Институциональные изменения в современной России: активистско-деятельностный подход

ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ 
ИЗМЕНЕНИЯ 
В СОВРЕМЕННОЙ 
РОССИИ 

АКТИВИСТСКО-ДЕЯТЕЛЬНОСТНЫЙ 

ПОДХОД

И.В. СИТНОВА

Москва
ИНФРА-М
2023

МОНОГРАФИЯ

УДК 316.42(075.4)
ББК 60.524
 
С41

Ситнова И.В.
С41  
Институциональные изменения в современной России: активистско-деятельностный подход : монография / И.В. Ситнова. — Москва : 
ИНФРА-М, 2023. — 179 с. — (Научная мысль). — DOI 10.12737/1871442.

ISBN 978-5-16-017742-7 (print)
ISBN 978-5-16-110435-4 (online)
Неудовлетворенность социетальными структуралистскими подходами с характерным для них культурологическим детерминизмом вылилась в очередной кризис современной социологии. Традиционная 
социология игнорировала человека, способного принимать индиви  дуальные решения и делать осознанный выбор, а в традиционной экономической теории этот человек повисал в безвоздушном пространстве в отсутствие поддерживающих социальных структур. Социологи 
стали проявлять интерес к тому, что происходит в неоинституциональной экономической теории, и, более того, интенсивно заимствовать ее 
концептуальный аппарат. Попытки разрешить кризис демонстрируют 
сегодня теоретики активистско-деятельностного направления М. Арчер, Э. Гидденс, П. Штомпка, а в области экономической науки – неоинституционалисты Дж. Комманс, Р. Кроуз, Д. Норт, Т. Веблен и др. 
Монография представляет разделяемую нами активистскую парадигму, основной принцип которой восходит к формуле К. Маркса 
о том, что люди, рождаясь при одних условиях, своею практической 
деятельностью их изменяют, изменяясь сами. Задача исследования – 
найти объяснение институциональным изменениям в некоторой ценностной концептуальной модели и впоследствии применить ее к анализу российской действительности.
Для студентов, аспирантов и преподавателей социологических вузов и факультетов.
УДК 316.42(075.4)
ББК 60.524

ISBN 978-5-16-017742-7 (print)
ISBN 978-5-16-110435-4 (online)
© Ситнова И.В., 2022

Р е ц е н з е н т ы:
Ядов В.А., доктор философских наук, профессор, декан факультета 
социологии Государственного академического университета гуманитарных наук;
Кирдина-Чэндлер С.Г., доктор социологических наук, кандидат экономических наук, заведующий сектором эволюции социально-экономических систем Института экономики Российской академии наук

Вместо предисловия

Отечественные исследователи (И. Дискин, В. Гельман, Г. Дилигенский, И. Куколев и др.) считают, что достаточно велика вероятность возвращения России к авторитарному режиму, что она 
движется «от тоталитаризма к авторитаризму». Они называют ряд 
факторов, которые свидетельствуют о высокой степени распространенности авторитарных тенденций, в частности концентрация 
властных полномочий в руках исполнительной власти1, олигархизация общества2, стремление к восстановлению монолитности и постепенное оттеснение элитных групп3. По мнению А.И. Соловьева, 
непосредственная деятельность органов власти и применяемые ими 
процедуры принятия и осуществления решений, носят последовательно авторитарный характер4. Схожая точка зрения у М.Н. Афанасьева, который говорит о недостатке социального капитала для 
коренного преобразования режима. Он связывает все неудачи, происходящие в России на пути провозглашенного перехода к демократии, с господством клиентурных отношений, являющихся наследием советского общества5. О.Н. Яницкий делает акцент на том, 
что происходящие в России изменения сопровождаются выходом 
на поверхность социальной жизни структур феодально-бюрократического и криминального характера. Процессы изменений оказываются совокупностью усилий государства и кланово-корпоративных 
структур по стабилизации, сдерживанию, торможению процессов 
распада, выживанием за счет традиционализации, восстановления 

1 
Данную позицию разделяют многие исследователи. Прямым доказательством этого факта может послужить анализ Конституции РФ с точки 
зрения влияния различных ветвей власти на процесс принятия решений. 
См., например, Schneider E. Der zentrale politische Entscheidungsproze in 
Ruland. 1998.
2 
Зудин А.Ю. Олигархия как политическая проблема российского посткоммунизма // Общественные науки и современность. 1999. № 1. Лейн Д. Перемены в России: роль политической элиты // Социологические исследования. 1996. № 4; Паппэ Я.Ш. Олигархи. Экономическая хроника 1992–
2000. М.: ВШЭ, 2000.
3 
Куколев И. Российские политические элиты в переходный период // 
На путях политической трансформации (политические партии и политические элиты постсоветского периода). М., 1997. Вып. 8. Ч. 2.
4 
Соловьев А.И. Особенности механизма принятия государственных решений 
в России: социокультурные и психологические параметры // Политические 
исследования. 1998. № 5.
5 
Афанасьев М.Н. Клиентелизм и российская государственность. М., 1997.

архаических социальных структур1. И. Дискин обращает внимание 
на направленность трансформации, которая, по его мнению, нацелена не на развитие хозяйства и не на более высокую выживаемость общества, а носит характер архаизации, то есть движения 
к наиболее простым и неэффективным формам труда, связанным 
со статичными ценностями, с уравнительной справедливостью2. 
Динамика развития России видится В. Дахину взрывообразной3, 
так как в качестве элементов этого процесса выступает компенсация, которая в форме консервативной революции несет в себе 
как восстановление части традиций, так и закрепления объективных изменений, которые противоречат существованию друг 
друга. В.А. Ядов в 2000 г. отмечал, что особенности российских 
изменений состоят в особенностях «движущих сил» исторического 
процесса (субъектах этого процесса) и цивилизационных особенностях российского социального характера и менталитета. Он приводит следующие аргументы. Во-первых, российское общество находится в высокоактивной стадии активных трансформаций, когда 
нестабильность трансформируемой системы близка к состоянию 
«динамического хаоса»4. Во-вторых, трансформации в России 
есть результат активности социальных субъектов, как президента, 
так и его окружения, руководителей партий, теневых олигархов, 
криминальных авторитетов. В результате трансформация России 
превратилась в «анклавизацию, гибридизацию, развитие «форпостов» социального прогресса западноевропейского типа в мегаполисах и примыкающих к ним регионах при сохранении обширных 
относительно «застойных» регионах от Калмыкии и Татарстана 
до исконно русских областей, обозначаемых как регионы «красного пояса». В-третьих, постсоветское российское общество крайне 
дезинтегрировано, произошла ломка идентичностей, отсутствуют 
внутренне объединяющие общество мобилизационные импульсы 
к социальным преобразованиям. В-четвертых, в процессе трансформации были отброшены и опора на коллективизм, и опора 
на сильное государство, была скопирована западная модель модернизации, основой которой выступало гражданское общество 
и инновационная самодостаточная личность, то, чего Россия была 
лишена.

1 
Яницкий О.Н. Россия как общество всеобщего риска // Куда идет Россия? 
1999.
2 
Дискин И. Российская модель социальной трансформации // Pro et Contra. 
1999. Т. 4. № 3.
3 
Дахин В. Эволюция и Революция в российском кризисе // Pro et Contra. 
1999. Т. 4. № 3.
4 
Ядов В.А. Россия в мировом пространстве // Социологические исследования. 1996. № 3.

В конце 2003 г. тот же В.А. Ядов указывал на стабилизацию сложившейся политико-экономической системы. Дальнейшие трансформации, проводимые путем прямого имплантирования западных 
образцов в российскую почву, В. Ядов полагает неуспешными. Необходимо искать органичный для страны путь вхождения в мировое сообщество1.
Ключевым моментом для анализа институциональных изменений в современной России является наличие зависимости 
между прошлым и вновь становящимся (трансформирующимся) 
институциональным порядком. Существуют пределы изменения 
институтов, т.е. трансформационные процессы ограничены определенными рамками — наследием прошлого институционального 
порядка. Поэтому говорить об институциональных изменениях 
в современной России становится возможным на основании анализа культурных и институциональных ограничений, которые 
замедляют, а в худшем случае препятствуют становлению новых 
структур.
Что ограничивает становление новых институтов в процессе 
трансформации политической системы в современной России? 
Почему все-таки были возможны социальные и политические новации, которые буквально за несколько лет разрушили старые общественные конструкции? Эти и другие вопросы приводят к необходимости предметного анализа институциональных ограничений 
в России, которые тормозят и ослабляют дальнейшие преобразования всей политической системы.
Нельзя не учитывать, что наличествующие сейчас в политической практике России авторитарные тенденции в принципе неизбежны, обусловлены историческим прошлым, ментальностью, 
сложившимися и устоявшимися нормами взаимодействия, специфическими социальными институтами, в частности институтом номенклатуры при фактическом отсутствии института гражданского 
общества.
Социальные факторы расхождения формально-правовых норм 
и реальных практик в современной России, по мнению Т.И Заславской, имеют большое значение2, поскольку совпадение практик с законами свидетельствует об относительно правовом благополучии 
общества и его управляемости, о возможности воздействовать 
на его развитие с помощью соответствующих законов и норм. Существенное же расхождение практик с законами есть признак не
1 
Ядов В.А. Россия в мировом пространстве // Социологические исследования. 1996. № 3.
2 
Заславская Т.И. О социальных факторах расхождения формально-правовых 
норм и реальных практик // Куда идет Россия? Формальные институты 
и реальные практики. М.: МВШСЭН, 2002.

благополучия общества. Под формальными институтами имеются 
в виду законодательно-правовой каркас, составляющий основу общественных институтов, а под реальными практиками — действительные формы и формы функционирования этих институтов1.
Во-первых, совокупность формально-правовых норм, находящихся в процессе преобразования, не отвечает требованию системности. Она неполна, нередко противоречива, многие нормы в современных условиях невыполнимы. Установление органами власти 
правовых норм, которые явно не могут быть выполнимы, в корне 
подрывает идею обязательности выполнения законов.
Во-вторых, поскольку посткоммунистические реформы радикально меняют тип российского общества, значительная часть 
либеральных норм не соответствует социальны взглядам и ожиданиям массовых групп (например, социальные законы о страховой 
медицине, преимущественно платном высшем образовании, полной 
оплате потребителями жилищно-коммунального хозяйства).
В-третьих, государственный контроль обеспечивается чиновниками, значительная часть которых коррумпирована.
В-четвертых, большинство россиян слабо осведомлены о формально правовых нормах, отвечающих их интересам.
Результатом является глубокое расхождение реальной социальной жизни общества с системой формально-правовых норм 
(законов и подзаконных актов) и расплывчатость, крайне низкий 
уровень правового сознания граждан. Такое состояние правосознания усугубляет расхождение социальных практик и формальноправовых норм, что и делает общественные процессы мало управляемыми2.
До начала перестройки цивилизационную реальность можно 
было определить как борьбу, «отзеркаливание», двух моделей развития — советской и западно-американской, в которой победила 
западно-американская модель. После окончания холодной войны 
Запад воспринимался в мировом сообществе как «нормальное», индустриальное, капиталистическое общество. Россия же как «ненормальное», несправедливое общество, отклонение от «нормального» 
цивилизационного развития. Современная Россия — это попытка 
создания общества благоденствия Западного типа, где важнейшим 
фактором трансформации явился импорт институтов западно-американской модели.
Таким образом, трансформация России в перестроечный период 
приняла формы догоняющего развития. Почему это произошло?

1 
Заславская Т.И. О социальных факторах расхождения формально-правовых 
норм и реальных практик // Куда идет Россия? Формальные институты 
и реальные практики. М.: МВШСЭН, 2002.
2 
Там же.

Объяснить это можно следующим образом.
Во-первых, одной из главных причин институциональных изменений послужили усложнения реальности, в которой существует 
и развивается Россия. Новая реальность характеризуется расширением социальных потребностей и культурных запросов, проживающих на территории государства населения, как вследствие 
личного роста, так и в ходе процессов социального сравнения, 
когда население, познакомившись с иными, более современными 
культурными образованиями, старается их достичь. Усложняющие 
условия требуют конструирования новых, соответствующих им 
по многообразию связей в масштабах всего российского общества. 
Этот процесс проходил в России стохостически, вслепую, методом 
проб и ошибок, не опираясь на научные формы анализа общественного развития. Главное было провести либерализацию, приватизацию государственной собственности и финансовую стабилизацию денежной массы. В результате, по мнению реформаторов, 
и должны были возникнуть экономические институты, адекватные 
рыночной экономике. Политический проект институциональных 
изменений в России мог быть закончен только в случае, если 
старые институты не могли восстановиться и оказать отпор нововведениям, поэтому приватизация была проведена очень быстро. 
Критерием успешности и завершенности институционального обмена выступают установление устойчивых связей между заимствованными институциональными формами и собственной институциональной средой данного общества. Это означает, как правило, 
существенную модификацию внедряемого института, при которой 
может сохраниться привнесенное название, но измениться его суть, 
что диктуется объективными требованиями базовой институциональной модели.
Во-вторых, то, что трансформация в России приняла формы 
догоняющего развития, многие исследователи1 объясняют наследственностью институциональной системы — это то, что именуется 
неоинституционалистами как path dependence (зависимость траектории предшествующего развития). Многие авторы, в частности 
Л. Романенко2, С. Кирдина3, О. Бессонова4 говорят о приоритетности 
восточной модели общества в архитектонике современной России. 

1 
Романенко Л.М. Социальные технологии в трансформационных процессах 
российской модели гражданского общества. Ч. 1. М.: Издательство ИС 
РАН, 1996.
2 
Там же.
3 
Кирдина С.Г. Институциональные матрицы и развитие России. М.: Теис, 
2000.
4 
Бессонова О.Э. Институты раздаточной экономики России: ретроспективный анализ. М.: Изд-во ИЭ и ОПП СО РАН, 1997.

Это означает, что первичным и системообразующим принципом являются властные отношения1, т.е. в социальном пространстве преобладают статические, а не динамические социальные процессы 
и взаимодействия, вертикальные, а не горизонтальные связи и отношения. Общество воспроизводит институты прошлого, постоянно 
внося в них изменения. Из всего комплекса институтов, образующих 
систему, изменениям поддаются быстрее всего те, которые относятся 
к внешнему поверхностному слою, тогда как глубинные, сущностные 
институты проявляют наибольшую устойчивость.
В-третьих, механизмы enforcement (в переводе с англ. «давление, принуждение, внедрение») тормозят институциональные 
изменения, поскольку включаются механизмы их неформальных 
регуляторов в виде культуры, традиций, нравов, которые имеют человеческое измерение и их невозможно импортировать в готовом 
виде. Между людьми ведущим становится не рациональный план 
социального действия, а его иррациональное измерение, эмоциональный план бытия субъекта, аффективная система, с эмоциями 
и чувствами, переживаниями и страхами. Именно поэтому в российском контексте любые законы начинают действовать не в ав-
томатическом режиме, как подобает формальным институтам, 
а в зависимости от того, есть ли у политических акторов достаточно ресурсов, чтобы запустить их действие или заблокировать 
их применение. Механизмы enforcement определяют формальные 
и неформальные правила, ограничивающие поведение индивидов 
посредством традиций, этики, морали или писанных нормативных 
актов и кодексов.
Механизмы path dependence и enforcement связаны между 
собой: в первом случае речь идет о структурных механизмах, 
а во втором — о субъектных (табл. 1).
Таким образом, трансформации социальных институтов, начавшиеся в России еще со времен перестройки, остаются одной 
из важнейших на сегодня практических проблем. Особенность 
трансформационных процессов в современной России связана 
с многослойностью и многоаспектностью этих трансформаций. 
Если ранее изменения рассматривались как перенесение западного 
опыта и технологий, то сегодня институциональные изменения демонстрируют поливариантность моделей и механизмов их реализации. Успешность и скорость трансформационных преобразований напрямую связана со способностью самого общества адаптироваться и утверждать новые правила взаимодействия, поскольку 
подавляющая часть процессов и явлений связана с сознательной 
деятельностью людей, их волей, интересами, мотивами поведения.

1 
Бессонова О.Э. Институты раздаточной экономики России: ретроспективный анализ. М.: Изд-во ИЭ и ОПП СО РАН, 1997.

Таблица 1
Уровни и регуляторы институциональных изменений

Path dependence Infomal enforcement (неформальные регуляторы)
Formal enforcement (формальные регуляторы)

Субъективный 
уровень

Традиции:
1. этатизма;
2. патернализма;
3. коллективизма;
4. дуализма (инверсии);
5. универсализма;
6. сакрализации государственной власти;
7. ритуализма;
8. футурализма

Ограничения деятельности:
1. Гражданский процессуальный кодекс;
2. Земельный кодекс;
3. Трудовой кодекс;
4. Семейный, жилищный 
кодекс и др.

Объективный 
уровень

Неформальные правила:
мздоимство, лихоимство, 
взятки, коррупция и др.

Формальные правила:
1. Кодекс РФ об административных правонарушениях;
2. Водный, лесной, воздушный, арбитражный, 
таможенный, бюджетный, 
налоговый кодексы РФ

Глава 1
ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ: ФАКТОРЫ
PATH DEPENDENCE И ENFORCEMENT

1.1. ИНСТИТУТ КАК ОСНОВНАЯ КАТЕГОРИЯ PATH DEPENDENCE 
И ENFORCEMENT

Понятие института (от латинского institutum — установление, 
учреждение) было заимствовано в обществоведение из юриспруденции, где его использовали для характеристики определенного 
комплекса юридических норм, регулирующих правовые отношения 
в некоторой предметной сфере. Такими институтами в юридической науке считались, например, наследование, брак, собственность и т.п. В социологии и политологии термин «институт» сохранил эту смысловую окраску, связанную с нормативной регуляцией деятельности, однако приобрел значительно более широкое 
толкование в плане обозначения некоторого особого типа устойчивой регламентации общественных связей и различных более или 
менее организованных форм социального и политического регулирования поведения деятельностных субъектов.
В теоретической постановке социальный институт может пониматься как «форма опредмечивания и средство ограничения 
социальных коммуникаций и деятельности»1. В этом смысле институт можно представить с трех теоретических позиций.
Во-первых, с точки зрения социально-психологической интерпретации, институтом являются социальные нормы и ценности, 
фактически действующие в обществе, усвоенные большинством 
его членов. Семантически институты — это все, что в данном обществе является установленным, обеспечивающим устойчивость 
социального порядка. В этом смысле социальным институтом называют комплекс, охватывающий, с одной стороны, совокупность 
нормативно-ценностных обусловленных ролей и статусов, предназначенных для удовлетворения определенных социальных потребностей, и, с другой стороны, социальное образование, созданное для 
использования ресурсов общества в форме интеракции для удовлетворения этой потребности2.

1 
Коржевская Н. Социальный институт как общественное явление (социологический аспект). Свердловск, 1983.
2 
Смелзер Н. Социология. М., 1994.