевиков и мирных жителей. К июню 2001 г. вторая война уже унесла жизни около 3 тыс. военнослужащих и около 8 тыс. было ранено. 
Еще больше погибло российских граждан в Чечне из числа мирных 
жителей и чеченских боевиков. Около 150–200 тыс. человек покинули территорию Чечни, и только часть вернулась после прекращения 
интенсивных боев.
Утратив контроль над основной территорией и понеся большие 
потери, сепаратистские вооруженные группы перешли к методам 
партизанской борьбы и к тактике террористических действий против федеральных вооруженных сил, а также лояльно настроенного 
мирного населения. Масштабное присутствие армии и других федеральных сил в Чечне сопровождается попытками создать эффективную и легитимную местную администрацию, восстановить основы жизнедеятельности населения и осуществить постконфликтную 
реконструкцию чеченского общества. Правительство РФ приняло 
специальную программу мирного восстановления экономики и социальной жизни в ЧР. Но военные уже не имели необходимой поддержки со стороны местного населения, страдающего от тягот войны и массовых нарушений прав человека.
Чеченская война была и остается одной из важнейших проблем 
российского общества. По разным причинам к ней проявляют внимание другие государства, международные организации и мировая 
общественность. Она является предметом многих журналистских 
описаний и академических исследований. Последние представляют собой преимущественно политологический анализ. Мною предлагается версия чеченской вой ны, выполненная в основном в дисциплинарных рамках социально-культурной антропологии. Это не 
описание вой ны, а скорее ее этнография – этнография чеченского 
конфликта, которую до этого никто не изучал, хотя она того, безусловно, заслуживает.
Я вряд ли могу сказать, что наказ одного из чеченцев «собрать 
все вместе и связать», чтобы получилась цельная картина вой ны, 
выполнен. Скорее, наоборот, моя версия столь радикально отличается от всего написанного до сих пор о Чечне, что она лишь увеличит интеллектуальный разброд и продолжающиеся дебаты. Один 
из моих российских коллег готовил, как он объявил приглашенным 

авторам, «первую книгу о чеченской войне без ангажированности 
и политических предпочтений». Однако заявленное, а затем и опуб- 
ликованное ее название – «Чечня и Россия: общества и государства» – выдавало столь высокую степень идеологической заданности, что с трудом верилось в осуществимость данного проекта.
Для меня, не приемлющего клише «Россия и Чечня» и сомневающегося, что в условиях вой ны в последней есть государство, 
претензии на объективность и идеологически стерильную версию 
маловероятны. Такая задача мною и не ставилась. Цель книги – донести прямые голоса участников драмы, их собственные версии 
пережитого и дать свое понимание рассказанных историй скорее 
как комментарии на страницах полевого дневника. Это не означает, 
что у меня нет позиции, в том числе и политической, моя позиция 
будет заявлена. Но все же главная цель – выполнить, базируясь на 
этнографическом методе, научный анализ феномена общества, оказавшегося вовлеченным в глубокий насильственный конфликт, и на 
основе нового знания сделать теоретические выводы, имеющие значение для науки и общества.
Предлагаемая работа была начата не для того, чтобы написать 
историю одного из многих насильственных конфликтов конца XX в. 
Мне, как историку и этнологу, понятна необходимость временнóй 
дистанции, и отсутствие ее было серьезным препятствием, особенно  из-за ежедневного эмоционального воздействия происходящих 
событий и при оценке действий отдельных персоналий, многие из 
которых знакомы мне лично. Препятствием стало также наличие 
пространственной дистанции между традиционно понимае мым 
этнографическим полем и местонахождением исследователя: война сделала для меня фактически невозможной работу на территории Чечни. Оба обстоятельства идут вразрез с моими профессиональными стандартами как историка и этнолога (первому нужна 
временнáя дистанция, второму необходим прямой доступ к изучаемому объекту). О преодолении возникшей методологической трудности речь пойдет в первой главе. Замечу только, что я не первый 
и не последний из историков и этнологов, кто оказывался в подобных ситуациях.
Вполне естественно, что мне трудно рассчитывать на однозначно позитивную реакцию предлагаемой версии конфликта как со 
стороны коллег, писавших на эту тему, тексты которых в той или 
иной степени подверглись моей критике, так и непосредственных 
участников конфликта – чеченцев, особенно тех, кто посвятил себя 
обоснованию «вой ны за самоопределение». Главный идеолог чеченской сецессии Мовлади Удугов уже давно поместил на свой 
интернетовский сайт (www.kavkaz.org) текст моих предложений 

по мирному урегулированию чеченского конфликта, которые были 
представлены председателю правительства Российской Федерации 
В.С. Черномырдину весной 1995 г. (см. Приложение. Док. № 1), 
снабдив их таким комментарием:

«Следующий текст российского специалиста по этнографии Тишкова – один из многих свидетельств того, что практически все российские 
политики, общественные деятели и ученые вместо поддержки естественного права каждого народа на свободу и независимость и на свою собственную государственность пропагандируют наукообразные рецепты – 
как сохранить борющийся за свободу народ в имперской клетке России».

Каким образом к Удугову попал этот конфиденциальный документ, остается загадкой, как и многое другое в сложной драме чеченской  вой ны. Тем более интригующей выглядит задача написать 
этнографию одного из наиболее жестких внутригосударственных 
конфликтов  нашего времени.
Многие организации и конкретные люди оказали содействие 
и поддержку данному исследованию и его изданию. Прежде всего 
моя признательность Фонду Гарри Фрэнка Гуггенхайма (The Harry 
Frank Guggenheim Foundation), который предоставил грант для этой 
работы. Благодаря Фонду Рокфеллера я имел возможность в течение месяца находиться в Центре для конференций и исследований 
в Белладжио (Италия), где в феврале 1998 г. написал первые главы книги, параллельно работая с профессором Мартой Олкотт над 
другим проектом. Особую признательность выражаю профессору 
Робу Борофски,  которого в нашей переписке по электронной почте 
я прозвал «кнутом» (термин, используемый в США для боссов партийных коалиций), ибо его настойчивость получить мою рукопись 
заставила меня закончить ее с задержкой всего лишь на два года. 
Он предложил написание англоязычного варианта книги для начатой им серии «Антропология для общества», которую выпускает 
Издательство Калифорнийского университета, и взял на себя труд 
по редактированию перевода. Англоязычный вариант выйдет в свет 
после русского издания и в несколько сокращенном виде.
Из моих коллег по Институту этнологии и антропологии Российской академии наук я признателен члену-корреспонденту РАН  
С.А. Арутюнову, который высказал ценные замечания по рукописи, 
продемонстрировав в очередной раз свои фундаментальные познания и доброжелательность, и доктору исторических наук М.Ю. Мар- 
тыновой за внимательное прочтение рукописи, правку и замечания. 
Выражаю благодарность кандидату философских наук А.С. Крыловой, кандидату исторических наук В.В. Степанову и О.Г. Симоновой за содействие в подготовке рукописи к изданию. В книге с любезного позволения помещены фотографии известных  российских 

фотожурналистов В. Бышовца, О. Климова, Ю. Козырева, О. Никишина, В. Щеколдина, снимавших в Чечне в годы вооруженного 
конфликта.
Глубоко благодарен моим партнерам по исследованию (интервьюерам, информантам, кросс-рецензентам) из числа чеченских 
ученых – докторам исторических наук Джабраилу Гакаеву и Андарбеку Яндарову, кандидатам наук Галине Заурбековой, Вахиту 
Акаеву, Хеде Абдуллаевой, Мусе Юсупову и Исмаилу Мунаеву, 
кросс-рецензенту Рустаму Калиеву. И, конечно, огромная признательность всем участникам и свидетелям конфликта, которые поделились своими рассказами, размышлениями и оценками.
Некоторые из информантов погибли в новой войне, а Юсуп 

 Сосламбеков был убит летом 2000 г. недалеко от своей московской 
квартиры. Здесь уже более уместно выражать скорбь и соболезнование. Война как пожиратель человеческих жизней и здоровья настигает далеко за пределами зоны вооруженной борьбы. Этого не 
может не чувствовать исследователь, на какой бы пространственной и морально-психологической дистанции он ни находился, изучая конфликт. Мне в равной мере стали сопереживаемыми гибель 
и страдания моих сограждан независимо от их этнической принадлежности. Будь это федеральные военнослужащие и их близкие, 
мирные жители Чечни и даже воюющие чеченцы, многие из которых стали жертвами идеологических и политических манипуляторов и заложниками кровавой спирали насилия. Как сказал в 1996 г. 
тяжело раненный и неоднократно отмеченный наградами сепаратистского режима 30-летний «чеченский генерал» Таус А., «от Дудаева мне тошно, хоть реви. А от злодейств российской армии 
душа разрывается».

Июнь 2001 г.

Глава 1

ЭТНОГРАФИЯ И ПОЛИТИКА 
ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ПРОЕКТА

МОРАЛЬНАЯ ДИЛЕММА

Помимо исследовательского смятения перед автором встала моральная дилемма, которую хотя и непросто, но необходимо 
объяснить. В течение восьми лет тема Чечни была частью моей 
жизни. Мне довелось заниматься проблемой мятежной республики 
и ее жесткого конфликта с российской федеральной властью в период, когда я был министром по делам национальностей Российской Федерации в 1992 г., участвовать в составе федеральной делегации в переговорах с представителями мятежного руководства 
Чеченской республики в декабре 1994 г. во Владикавказе, работать 
в правительственной комиссии по мирному урегулированию конфликта в 1995–1996 гг., встречаться и беседовать с людьми, выступать на конференциях, давать комментарии в СМИ. Я размышлял 
и обменивался мнениями с женой. Она первой и определила моральную проблему исследования вой ны, насилия и людских страданий как форму интеллектуального цинизма профессионалов, для 
которых конфликт – это всего лишь «тема» и источник карьерного 
 вознаграждения.
Возможно, это слишком категоричное суждение, но ясно, что 
как бы ни декларировались сострадание и симпатизирующая позиция в отношении объекта исследования, ученые и другие авторы, 
пишущие об обществе, ввергнутом в войну, находятся вне события. 
Даже если они были и остаются его «включенными наблюдателями» или идеологическими бойцами за «справедливое дело». Даже 
если они сами прошли через страдания и опасности, как это происходит часто с журналистами и реже с учеными. Все равно – это не 
их война и не их конфликт; они находятся на войне, но не в войне. 
Они находятся в зоне конфликта, но не в конфликте.
Это ощущение узурпации конфликта аутсайдерами в целях его 
анализа или урегулирования, но всегда для внешней презентации 
(«на продажу») не покидало меня во время работы над книгой. 
Каждый раз, когда мой московский кабинет посещали чеченцы 
или другие, выражаясь традиционным языком этнографа, «мои