Нескучная наука. Из истории античной философии

Москва НАУКА  2021

Александр Перцев

Серия «НАУЧНО-ПОПУЛЯрНАЯ ЛИТерАТУрА»

НЕСКУЧНАЯ  
НАУКА

Из ИСторИИ 
АНтИЧНой  
фИлоСофИИ

УДК 1(091)
ББК 7.3
 
П26

Перцев А.В.
Нескучная наука. Из истории античной философии / 

А.В. Перцев. – М. : Наука, 2021. – 214 с. – (Научно-популярная 
 литература). – ISBN 978-5-02-040875-3.

Александр Перцев, известный российский ученый, доктор философских наук, профессор Департамента философии Уральского  Федерального 
университета им. Первого Президента России Б.Н. Ельцина, написал 
удивительную книгу. Рассказывая об Античности, о выдающихся мыслителях прошлого и их учениях, он говорит о нашем сегодняшнем дне, 
о проблемах, которые заставляют размышлять людей, живущих в самых 
разных странах мира.
Книга, написанная ярко, живо, с юмором и глубоким знанием человеческой природы, наверняка понравится всем, интересующимся историей 
философии и современными проблемами науки.

В оформлении обложки использован фрагмент фрески Рафаэля 
« Афинская школа».

ISBN 978-5-02-040875-3 
© Перцев А.В., 2021
 
©  ФГУП Издательство «Наука», серия  
«Научно-популярная литература» 
(разработка, оформление),  
2018 (год основания), 2021
 
©  ФГУП Издательство «Наука», редак- 
ционно-издательское оформление, 
2021

Вместо предисловия

ФИЛОСОФИЯ КАК ВЕСЕЛАЯ НАУКА

« Странное дело, но в наш век философия, даже для людей 
мыслящих, всего лишь пустое слово, которое, в сущности, 
ничего не означает; она не находит себе применения и не 
имеет никакой ценности ни в чьих-либо глазах, ни на деле. 
Полагаю, что причина этого – бесконечные словопрения, 
в которых она погрязла»1. Как ни удивительно, но это сказал не наш современник. Это сказал в XVI веке выдающийся французский мыслитель Мишель Монтень (1533–1592). 
Сей веселый аристократ мог 
позволить себе не заниматься научным  трудом.  Наука 
для него была любимым 
развлечением, а потому писал он не в соответствии со 
стандартами, а легко и непринужденно. Родившись 
в своем фамильном замке, 
он подрос и некоторое время побыл юристом, потом 
продал юридическую должность (в то далекое время 
юридические должности 
продавались!) и принялся 
писать книгу « Опыты».
Слова, с которых мы 
 начали, взяты из этой его 

1  Монтень М. Опыты: В 3 кн. СПб.: Кристалл, Респекс, 1998. Кн. 1. С. 198.

Мишель Монтень  
(1533–1592)

книги, и, несомненно, они наполняют нашу душу надеждой. 
Кому-то может сегодня казаться, что для философии наступили последние времена, что она никогда еще не казалась 
столь бесполезной. Однако такие времена на протяжении 
двадцати шести веков ее существования уже были. И сегодня, спустя более четырех столетий со дня смерти Монтеня, 
философия снова расцвела пышным цветом.
Философия будет цвести и в будущем. Но это произойдет лишь в том случае, если она сумеет проделать то же 
 самое, что уже было проделано ею в аналогичной ситуации, 
в XVI веке – если она сможет вспомнить, что она – как говорил Ницше, веселая наука, и отделит себя от науки унылой. 
Тогда, в XVI веке, философии это удалось, и три последующих столетия – семнадцатое, восемнадцатое и девятнадцатое – стали столетиями величайшего расцвета философии. Философы превратились во властителей дум. Труды их 
читались не только в хижинах, но и во дворцах, изучались 
 гуманитариями и технарями-естествоиспытателями.
«Глубоко ошибаются те, кто изображает ее недоступной 

для детей, с нахмуренным челом, с большими косматыми 
бровями, внушающей страх. Кто напялил на нее эту обманчивую маску, такую тусклую и отвратительную? На деле же 
не сыскать ничего другого столь милого, бодрого, радостного, чуть было не сказал – шаловливого. Философия призывает только к празднествам и веселью. Если пред вами нечто 
печальное и унылое – значит, философии тут нет и в помине… Но так как тем мнимым философам, о которых я говорю, не удалось познакомиться с этой высшею добродетелью, прекрасной, торжествующей, любвеобильной, кроткой, 
но, вместе с тем, и мужественной, питающей непримиримую ненависть к злобе, неудовольствию, страху и гнету, 
имеющей своим путеводителем природу, а спутниками – 
счастье и наслаждение, то, по своей слабости, они придумали этот глупый и ни на что не похожий образ: унылую, 
сварливую, привередливую, угрожающую, злобную добродетель, и водрузили ее на уединенной скале, среди терниев, 
превратив ее в пугало, устрашающее род человеческий»2. 

2  Там же. С. 198–200.

Так писал великий Монтень, призывая различать философию веселую и философию унылую. Попробуем научиться 
этому и мы – время давно подоспело. Что правда, то правда: 
пугало на скале-постаменте еще никогда в истории не было 
таким жутким и таким смешным.
Итак, философия как нескучная, веселая наука есть 

прямая противоположность философии как науки унылой. 
Унылая наука не внемлет предостережению другого великого француза, Вольтера: «Хочешь быть скучным – расскажи все, что знаешь!» и без устали дает ответы на все возможные вопросы, даже на те, которые ей никто не задает, 
так что приходится заниматься самообслуживанием. Она 
во что бы то ни стало стремится выдать себя за окончательную и всепобедительную «общую теорию всего» (С. Лем). 
Но похвальба собственной мощью всегда считалась верным признаком слабости. По этой, а также по ряду других 
причин, о которых мы скажем позже, философия как унылая наука не пользуется популярностью в народе. Ей приходится навязывать себя ему, полагаясь не на собственную 
силу, которая отсутствует, а на силу государства, с которым 
она заключает альянс.
Веселая наука, напротив, не стесняется сомневаться 

и задавать вопросы. Причем сомневается она именно в том, 
что кажется предельно самоочевидным. Ее сомнение, однако, есть сомнение особого рода: оно не повергает человека в уныние и не заставляет его опускать руки. Это сомнение сообщает человеку жизненный задор как уверенность 
в собственных силах, совершенно необходимую для всякого успешного дела. Философия как веселая наука служит 
жизни, выступая в роли санитара идеологического леса.
Тот же Монтень однажды сказал, что «философия 
 начинает с удивления, продолжает исследованием и заканчивает незнанием». Он был большой оригинал, этот мсье 
 Мишель Монтень.
Итак, уясним вслед за Монтенем, что всегда существуют не одна, а две философии: одна – нудная и скучная, а другая – веселая и жизнерадостная.
От тоскливой, стандартизированной философии воротит 

всех без исключения – кроме интеллектуальных мазохистов, 

с наслаждением изучающих ее, и интеллектуальных садистов, ее преподающих.
Веселая философия, наоборот, завоевывает всеобщую 

любовь, поскольку поддерживает каждого человека в жизни.
В общем, эта книга и есть попытка поговорить о философии как о науке веселой и совсем нескучной. Блестящий 
пример такой науки – античная философия, а потому она – 
главный герой книги. 

А начнем мы, пожалуй, с того, что попробуем понять, 

что же это вообще за наука такая – философия?

Скажем сразу: нет и не может быть какого-то одного определения философии, которое устроило бы всех философов 
и охватило бы все философские учения, созданные за двадцать шесть веков.
Тем не менее преподаватели на экзаменах такое определение философии спрашивают.
Что они хотят услышать в ответ?
По всей видимости, привычное для них определение 

из учебников, по которым они учились в молодости:
«Философия – это наука о наиболее общих законах природы, мышления и общества».
Но тут надо учесть, что в ту пору, когда они учились, 

в СССР существовала только одна философия – диалектический и исторический материализм (в сокращенном виде – 
диамат и истмат).
Все остальные философии признавались неправильными.
Мыслители прошлого еще не дозрели до диамата 

и  истмата. Их можно извинить: больно уж в ограниченных 
обществах они жили.
Не заслуживали извинения те современные узколобые типы, которые жили на Западе и знали о существовании диа мата и истмата, но упорно не желали признавать его 
высшей истиной. Понятное дело, такая их позиция определялась злобным упорством и защитой интересов буржуазии.

 Одним словом, до диамата и истмата настоящей философии еще не было. А с созданием диамата и истмата весь 
остальной мир должен был бросить свои философские глупости и усвоить эту передовую советскую философию.

Глава 1

ЧТО ЭТО ТАКОЕ – ФИЛОСОФИЯ?

Именно она, единственно верная и общеобязательная 

философия диалектического и исторического материализма, 
и описывалась приведенным выше определением:

Философия – это наука о наиболее общих законах природы, 
мышления и общества.

*    *    *

Это определение, подходящее только к диалектическому 

и историческому материализму, ни к одной другой философии не подходит.
Во-первых, приблизительно половина всех философов 

в мире ни в коем случае не согласится, что их философия – 
это наука. Наука подгоняет все под общие законы: для нее 
один электрон в любом месте Вселенной идентичен другому электрону в любом другом месте. Попробуйте рассматривать точно так же людей, приравнивая их друг к другу, – 
и вы станете чудовищем антигуманизма, а также наживете 
массу проблем. Словом, половина философов – а в особенности русских дореволюционных – решительно отказалась 
бы считать философию наукой.
Во-вторых, философию ни в коем случае не стали бы 

считать наукой и представители так называемых «точных 
дисциплин». Они тут же прицепились бы к выражению 
«наиболее общие законы». Значит ли это, что физика, химия 
и тому подобные, вплоть до паразитологии, изучают менее 
общие законы, чем философия? Что, интересно, это за законы такие? Все это – лишь фантазии философа, ни разу не 
бывавшего в лаборатории. В своих фантазиях он, видимо, 
поднимается на вершину самой высокой горы и смотрит, 
как далеко внизу, сидя на холмиках, окидывают открывающиеся им пейзажи представители «частных» или «точных» 
наук. Экие пустые грезы! Смеясь над ними, Станислав Лем 
и придумал «общую теорию всего», которой занимался один 
из его героев. Писатель явно намекал на философию!
В-третьих, практически невозможно найти философа, 

который одинаково бы интересовался природой, мышлением и обществом.
Тот, кто посвятил себя изучению природы, сознает, что 

человек – лишь микроскопическая часть этой природы. Если 

все время существования мира принять за сутки, то человек как биологический вид появляется только на последней 
секунде этих суток. Изучать его мышление наряду с природой – все равно, что интересоваться мышлением какой- 
нибудь бабочки-однодневки. 

Истинные исследователи природы, которые не мелочились и интересовались всем космосом сразу, не видели 
особых различий между человеком и букашкой или, к примеру, лопухом. Именно так поступал великий русский 
космист В.И. Вернадский. Он полагал, что космос поставил перед всеми живыми существами Земли задачу добывать энергию из глубины планеты и поднимать ее на поверхность, так что лопух и шахтер решают одну и ту же 
задачу – а корнями или отбойными молотками, уж и не так 
важно. Какие там при этом возникают мысли у шахтера 
и у лопуха, дело десятое.
Те философы, которые посвятили себя изучению мышления, абсолютно ни во что не ставят ни природу, ни общество, ведь это, как они полагают, всего лишь мыслительные 
конструкции, созданные людьми. «На самом деле», «в действительности» ни того, ни другого не существует. Все зависит от того, как мы сложим у себя в голове отдельные вещи 
и отдельных людей. Каждый делает это наособицу – и потому у каждого человека своя природа и свое общество.
Наконец, философы, которые посвятили себя изучению 

общества, не придают особого значения представлениям 
о природе и о мышлении. Они говорят, что такие представления в каждом социуме различны и меняются с изменением общества. Природа и мышление в представлении японцев – иные, чем природа и мышление в представлении 
русских. Русские не склонны стоять часами, уставившись на 
цветущую сакуру. Они больше любят сирень – если судить 
по песням. Любят, а потому ломают в самом цвету и преподносят девушкам. Но и мышление русских XVII века сильно 
отличается от мышления русских XX века. И природу они 
тоже представляют по-разному.
Таким образом, нет и не было ни одного философа, который в равной степени интересовался бы устройством природы, мышления и общества.

Так что определение философии как науки о наиболее 

общих законах природы, мышления и общества пора забыть – вместе с диалектическим и историческим материализмом, придуманным советской «красной профессурой».

*    *    *

И похоже, дело идет к тому.
Даже в Большом энциклопедическом словаре 1991 года – 

года переломного, последнего года существования СССР, 
КПСС, диамата и истмата в вузах и школах – этого определения уже нет. Вместо него – какая-то неразбериха и винегрет: «Философия… форма общественного сознания, мировоззрение, система идей, взглядов на мир и на место в нем 
человека…»1

Мировоззрение? Так ведь и религия – это тоже мировоззрение. И даже старушка из глухого села, никогда ничему не 
учившаяся, – она тоже обладает достаточно целостным мировоззрением. Но философия ли это?
Система идей, взглядов? Ни С. Кьеркегор, ни Ф. Ницше 

уже не создавали систем. А философы Античности их еще 
не создавали.
Системная философия существовала весьма недолго, 

в основном – в XIX веке и главным образом в Германии.
Так что же, отлучить по этой причине всех остальных 

философов от философии – как не создавших системы?

*    *    *

Авторы самых современных учебников уже и вовсе не 

дают никаких исходных определений философии. Они сразу же говорят, что в разные эпохи философия понималась 
по-разному. У древних китайцев – так, у древних индусов – 
этак, у греков – иначе. И – вплоть до современности.
Тут, правда, уже не разберешься, что такое философия вообще – можно знать только индийскую, китайскую, 

1  Большой энциклопедический словарь: В 2-х т. М.: Советская энциклопедия, 1991. Т. 2. С. 557.