Вильнюс. Город странников

h s e 
b i b l i o t h e c a 
s e l e c ta

l a i m o n a s  b r i e d i s

v i l n i u s
s ava s  i r 
s v e t i m a s

л а й м о н а с  б р и е д и с

в и л ьн юс
г о р о д  
с т р а н н и к о в

Издательский дом  
Высшей школы экономики 
Москва, 2021

Перевод с литовского Таисии Орал

2-е издание, электронное

УДК 908
ББК 63.3(4)
Б87

Серия «HSE Bibliotheca Selecta» 
Основана в 2020 г.

Кураторы: Елена Иванова, Александр Павлов

Перевод с литовского Таисии Орал
Перевод выполнен при поддержке Института культуры Литвы

Б87
Бриедис, Лаймонас.

Вильнюс. Город странников / Л. Бриедис ; пер. с литовского Т. Орал ; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа 
экономики». — 2-е изд., эл. — 1 файл pdf : 337 с. — Москва : Изд. дом Высшей школы экономики, 2021. — 
(HSE Bibliotheca Selecta). — Систем. требования: Adobe Reader XI либо Adobe Digital Editions 4.5 ; экран 
10". — Текст : электронный.

ISBN 978-5-7598-2099-4

В книге литовско-канадского географа и историка культуры Лаймонаса Бриедиса рассказывается история мультикультурной столицы Литвы начиная с ее «рождения в Европе» XIV века и до наших дней. Вильнюс как «географическая личность» и «исторический герой» показан глазами посещавших его «чужаков». Опираясь на многочисленные источники на 
разных языках, автор прослеживает, какими картографическими, политическими и культурными смыслами наделялся город 
в разные периоды своей истории. Столица языческого княжества глазами католических миссионеров; барочный город на 
просторах мифической Сарматии глазами европейских картографов; польская провинция глазами знаменитого путешественника и натуралиста Георга Форстера; город периода войны 1812 года глазами венского врача Йозефа Франка; Вильна 
в составе Российской империи глазами русских классиков (Александра Островского, Федора Достоевского, Льва Толстого); 
оккупированный город в годы Первой мировой войны глазами немецкого солдата-фланёра; загадочная еврейская Вильна 
глазами немецкого писателя-модерниста Альфреда Дёблина — вот лишь некоторые из сюжетов, вошедших в полифоническое 
повествование о Вильнюсе.
Книга адресована широкому кругу читателей.

УДК 908 
ББК 63.3(4)

Электронное издание на основе печатного издания: Вильнюс. Город странников / Л. Бриедис ; пер. с литовского 
Т. Орал ; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». — Москва : Изд. дом Высшей школы экономики, 2020. — 
336 с. — (HSE Bibliotheca Selecta). — ISBN 978-5-7598-1966-0. — Текст : непосредственный.

В оформлении обложки использована хромолитография В. Адама и Л. Бишебуа по картине М. Залеского 
«Остробрамская улица в первой половине XIX века» (из «Виленского альбома» Я. К. Вильчинского. Париж, 1846)

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских 
прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации.

ISBN 978-5-7598-2099-4
© Briedis Laimonas, 2015
©  Перевод на русский язык. Национальный исследовательский 
университет «Высшая школа экономики», 2020

о г л а в л е н и е

Вступление к русскому изданию 8
Пролог. Отправные точки 13
Глава первая. На заре Европы 21
Глава вторая. На просторах Сарматии 47
Глава третья. В тени Просвещения 77
Глава четвертая. На перекрестке империй 107 
Глава пятая. В тисках России 165
Глава шестая. На ландкарте Германии 211
Глава седьмая. В зеркале народов 249
Глава восьмая. В вихрях Европы 287

Список иллюстраций 324
Использованная литература 327
Алфавитный указатель 330

...моему отцу, Юлюсу-Витаутасу

в с т у п л е н и е 
к  р у с с к о м у  и з д а н и ю

На берегах реки широкой,
Что лентой синей улеглась,
Как обновленная гробница,
Лежит литовская столица... 
Александр Жиркевич. Картинки детства. 1890

Польско-американский поэт Чеслав Милош писал о сизифовой участи повествователя, задумавшего обнажить душу его родного города. Милош провел 
свои детство и юность в межвоенном Вильнюсе, когда город, в то время называвшийся Вильно, был частью Польши. Поэт навсегда покинул Вильнюс 
летом 1940 года, в самом начале серии судьбоносных преобразований, которые пережила современная Литва. В период военных перемен дорогой Милошу «сну подобный город» превратился «в лихорадочную вавилонскую 
башню». Милош предчувствовал отчуждение, и «не только потому, что 
иной флаг развевался над Зáмковой горой, изменились названия улиц и язык 
указателей»1. В пространстве европейского поля боя Вильнюс был безвозвратно «тонущей льдиной»2. До боли знакомый поэту город с каждым днем 
всё больше походил на призрак. Спустя десятилетия так и не вернувшийся 
в Вильнюс Милош признался: «Мне видится несправедливость», — парижанин, например, «не обязан возвращать свой город из небытия всякий раз, 
когда хочет его описать». Нарративная — воображаемая — сила Парижа 
(или, скажем, Санкт-Петербурга и Москвы) зиждется на богатстве аллюзий, 
поскольку город «существует в произведениях пера, кисти и резца; даже если 
бы он исчез с лица земли, его можно было бы воссоздать в воображении». 

1 Miłosz Cz. Native Realm: A Search for Self-Definition / transl. by C.S. Leach. Berkeley: 
Univ. of California Press, 1981. P. 206.
2 Ibid. P. 207.

И наоборот, каждый раз, когда Вильнюс попадает в поле зрения, его образ 
истончается до силуэта. Как следствие, мысленно возвращаясь к городскому ландшафту, на фоне которого разворачивалась значительная часть его 
жизни, Милош «вынужден сгущать» воображение, изобретая «самые что 
ни на есть утилитарные символы», которых ожидают, «когда всё, от географии и архитектуры до цвета воздуха, должно быть спрессовано в одно 
предложение»3. Повествование, создающееся вопреки подобному стертому 
образу, становится прежде всего способом возвращения в город, которому 
ты представляешься чужестранцем. Кроме того, существует возможность 
двигаться и в противоположном направлении, повествуя о своем родном 
городе, как если бы он был неизвестной, далекой землей. Милош использует обе перспективы: он усиливает чувство дистанции, изображая Вильнюс 
как «город без имени», и в то же время приближается к нему с нарративных 
берегов необозначенного континента на языке «невыраженного, нерассказанного»4. И всё было бы хорошо, заключает поэт, если бы «язык не вводил 
нас в заблуждение, находя разные имена для одних и тех же вещей в разных 
временах и пространствах»5.
Итак, Вильнюс предлагает больше, чем кажется на первый взгляд, не 
в последнюю очередь потому, что всегда был местом в поисках собственного отражения. Название города — Vilnius — имеет литовские и языческие 
корни, но в анналах истории оно звучит на разные лады: Wilno по-польски, 
Wilna и Wilda по-немецки, Vilna по-французски, Вильна и Вильно по-русски, 
Вiльня по-белорусски, а также ענליוו (Вильне) на идиш. Подобное множество 
имен приводит к разветвлению городского нарратива во все стороны и вместе 
с тем позволяет писать о городе без строгой привязки к его географическому 
местоположению. К тому же Вильнюс всегда был местом встречи и смешения языков, религий и культур. Извилистые улочки и переулки, таинственно 
пересекающиеся дворы, шпили храмов и завораживающая лепнина — всё 
рассказывает запутанную историю литовцев, поляков, русских, белорусов, 
евреев, немцев и татар, которые считали это место своим домом. Таким образом, исследование Вильнюса — это всегда путешествие через границу, 
посещение незнакомых территорий, культур и языков.
Так случилось, что город Вильнюс был заложен в долине, в месте слия
ния двух рек в самой холмистой части Литвы, где, согласно языческой космологии, преисподняя встречается с небесами. Поскольку название города 
произошло от корня, который также лежит и в основе слов vėlė (душа умершего) и velnias (черт, дьявол), можно сказать, что оно подразумевает и место 
перехода в потусторонний мир. Эта аллюзия помогает увидеть в Вильнюсе 
аллегорию междумирья, где присутствие душ умерших придает форму утратам. В период Ренессанса символом Вильнюса стал св. Христофор, покровитель путешественников и паромщиков, но также и, что довольно любопытно, 

3 Ibid. P. 45.
4 Miłosz Cz. The Collected Poems, 1931–1987. L.: Penguin, 1988. P. 184–188.
5 Ibid. P. 258.

вступление к русскому изданию 

переплетчиков; им (покровителем) вполне мог бы стать и Орфей, древнегреческий отец песни, который, согласно Страбону, был ловкачом, способным 
войти живым в мир мертвых, но лишь для того, чтобы вернуться погруженным в скорбь. Мне кажется, что каждый пишущий о Вильнюсе — немного 
Орфей и немного св. Христофор — переводчик (или паромщик), путешествующий в неизведанное, доставляющий силуэты прошлого к невидимым 
берегам будущего. Перевод нередко служит страховкой на случай утраты 
памяти. И все-таки писатель в роли переводчика неизбежно оказывается 
предателем6. Чтобы сделать прошлое видимым, нужно порвать с настоящим. 
Современный Вильнюс — это хамелеон, постоянно меняющий свои 
цвета по требованию обстоятельств. Снабженный длинной и путаной историей сдвигающихся политических границ, город обладает неисчерпаемым 
нарративным потенциалом контрпамяти. В этом смысле, как и в плане архитектуры, Вильнюс — барочный город, место перехода из видимого в невидимое. Барочное воображение представляет мир как игру света и тьмы, 
жизни и смерти, отражая, точно в зеркале, перевернутую реальность. В итоге оглядка на Вильнюс оказывается не столько вопросом эстетики, сколько 
аллегорической необходимостью поиска исторической справедливости. Это 
делает рассказ о Вильнюсе упражнением в барочной грамматике аллегорий, 
попыткой, зачастую тщетной, найти форму для выражения забытых смыслов.
Поэт Моисей Кульбак, уроженец города, уподобил Вильну «сну каббалиста» с «тысячей дверей в мир». Для Кульбака, который в 1926 году написал свое стихотворение как личную прощальную песнь городу, идиш был 
универсальным ключом, открывавшим «празднично повседневные ворота 
в город». Разнородные, конфликтующие нарративы, однако, всегда «разбредаются и скитаются»7, развертывая городской ландшафт назад в его прошлое. 
Предпринимая попытку отразить душу Вильнюса, я стремлюсь к тому же, 
оставляя читателям возможность найти свой путь домой после путешествия 
по миру. В то же время русский поэт Александр Жиркевич (писавший под 
псевдонимом Александр Нивин) в своем автобиографическом стихотворении, опубликованном в Санкт-Петербурге в конце XIX века, сравнил Вильну 
с «обновленной гробницей». Я выбрал эту метафору Жиркевича в качестве 
эпиграфа к русскому переводу книги, поскольку она емко характеризует нарративную рамку современного Вильнюса. 
В культуре барокко телесное следует за воображаемым, провоцируя 
воспринимать память как отражение невидимого. Это делает исследование нарративной географии города не чем иным, как исчислением потерь. 
За последнее столетие Вильнюс претерпел множество изменений, приведших к необратимым лингвистическим разрывам внутри главной сюжетной 
линии города. В 1879 году, например, 40 процентов из 155 тысяч жителей 

6 Итальянский каламбур: traduttore (переводчик) — traditore (предатель). — Примеч. 
пер. 
7 Kulbakas M. Vilnius: poema / red. J. Riškutė. Vilnius: Vaga, 1997. P. 33–35. На русский язык 
поэму «Вильнюс» перевел Виталий Асовский.