Читая старые письма. Воспоминания

Ирина ЧЕРНИЧКА

ЧИТАЯ СТАРЫЕ ПИСЬМА

Воспоминания

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2022

УДК 82-94
ББК 84(2=411.2)6-442.3
 
Ч-49

Ч-49 

Черничка (Гронская) И.И.
Читая старые письма. Воспоминания / И.И. Черничка ; 
сост. и ред. С.И. Гронская, О.И. Черничка. — Москва : 
ФЛИНТА, 2022. — 172 с. : ил. — ISBN 978-5-9765-5098-8. — 
Текст : электронный.

В книге собраны живые воспоминания, жизненные впечатления разных лет от юного до зрелого возраста автора. Воспоминание 
о детстве без отца, репрессированного в 1938 году, об отношении к 
семье «врага народа», о стройках века, о красотах Колымского края, 
о суровых краях Чукотки, о жизни на благодатной земле Украины, о 
поисках, связанных с Великой Отечественной войной, обо всём, что 
грело и печалило душу автора и уже стало самой историей.
Колоритное описание времени, в котором живёт, творит, любит, 
страдает, удивляется автор, — всё это здесь, в этой книге.

УДК 82-94
ББК 84(2=411.2)6-442.3

Автор и составители благодарят Андрея Леонидовича Ушакова
за подготовку фотографического материала и выход этой книги.

ISBN 978-5-9765-5098-8 
© Черничка И.И., 2022
© Гронская С.И., Черничка О.И., 
 
составление, 2022

Не так уж всё и плохо. Было и 
хуже... намного хуже, но лучше об 
этом не вспоминать. Человеку дана 
память, чтобы помнить, но дано и забвение, чтобы всё плохое забыть и не 
вспоминать.
А помнить надо только хорошее и 
светлое.
Автор

В ЛЮБИМЕ. НАША ЖИЗНЬ БЕЗ ОТЦА

Родилась я в Москве в благополучной, хорошей, здоровой 
семье. И папа был, и мама была. Были ещё два брата, бабушка и пара домработниц. У нас было всегда людно, и я не знала, 
кто свои, кто чужие. Все были равны и одинаковы. Достаток в 
доме был полный. Я вспоминаю, как в Москве каталась на детском трёхколесном велосипеде, мне было тогда три-четыре 
года. Заезжала в столовую, а там возвышался огромный фикус 
на серванте или посудном шкафу, стояли две огромные чашки 
с блюдцами, как супницы. Эти чашки были подарены отцу на 
Дулёвском заводе. Одна была синяя с белым горохом, другая — 
жёлтая, тоже с белым горохом, когда я капризничала и не хотела есть, мама говорила: «Налью тебе чаю в большую чашку!» 
Я пугалась и начинала есть или пить, что давали. 
И хорошо, что я была маленькая и не запомнила, что у нас 
было на столе — какие фрукты, какие конфеты, потому что, 
когда я начала понимать, что это такое, у нас уже ничего этого 
не было. Отца у нас забрали в 1938 году — обвинили во вредительстве, арестовали и этапировали в Воркуту. Мы оказались 
выброшенными из того благополучного житья в безвылазную 
грязь — без квартиры, без работы для матери. Мне тогда было 
четыре года, братьям — Игорю четырнадцать лет, Вадиму — 
одиннадцать.
Теперь отец — почётный гражданин города Любим, в музее 
есть его фото и большая статья о нём. Всему своё время. Время всему голова, скручивает и подминает под себя — и победы, 
и поражения, и хорошее, и плохое. Но с отцом разобрались, и 
оказалось, что там нет ничего плохого.

Мама — Гронская Лидия Александровна,
и папа — Гронский Иван Михайлович

С братьями — Вадимом, слева, и Игорем. Москва.
Примерно 1937 г.

Мы поселились у отцовой матери Анны Антоновны в деревне Долматово в семи километрах от Любима в Ярославской области. Деревня была очень маленькой, почти хутор. В ней было 
не больше десяти домов.
Дом у бабушки был пятистенок, старый, но не дряхлый, 
большой и просторный. Конечно, по теперешним квартирам 
мерить нельзя. Там была половина летняя, половина зимняя, 
сени, поветь и мост над сараем. А сарай был пристроен к дому. 
Там были корова, лошадь и всякая птица. Все они мирились в 
одном сарае.
Вечером в воскресенье парились в печке, потом обливались холодной водой на повети. Печь топилась утром, а вечером из неё выгребался весь жар — тлеющие угли и зола, стелилась солома и кто-то первый лез париться. Бабушка, бывало, 
залезет, возьмёт туда шайку деревянную с водой, веник, мочалку, мыло и меня зовёт туда. Мама меня разденет, и я ползу к бабушке. В печи жарко ужасно, а если еще и заслонкой 
закрыть, тогда совсем дышать нечем. Я ору, прошусь обратно, 
а бабушка, знай, веником хлещет. Потом всё же отпустит, и я 
спешу побыстрее выскочить из того жара. Пачкаю в саже — 
то бок, то попу. Ну ничего, мама приготовила уже прохладную 
воду, и мы выходим в сени, потом на мост над сараем, и мама 
обливает меня водой. Все листочки с меня смываются и сажа 
тоже, а потом — в полотенце, и так мне хорошо и приятно 
 после баньки.
Когда мы поселились у бабушки, в доме стало шумно и тесно: конечно, четверо человек, да ещё овчарка, внесли много 
суеты. Бабушка же, привыкшая к тихой жизни, побоялась не 
справиться с возникшими трудностями, поэтому предложила 
взять у неё курятник и перевезти его в город, там из него можно было построить домик.
Кругом деревни были леса. Грибов и ягод было много. Помню, как во дворе перед крыльцом варили на костре варенье из 
малины в большом медном тазу.

Долматово Ярославской области.
Дом бабушки (мой рисунок)

План деревни (рисунок Игоря)

Напротив нашего дома был дом Козловых. У них было двое 
ребят, ровесников моим братьям. Бывало, наденут шубу мехом 
наружу и пугают меня, будто это медведь, правда, я их не очень 
боялась.
У забора росла дикая яблоня, росла не в один ствол, а кустом, а рядом, на высоких жердях, раскинулся хмель. Всё это 
было так ярко после городской жизни...
Ещё я помню дорогу от Любима до Долматова. Мы шли через Стряпово, а до Стряпова ещё по заливному лугу, на котором 
был курган большой с тремя высокими соснами. После Стряпова располагалась деревенька Вахромейка. Она была больше, 
чем Стряпово. После Вахромейки спускались к реке Уче, и там 
стоял маленький домик, даже не домик, а простой закрытый 
отовсюду сарайчик. В нём было только одно маленькое оконце, 
а на полках лежали головки сыра. Потом дальше деревенская 
дорога приводила нас в Долматово к бабушке.

* * *

У соседней избы росла берёза — тоненькая, молодая, глаз 
радовала. К берёзе этой приходили мы с братом в 80-х годах. 
Деревни уже давно не было, а берёзу нашли. Она стала толстой, кудрявой, старой. А в 1998 году мы её долго искали в 
лесу — бродили в зарослях трав, оказалось, что берёза ещё 
там, но от неё мало что осталось. Макушка сломалась, каждый 
отдельный сучок толстый и некрасивый. Остался только один 
крупный, росший ниже всех к земле, и тот под своим весом, 
конечно, скоро отвалится. Вот так в жизни всё и происходит. 
Растёт, живёт, старится и исчезает. Жалко...
Хорошая была жизнь в деревне. Но лето кончилось очень 
быстро. А осенью мы уехали в Любим и стали жить в квартире 
на окраине — в Останкове. В город ходили по гати. Она была 
сложена из хвороста и засыпана землёй и глиной. Её каждый 
год подделывали, ремонтировали, подсыпали. У гати стояла 
мельница водяная, и там мололи зерно. Летом по реке Обноре 
сплавляли лес в плотах. Плотов было много, и они были очень 
длинные. По ним летом мы переходили через реку. Река была 

глубокая и широкая, ночью мужики с острогою выходили на 
рыбалку за крупной рыбой. А теперь река стала совсем мелкой 
и никакого сплава там уже нет.
У старшего брата Игоря был друг Фёдор. Мне было шесть 
лет, я была страшно влюблена в него. Помню, как они на гитаре играли и пели:

А на руках у неё умирает
Красный балтийский моряк...

или

Раскинулось море широко
И волны бушуют вдали...

Я слушала и не сводила с Фёдора глаз. А как-то они принесли мне много мороженого боярышника — ягоды очень вкусные. Других ягод, да и грибов, в тот год не было.

* * *

Потом мы жили в Любиме в Заучье на квартире в маленьком домике на улице Шмидта. Там было очень много клопов и 
тараканов. Но я росла, взрослела и понимала, что мне досталась такая жизнь. У каждого она своя. Я думала, что все так живут — с клопами и тараканами. Мы ещё не голодали, поэтому 
было всё нормально. Меня на день запирали в доме, я считала, 
что так и должно быть. Ко мне приходили девочки из соседних домов, и в щёлку под дверью мы менялись куклами и играли. Вечером мама приходила домой, забирала у девочек мои 
игрушки, и на другой день всё повторялось. Спать меня клали посреди комнаты в железном корыте, чтобы клопы ко мне 
не могли забраться. Но они всё равно забирались, прыгали на 
меня с потолка. Но я была терпеливой. Никогда не жаловалась 
и не плакала. Потом меня устроили в детский сад. Первый раз 
туда меня вёл брат Вадим. Дошли до калитки садика, он сунул 
мне в руки справку и убежал. Я разревелась. Мне было обид

но, что меня никто не проводил, не сдал с рук на руки. Я вошла 
во двор со слезами, ко мне подошла воспитательница, взяла 
справку и успокоила.
Я всегда играла одна. А если кто отнимал у меня игрушки, 
защищалась от нападавших. В садик ходила теперь сама через 
речку Учу по лавам в две досочки. Шла осторожно и ничего не 
боялась. Потом меня перевели в другой садик, но оттуда вскоре исключили как дочь «врага народа». Но я уже была постарше и могла спокойно находиться одна дома.
На улице Набережная реки Учи, она именно так называлась, построили небольшой дом из того материала, который 
дала бабушка. Дом был самый крайний. С одной стороны кладбище, со второй стороны огород и за огородом улица Шмидта, 
где мы снимали жильё. Ну а с третьей стороны поле и за полем — лес. Наконец-то мы простились с тараканами и клопами 
и у нас было маленькое, но своё жильё.
В сторону поля Игорь в новом доме пристроил открытую 
терраску. Застеклённая дверь открывалась из кухни, и можно было в любое время дня и ночи выходить и спокойно посидеть там, ни с кем не встречаясь. Мама любила бывать там 
поздно вечером. Сядет на ступеньки и сидит, о чём-то думает. Душевное состояние было таким, что глаза никого бы не 
видели — скрыться от людей и забыться от беспросветного 
кошмара, свалившегося на нашу семью. Я очень жалела маму. 
А она утешала меня: «В маленьком доме всегда живёт большое счастье».
За полем был лес, он меня манил больше всего. Я уходила 
туда с собакой или с козой и гуляла. Потом, когда стала старше, 
то ходила в лес с пользой — за грибами или ягодами и всегда 
набирала их немало. Во время войны, когда голод зажал крепко, нам мочёные ягоды очень хорошо помогали и грибы солёные, сушёные. На печке висела наволочка с сушёными грибами, и я часто хрустела ими. На зиму мы всегда солили грибы 
в маленьком бочонке. Вкуснее всего были маленькие валуи, 
крепкие и упругие. С картошкой, без масла они шли прос то 
как лакомство. До сих пор люблю собирать их.