Естественное право и добродетель: Интеграция европейского влияния в российскую политическую культуру ХVIII века

Ural Federal University
Laboratory for the Study of Primary Sources

Institute of History and Archaeology of Ural Branch of RAS

Ekaterinburg
Ural University Press
University Press

2016

Natural Law and Virtue

The Integration of European Influence 
into 18th Century Russian Political Culture

K. Bugrov and M. Kiselev

Естественное право и добродетель

Интеграция европейского влияния 
в российскую политическую культуру XVIII века

К.Д. Бугров, М.А. Киселев

Уральский федеральный университет
Лаборатория эдиционной археографии

Институт истории и археологии Уральского отделения РАН

Екатеринбург
Издательство Уральского университета
Университетское издательство

2016

Естественное право и добродетель: Интеграция европейского влияния 
в российскую политическую культуру ХVIII века. Монография / К.Д. Бугров, 
М.А. Киселев. Екатеринбург: Изд-во Урал. университета, Университетское 
изд-во, 2016. – 480 с. (Б-ка журнала Quaestio Rossica)

ISBN 978-5-7996-1980-0 (Изд-во Урал. ун-та)
ISBN 978-5-9903496-6-7 (Университетское изд-во)
DOI 10.15826/B 978-5-7996-1980-0

Б 902
Бугров, К.Д.

Монография стала результатом изысканий, проводившихся в ходе реализации российскофранцузского научного проекта «Возвращение в Европу: российские элиты и европейские инновации, нормы и модели (ХVIII – начало ХХ в.)». Сложный процесс интеллектуального трансфера 
в России XVIII в. показан в работе с разных сторон: авторы анализируют корпус печатных переводов
европейской морально-политической литературы, прослеживают процессы овладения западными
образовательными практиками и, в конечном счете, демонстрируют результаты адаптации новых
мыслительных ресурсов на российской почве в качестве концептуального лексикона. В книге 
подробно рассмотрено два таких глоссария, востребованных отечественными элитами для создания
собственных текстов, – естественное право и добродетель.
Книга предназначена для специалистов широкого профиля – историков и филологов, 
политологов и культурологов. Однако адресована она всем, кто интересуется историей родной
страны, кто ценит литературу non/fiction и кому интересно проследить перипетии интеллектуального
развития России в ту или иную эпоху.

© К.Д. Бугров, предисловие, главы 1 и 4, послесловие, 2016
© М.А. Киселев, предисловие, главы 2 и 3, послесловие, 2016
© Уральский федеральный университет, 2016
ISBN 978-5-7996-1980-0
ISBN 978-5-9903496-6-7

УДК 32.001
ББК С032.6
Б 902

Рекомендовано к печати Ученым советом Института истории и археологии УрО РАН
Рецензенты: 
доктор исторических наук Д.В. Тимофеев; 
кандидат исторических наук С.В. Соколов

Издание подготовлено в рамках реализации гранта Правительства РФ 
по привлечению ведущих ученых в образовательные организации высшего образования, 
научные учреждения, подведомственные ФАНО, и государственные научные центры 
Российской Федерации. 
Лаборатория эдиционной археографии УрФУ.
Соглашение № 14.А12.31.0004 от 26.06.2013.

УДК 32.001
ББК С032.6

Интенсивное взаимодействие с Европой можно считать одним из основных
социально-культурных процессов в истории России Нового времени. С признания этой аксиомы обычно начинается беседа об актуальности исследований, посвященных интеллектуальному трансферу. Авторы книги начинают
свой путь из этой же проверенной временем стартовой точки, но по специфическому маршруту.
Историю о встрече императора Петра I в 1717 г. с малолетним французским королем Людовиком XV, изображенную в 1840 г. художницей Луизой
Эрсан, можно интерпретировать как аллегорию российско-европейского взаимодействия: вместо того, чтобы следовать парижскому придворному этикету,
Петр поднял маленького короля на руки. Европейский костюм, европейский
облик, но поведение – уже не в русской традиции (импульсивный поступок
Петра вовсе не вписывался в церемониал московского двора), но и не то, 
которого должна бы ожидать французская знать, находившаяся на этой аудиенции во дворце Ледигьер, а свое собственное, выработанное в итоге культурного синтеза. Интеграция европейского влияния в отечественную культуру
была сложной, многогранной и зависевшей от того, каким образом западные
идеи оказываются адаптированы к социальному пространству России.
К настоящему времени, на наш взгляд, можно говорить о двух относительно устойчивых исследовательских стратегиях изучения интеллектуального
трансфера в российской политической мысли XVIII в.1
Первая из них – это история артефактов, связанная, прежде всего, 
с изучением книги. Поскольку последние были основным материальным 
медиумом культурного трансфера, постольку следует изучать производство
и циркуляцию книг. Какие издания иностранных авторов бытовали в России,
в виде иноязычных публикаций или русских переводов? Что читал тот 
или иной актор? Что было у него в библиотеке? Отсюда открывается 

Предисловие

1 Авторы отдают себе отчет, что тема интеллектуального трансфера в России XVIII в. изучается
давно и плодотворно, что по этой теме существуют многочисленные исследования, и опубликован солидный набор источников. Например, сетевой ресурс «Россия и Запад: взаимосвязи 
и взаимовлияние (IX – начало ХХ в.)», созданный совместно сотрудниками Института истории

перспектива конкретный библиографический казус отнести к области 
чьих-либо интересов и даже позволяет связать актора с той или иной 
традицией.
Например, наличие в чьей-либо библиотеке текстов Дж. Локка может стать
основанием для приписывания ее обладателю антиабсолютистских взглядов.
Анализ распространения иностранной литературы позволяет прослеживать
интеллектуальные тренды эпохи.
Вторая стратегия предполагает анализ истории идей и доктрин, рассматривая тексты и «приписывая» их к тому или иному направлению политической
мысли, тому или иному «-изму». В данном случае акцент, скорее, ставится на
содержании того или иного текста, на основании которого затем устанавливается и его связь с конкретным идейным направлением. Что предлагал тот
или иной автор? Раз так, то упор делается не на факте пересечения иностранной книги российской границы, а на перенесении той или иной идеи из 
иностранной интеллектуальной сферы в российскую. Соответственно, важным
оказывается нахождение в том или ином тексте влияния некоего иностранного
«-изма». Именно в этом духе – и с помощью характерного марксистского 
инструментария – анализировал российскую общественную мысль крупнейший
советский историк отечественной литературы Г.А. Гуковский: «Элементы 
революционного мировоззрения накапливались в России второй половины
XVIII столетия по мере углубления противоречий феодально-крепостнического
строя. …Россия, все более включаясь в систему европейских государств, 
не могла не испытывать воздействия глубоких потрясений феодализма под
ударами капиталистических и демократических сил»2.
Сам по себе факт присутствия того или иного текста в библиотеке автора
не позволяет с уверенностью говорить о состоявшемся трансфере. Кроме
того, подобная схема презентует процесс трансфера в качестве процесса 
цивилизования: трактат становится чем-то вроде технической новинки. 
Доменная печь, например, позволяет развить металлургическое производство, а трактат, ставший достоянием публики – развить идеи либерализма.
Чем больше строят печей, тем больше выплавляется металла; чем шире 

6

Предисловие

и археологии УрО РАН и Центральной научной библиотеки УрО РАН под руководством Е.В. Алексеевой, содержит не менее 3,6 тыс. библиографических записей, посвященных XVIII в. [URL:
http://i.uran.ru/ruswest/]. И это явно не исчерпывающий список. Оттого мы сознательно 
решили отказаться от специального историографического очерка: на сегодня это уже 
самостоятельная тема для изучения. Вместо этого мы ограничиваемся соответствующими 
отсылками, связанными с той или иной проблемой, по ходу повествования.
2 Гуковский Г.А. Очерки по истории русской литературы и общественной мысли XVIII века. Л.,
1938. С. 78.

циркулирует трактат, тем больше распространяются идеи. В таком случае 
историку и впрямь остается лишь замерять ту скорость, с какой вал вестернизации движется по стране – в нашем случае, с помощью печатного станка
и книготорговли. Изучение трансфера чистых идей и доктрин, воспринимаемого в механистическом духе, таит опасность схожего рода: теперь историк
должен фиксировать не артефакты, а идейные отсылки, указывающие на 
успешное распространение того или иного «-изма».
На протяжении всего XVIII в. в России циркулировали книги, которые
вполне можно было принять за прямую идейную атаку на абсолютизм. К примеру, вышедший в 1787 г. на русском языке в переводе А.Ф. Малиновского
трактат «Разсуждение о начале и основании гражданских общежитий» содержал пространные аргументы в пользу естественной социабильности людей.
Разбирая вопрос о возникновении государства, автор «Разсуждения» последовательно сравнивал мнения Т. Гоббса, немедленно отвергнутое им как деспотическое, Аристотеля, Ж.-Ж. Руссо, Ж.-Ж. Бурламаки и, наконец,
английского республиканца XVII в. А. Сиднея3, которое и признал наилучшим:
«Сидней весьма хорошо доказал, что все народы имеют естественное право
управлять сами собою, либо избирать себе Правителя; что единая токмо 
добродетель может заставить предпочесть одного другому и избрать его 
к правителству охотнее, нежели другаго; что правительство учреждено не для
выгоды управляющаго, но для блага управляемых, и что всякая законная
власть правителя происходит от народа»4. Трудно себе представить более
вольнолюбивого автора, чем Сидней! Между тем, сославшись на Сиднея,
автор «Разсуждения» переходил к описанию трех форм правления, нелестно
высказавшись при этом о монархии.
Сочинение, переведенное Малиновским, вовсе не было экстраординарным
по меркам российского XVIII в.: оно принадлежало к традиции естественноправовой мысли, которая к 1780-м гг. уже была достаточно прочно адаптирована на российской почве5. Крупнейший российский поэт и драматург

Предисловие

7

3 См. о нем: Pocock J.G.A. England's Cato: The virtues and fortunes of Algernon Sidney // The Historical Journal. 37. 4 (1994). P. 915–935; Worden B. The Commonwealth Kidney of Algernon 
Sidney // Journal of British Studies. Vol. 24. № 1 (Jan., 1985). P. 1–40; Заводовская М.А. Поли тическая деятельность и общественные взгляды Алджернона Сиднея. Автореф. дис. ... канд.
ист. наук. Тюмень, 2011.
4 Разсуждение о начале и основании гражданских общежитий, заключающее в себе убедительныя изследования, вопреки Жан Жаку Руссо, какими стезями природа совокупила первобытных
людей, от чего произошло неравенство между ими, и как общества достигли того степени 
совершенства, в коем теперь обретаются. М., 1787. С. 105.
5 См. соответствующие разделы данной книги, а также публикуемые в приложении источники.

середины XVIII в. А.П. Сумароков в своем историческом сочинении «Первый 
и главный Стрелецкий бунт» (1768) при описании событий 1682 г. восклицал:
«Прервала чернь узы свои: нет Монаршей власти: скипетр и законы безсильны: властвуют и повелевают раби: сыны отечества молчат и повинуются.
Се мнимое естественное право (выделено нами. – К.Б., М.К.), что все 
человеки равны! Благородныя люди никогда толпами к варварскому действию
не приступают. Рабам принадлежит раболепная покорность: сынам отечества
попечение о государстве: Монарху власть: Истинне предписание законов. Вот
основание общенароднаго российскаго благосостояния»6. Итак, равенство
человеков оказывалось по Сумарокову мнимым естественным правом. 
Истинным же естественным правом было то, что считал таковым сам 
Сумароков, а составной частью его концепции оказывалось оправдание 
крепостного права и монархии. Так что нет ничего удивительного, что тот же
Малиновский посвятил перевод «Разсуждения» не кому иному, как старшему
брату своего начальника вице-канцлера И.А. Остермана – генералу-поручику,
сенатору Ф.А. Остерману «в изъявление глубочайшаго высокопочитания 
и истинной признательности».
Этот пример показывает: невозможно рассматривать процесс трансфера
как прикосновение царя Мидаса. Само по себе распространение тех 
или иных книг не означало изменений в политической культуре. Схожим 
образом, сам факт упоминания в тексте того или иного автора либо идеи 
отнюдь не знаменует, что произошел перенос нового содержания в контекст
отечественного общественного сознания. По мнению авторов данного 
исследования, решающую роль в интеллектуальном трансфере играл процесс
адаптации, то есть создания собственных текстов, функционировавших в российском политическом пространстве. При этом, конечно, изучение российской
политической мысли нуждается в сохранении внимания к библиографической
стороне и к ее содержательному наполнению. Осуществление адаптации можно
верифицировать лишь с учетом широкого коммуникативного контекста, непре менной частью которого служит и культурный посредник, перевод. Своеобразная
«карта» переводной литературы на политические темы, которую мы постарались воссоздать в главе 1, вовсе не выступает детерминирующей схемой.
В то же время процесс трансфера не был в своей основе избирательным.
Адаптируя на отечественной почве такие концепции, как форма правления,
естественное право, коммерция, российские авторы вынуждены были осуществлять комплексные заимствования. Повести речь о форме правления

8

Предисловие

6 Сумароков А.П. Полное собрание всех сочинений, в стихах и прозе. Ч. VI. М., 1787. С. 186–187.

означало – в соответствии с европейской риторической традицией – повести
речь о сравнительных достоинствах и недостатках каждой из них. Воспроизводя аргументы в пользу монархии и против республики, авторы российского
XVIII в. зачастую не обращались к конкретным оппонентам, а экспортировали
манеру обсуждения в целом: похвала монархии предполагала обличение 
аристократии и демократии, даже если никто вокруг и не вступался за них.
Процессы трансформации политической культуры были не нацеленными, 
а ситуативными, определяющую роль в них играли доступ автора к интеллектуальным ресурсам (прежде всего – иноязычным текстам либо переводам,
как рукописным, так и печатным) и контекст его коммуникативной деятельности. Умозаключения, которые сегодня кажутся радикально противоречащими «реальности» самодержавной России XVIII в., могли вовсе не казаться
таковыми авторам этого времени, и выше упомянутому А.Ф. Малиновскому
не показалось радикальным посвятить трактат, содержащий сочувственную
отсылку к трудам тираноборца А. Сиднея, сенатору Ф.А. Остерману.
В связи с этим авторы настоящего труда предпочитают говорить не об
идеях и уж тем более не о доктринах, а о концептуальных рамках, задававших
политическим процессам определенные границы. Преобразования политической культуры в России XVIII в. были, по нашему мнению, связаны с постепенной адаптацией на российской почве целого ряда таких концептуальных
глоссариев (языков, манер речи, дискурсов – назовите как хотите), открывавших возможности для того, чтобы по-новому говорить о политике. Каждый
такой глоссарий не предполагал резко очерченной доктрины, а был скорее
инструментом, позволявшим доказывать ту или иную точку зрения или интерпретировать те или иные предметы особенным образом. Хороша или плоха
монархия? Хороша или плоха роскошь? Хорошо или плохо рабство? Невозможно на основании положительных или отрицательных ответов на эти 
вопросы расположить российских авторов, мыслителей и политиков на своеобразной шкале; существовали разные концептуальные манеры отвечать 
на эти и подобные вопросы. Изучать аргументацию – тот язык, с помощью
которого авторы приходили к тем или иным выводам, – в данном случае куда
более важно, чем просто фиксировать выводы.
В соответствии с этими методологическими идеями и выстроена наша
книга. В главе 1 рассмотрена структура массива переводной моральнополитической литературы, публиковавшейся в России на протяжении XVIII в.
Какие авторы, какие жанры оказались в наибольшей степени востребованы 
в среде российской интеллектуальной элиты? Ответ на этот вопрос позволяет
составить нечто вроде «карты». Он одновременно показывает и границы 

Предисловие

9

подобного подхода, где история идей верифицируется с помощью баз данных
и подсчетов – XVIII в., рассмотренный сквозь призму такого инструментария,
четко делится на два периода: эпоху доминирования рукописного перевода
до 1760 г., и эпоху широкого производства печатных переводов после 
1760 г. (при том, что рукописная традиция сохранялась). Речь не идет 
в данном случае о переходе количества в качество, но о двух коммуникативных сферах.
Главы 2 и 3 посвящены анализу главным образом первой из этих сфер –
относительно узкому пространству, где столичные элиты на протяжении 
первой половины XVIII столетия усваивали европейские инновации как 
посредством чтения и перевода европейских книг, так и через образова тельные практики и связанные с ними личные контакты. Именно успешная
адаптация в этой сфере позволила затем произвести перенос этих инноваций
не только в сферу политики, но и публичного обсуждения. Это показано 
на примере усвоения в России влиятельного политического языка естественного права7, формировавшего новые возможности для описания властных 
и социальных отношений и вытеснявшего постепенно язык политического 
богословия, апеллировавшего к Божественному откровению и чуду.
В главе 4 предлагается обзор другого политического языка, локализо ванного уже во 2-й половине XVIII в., в эпохе печатного станка – именно,
языка добродетели, с характерным акцентом на угрожа ющей роли 
роскоши
и коммерции, личном примере государя и приоритетом 
моральных качеств над институтами и правовыми нормами. Добродетель
в значительной степени подпитывалась политическим богословием, однако
механика ее действия была теперь укоренена в социальных обстоятельствах.
Но стоило заклеймить роскошь как источник моральной коррупции, как тут
же приходилось ее восхвалять в качестве маркера европейской идентичности
страны, осуществляя постоянный переход от философии Монтескье к идеям
Фенелона, а затем возвращаясь обратно.
Авторы придерживаются позиции, что любой методологический подход 
в историческом исследовании должен опираться на соответствующую источ
10

Предисловие

7 Историографическая судьба естественного права в России XVIII в. в весьма показательна. 
Несмотря на его значение для развития политических идей и представлений в России XVIII в.,
существует не так много специальных исследований, посвященных его проникновению и развитию, не говоря уже о влиянии на политику. В качестве примера можно указать на соответст вующие разделы из монографий Э.В. Кузнецова и А.В. Малинова (Кузнецов Э.В. Философия
права в России. М., 1989. С. 30–37; Малинов А.В. Философия истории в России XVIII века. СПб.,
2003. С. 41–59). В немалой степени это определено тем, что естественное право, не будучи
распознаваемо как некий «-изм», выскальзывает из области исследовательских интересов,
хотя и нередко удостаивается упоминания при разборе концепций некоторых авторов XVIII в.

никовую базу и что ценность труда историка заключается не только в создании
объяснительных моделей для прошлого, а и в презентации этого самого 
прошлого. Поэтому-то настоящая книга содержит не одни лишь исследовательские тексты, но и публикацию источников, самым непосредственным образом связанных с изучаемой проблематикой.
В число публикуемых источников входят шесть предисловий к рукописным
переводам европейских трактатов, циркулировавших в России XVIII в., а также
два сочинения Ф.Г. Штрубе де Пирмонта, одно из которых помещается 
в виде избранных фрагментов. Почему именно эти тексты? Публикуемые 
источники непосредственно отражают тот проблемный характер, который
носит процесс развития российской политической культуры XVIII в. Предисловия – тот жанр, которым обычно пренебрегают, но который исключительно
важен при изучении культурного трансфера, поскольку именно он способен
рассказать о мотивах и предпочтениях переводчика, а также о его понимании
идейного значения переводимого текста. В рамках проекта «Возвращение 
в Европу: российские элиты и европейские инновации, нормы и модели 
(XVIII – начало XX в.)» нам удалось собрать большинство предисловий 
к печатным изданиям переводов морально-политической тематики XVIII в. 
и разместить их тексты (после соответствующей обработки) на специальном
ресурсе в системе сайтов Уральского федерального университета8. Однако 
в XVIII в., особенно в первую половину, весьма важным каналом распространения европейских политических идей были рукописные переводы западных
трактатов. Можно даже с полной уверенностью утверждать, что в первую 
половину XVIII в. количество рукописных переводов явно обгоняло количество
печатных. Конечно, далеко не всякий перевод снабжался предисловием. Нам
удалось выявить шесть таких текстов, которые мы и поместили в настоящем
издании. Публикуемое в избранных фрагментах «Краткое руководство к Российским правам» Штрубе представляет немалый интерес для понимания 
процесса усвоения на российской почве политического языка естественного
права. Раздел источников замыкает рукописный перевод трактата Штрубе
«Lettres Russiennes» (1760). На наш взгляд, это сочинение было недооценено
российской исследовательской традицией. Публикация здесь этого трактата,
безусловно, ставшего одной из вершин отечественной политической мысли
XVIII в. (как по своему масштабу, так и по глубине мысли), призвана 
поправить дело.

11

8 К настоящему времени на ресурсе представлено 90 таких предисловий [URL:
http://elar.urfu.ru/handle/10995/25445].

Предисловие