Идиот. Том 1, части 1 и 2

                Д ЮТ'




РОМАНЪ
ВЪ ЧЕТЫРЕХЪ члетяхъ.

—<—ф—•—

бедора Достоевснаго.


ТОП I.
ЧАСТИ I и Ц.





G,-fiETEPEjypn4>.
Типография К. Вамыспггаскаго. Каванская ул^ № 33>
1874.

Го:уд гетвсмав . JA
С Р им. В. И. Ленина ючм-и

 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

   Въ конце ноября, въ оттепель, часовъ въ девять утра, пое.здъ Петербургско-Варшавской железной дороги на всехъ парахъ подходов къ Петербургу. Было такъ сыро и туманно, что насилу разевало; въ десяти шагахъ, вправо и влёво отъ дороги, трудно было разглядеть хоть что-нибудь изъ оконъ вагона. Изъ пассажировъ были и возвращавшееся изъ-за границы; но бол^е были наполнены отделенья для третьяго класса, и все людомъ мелкимъ и деловымъ, не изъ очень далека. Все, какъ водится, устали, у всехъ отяжелели за ночь глаза, всё назяблись, все лица были бледножелтыя, подъ цветъ тумана.
   Въ одномъ изъ вагоновъ третьяго класса, съ разевета, очутились другъ противъ друга, у самаго окна, два пассажира,— оба люди молодые, оба почти на-легке, оба не щегольски одетые, оба съ довольно замечательными физйно-1пями, и оба пожелавппе, наконецъ, войдти другъ съ дру-гомъ въ разговоръ. Еслибъ они оба знали одинъ про дру-гаго чемъ они особенно въ эту минуту замечательны, то, конечно, подивились бы, что случай такъ странно посадилъ ихъ другъ противъ друга въ третьеклассномъ вагоне Петербург-ско-Варшавскаго поезда. Одинъ изъ нихъ былъ небольшаго роста, летъ двадцати семи, курчавый и почти черноволосый, съ серыми, маленькими, но огненными глазами. Носъ его былъ широкъ и сплюснуть, лицо скулистое; тонюя губы безпре-рывно складывались въ какую-то наглую, насмешливую и даже злую улыбку; но лобъ его былъ высокъ и хорошо сфор-мированъ и скратоивалъ неблагородно развитую нижнюю часть лица. Особенно приметна была въ этомъ лице его мертвая

бледность, придававшая всей фишоноти молодаго человека изможденный видъ, несмотря на довольно крепкое сложете, и вместе съ теми что-то страстное, до страдашя, не гармонировавшее съ нахальною и грубою улыбкой и съ резкимъ, самодовольнымъ его взглядомъ. Ошь былъ тепло од'Ьтъ, въ широЕЙ, мерлушечш, черный, крытый тулупъ, и за ночь не зябъ, тогда какъ соседи его принужденъ былъ вынести на своей издрогшей спине всю сладость сырой, ноябрьской русской ночи, къ которой, очевидно, былъ не лриготовленъ. На немъ былъ довольно широкй и толстый плащъ безъ рука-вовъ и съ огромнымъ капюшономъ, точь-въ-точь какъ упот-ребляютъ часто дорожные, по зимамъ, где-нибудь далеко за границей, въ Швейцарии, или, наприм’йръ, въ Северной Италии, не разсчитывая, конечно, при этомъ и на такте концы по дороге, какъ отъ Эйдкунена до Петербурга. Но что годилось и вполне удовлетворяло въ Италш, то оказалось не сов-с'ймъ пригодными въ Росши. Обладатель плаща съ капюшономъ былъ молодой человеки, тоже л£тъ двадцати шести или двадцати семи, роста немного повыше средняго, очень белокуръ, густоволосъ, со впалыми щеками и съ легонькою, востренькою, почти совершенно белою бородкой. Глаза его были больппе, голубые и пристальные; во взгляд^ ихъ было что-то тихое, но тяжелое, что-то полное того страннаго выра-жетя, по которому некоторые угадываютъ съ первато взгляда въ субъекте падучую болезнь. Лицо молодаго человека было, впрочемъ, пртятное, тонкое и сухое, но бездетное, а теперь даже дб-синя иззябшее. Въ рукахъ его болтался топцй узе-локъ изъ стараго, полинялаго фуляра, заключавшей, кажется, все его дорожное достояше. На ногахъ его были толстоподошвенные башмаки съ штиблетами,—все не по-русски. Черноволосый соседи въ крытомъ тулупе все это разглядели, частш отъ нечего делать, и, наконецъ, спросили съ тою неделикатною усмешкой, въ которой такъ безцеремонно и небрежно выражается иногда людское удовольствие при неудачахъ ближняго:
   — Зябко?
   И повелъ плечами.

   — Очень, ответили соседь си чрезвычайною готовностью,— и заметьте, это еще оттепель. Чтд жь, еслибы морозь? Я даже не думали, что у насъ таки холодно. Отвыкъ.
   — Изъ-за границы что-ль?
   — Да, изъ Швейцарш.
   — Фью! Эки ведь васъ!...
   Черноволосый присвистнули и захохотали.
   Завязался разговори. Готовность белокураго молодаго человека ви швейцарскомъ плаще отвечать на все вопросы своего черномазаго соседа была удивительная и безн всякаго подозрешя совершенной небрежности, неуместности и праздности иныхи вопросовн. Отвечая, они обнявили, между прочими, что действительно долго не были ви Poccin, слишкоми четыре года, что отправленъ были за границу по болезни, по какой-то странной нервной болезни, ви роде падучей или Виттовой пляски, какихъ-то дрожашй и судороги. Слушая его, черномазый несколько рази усмехался; особенно засмеялся они, когда на вопроси: „чтб же, вылечили?"—белокурый отвечали, что „нети, не вылечили".
   — Хе! Денеги чтд, должно-быть, даромь переплатили, а мы-то ими здесь вНримъ, язвительно заметили черномазый.
   — Истинная правда! ввязался ви разговори одини сидев-ппй рядомн и дурно одетый господинн, нечто ви роде за-корузлаго ви подьячестве чиновника, лети сорока, сильнаго сложешя, си красными носомь и угреватыми лицоиь:—истинная правда-сь, только все руссыя силы дароми кн себе пе-реводяти!
   — О, каки вы ви моемъ случае ошибаетесь, подхватили швейцарсюй пащенти, тихими и примиряющими голосомп;— конечно, я спорить не могу, потому что всего не знаю, но мой доктори мне изь своихъ последними еще на дорогу сюда дали, да два почти года тамн на свой счетъ содержали.
   — Чтд жь, некому платить что ли было? спросили черномазый.
   — Да, господинн Павлищевн, который меня тамн содержали, два года назади померн; я писали потоми сюда ге-

J _

нералыпе Епанчиной, моей дальней родственнице, но ответа не полумиль. Такъ съ темъ и прйхалъ.
   — Куда же пр1ехали-то?
   — To-есть, где остановлюсь?... Да не знаю еще, право... такъ....
   — Не решились еще?
   И оба слушателя снова захохотали.
   — И небось въ этомъ узелке вся ваша суть заключается? спросилъ черномазый.
   — Объ закладъ готовь биться, что такъ, подхватилъ съ чрезвычайно довольнымъ видомъ красноносый чиповникъ,—и что дальнейшей поклажи въ багажныхъ вагонахъ не имеется, хотя бедность и не порокъ, чего опять-таки нельзя не заметить.
   Оказалось, что и это было такъ: белокурый молодой че-ловекъ тотчасъ же и съ необыкновенною поспешностью въ этомъ признался.
   — Узелокъ вашъ все-таки м4етъ некоторое значеше, про-должалъ чиновникъ, когда нахохотались до сыта (замечательно, что и самъ обладатель узелка началъ, наконецъ, смеяться, глядя на нихъ, чтд увеличило ихъ веселость),—и хотя можно побиться, что въ немъ не заключается золотыхъ, загранич-ныхъ свертковъ съ наполеондорами и фридрихсдорами, ниже съ голландскими арабчиками, о чемъ можно еще заключить, хотя бы только по штиблетамъ, облекающимъ иностранные башмаки ваши, но.... если къ вашему узелку прибавить въ придачу такую будто бы родственницу, какъ, примерно, генеральша Епанчина, то и узелокъ приметь некоторое иное значеше, разумеется, въ томъ только случае, если генеральша Епанчина вамъ действительно родственница, и вы не ошибаетесь, по разсеянности.... что очень и очень свойственно человеку, ну хоть.... отъ излишка воображешя.
   — О, вы угадали опять, подхватилъ белокурый молодой человекъ,—ведь действительно почти ошибаюсь, то-есть, почти что не родственница; до того даже, что я, право, нисколько и не удивился тогда, что мне туда не ответили. Я такъ и ждалъ.

— Даромъ деньги на франкировку письма истратили. Гм... по крайней nipt простодушны и искренны, a cie похвально! Гм.... генерала же Епанчина знаемн-сн, собственно потому, что человеки общеизвестный; да и покойнаго господина Павлищева. который васъ въ Швейцарш содержалъ, тоже зна-вали-съ, если только это былъ Николай Андреевичи Павли-щевъ, потому что ихъ два двоюродные брата. Другой доселе въ Крыму, а Николай Андреевичи, покойники, былъ человеки почтенный и при связяхп, и четыре тысячи души въ свое время имели-съ....
   — Точно такъ, его звали Николай Андреевичи Лавли-щевъ,—;И ответивъ, молодой человеки пристально и пытливо оглядели господина всезнайку.
   Эти господа всезнайки встречаются иногда, даже довольно часто, въ известномъ общественномъ слое. Они все знаютъ, вся безпокойная пытливость ихъ ума и способности устремляются неудержимо въ одну сторону, конечно, за отсутств!емъ более важныхъ жизненныхъ интересовъ и взглядовъ, какъ сказали бы современный мыслитель. Подъ словомъ: „все знаютъ" нужно разуметь, впрочемъ, область довольно ограниченную: где служить такой-то? съ кемъ они знакомь, сколько у него состояшя, где былъ губернаторомъ, на коми женатъ, сколько взяли за женой, кто ему двоюродными братомъ приходится, кто троюродными и т. д., и т. д., и всевъ этомъ роде. Большею частаю эти всезнайки ходятъ съ ободранными локтями и по-лучаютъ по семнадцати рублей въ месяцъ жалованья. Люди, о которыми они знаютъ всю подноготную, конечно, не придумали бы каше интересы руководствуютъ ими, а между теми мнопе изъ нихъ этими знаваемъ, равняющимся целой науке, положительно утешены, достигаютъ самоуважешя и даже выс-шаго духовнаго довольства. Да и наука соблазнительная. Я видалъ ученыхъ, литераторовъ, поэтовъ, политическихъ деятелей, обретавшихъ и обретшихъ въ этой же науке своивысппя примирешя и цели, даже положительно только этими сделавшими карьеру. Въ продолжеше всего этого разговора черномазый молодой человеки зевали, смотрели безъ цели ви окно и си нет'ерпешеми ждали конца пу теше сияя. Они были каки-

то разсеянъ, что-то очень разсеянъ, чуть-ли не встревоженъ, даже становился какъ-то страненъ: иной разъ слушалъ и не слушалъ, гляделъ и не гляделъ, смеялся и подчасъ самъ не зналъ и не понималъ чему смеялся.
   — А позвольте, сък'Ьмъим^ю честь.... обратился вдругъ угреватый господинъ къ белокурому молодому человеку съузелкомъ.
   — Князь Левъ Николаевичъ Мышкинъ, отвечалъ тотъ съ полною и немедленною готовностью.
   — Князь Мышкинъ^ Левъ Николаевич^ Не знаю-съ. Такъ что даже и не слыхивалъ-съ, отвечалъ въ раздумьи чинов-ниеъ,—то-есть, я не объ имени, имя историческое, въ Карамзина исторш найдти можно и должно, я объ лице-съ, да и князей Мышкиныхъ ужь что-то нигде не встречается, даже и слухъ затихъ-съ.
   — О, еще-бы! тотчасъ же ответить князь:—князей Мышкиныхъ теперь и совсемъ нетъ, кроме меня; мне кажется, я последшй. А что касается до отцовъ и дедовъ, то они у насъ и однодворцами бывали. Отецъ мой былъ, влрочемъ, apnin подпоручикъ, изъ юнкеровъ. Да вотъ не знаю какимъ обра-зомъ и генеральша Епанчина очутилась тоже изъ княженъ Мышкиныхъ, тоже последняя въ своемъ роде....
. — Хе-хе-хе! Последняя въ своемъ роде! Хе-хе! Какъ это вы оборотили, захихикалъ чиновникъ.
   Усмехнулся тоже и черномазый. Белокурый несколько удивился, что ему удалось сказать довольно, впрочемъ, плохой каламбурь.
   — А представьте, я совсемъ не думая сказалъ, пояснилъ онъ, наконецъ, въ удивлеши.
   — Да ужь понятно-съ, понятно-съ, весело поддакнулъ чиновникъ.
  — А что вы, князь, и наукамъ тамъ обучались, у про-фессора-то? спросилъ вдругъ черномазый.
   — Да.... учился....
   — А я вотъ ничему никогда не обучался.
   — Да ведь и я такъ кой-чему только, прибавилъ князь, чуть не въ извииеше.—Меня по болезни не находили, воз-можнымъ систематически учить.