Феномен творческой неудачи

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
УРАЛЬСКИЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ 
ИМЕНИ ПЕРВОГО ПРЕЗИДЕНТА РОССИИ Б. Н. ЕЛЬЦИНА

ФЕНОМЕН 
ТВОРЧЕСКОЙ  НЕУДАЧИ

Под общей редакцией
А. В. Подчиненова и Т. А. Снигиревой

2-е издание, исправленное и дополненное

Екатеринбург
Издательство Уральского университета
2015

В коллективной монографии анализируются причины и следствия 
художественной неудачи произведений, диалектика ее вне- и внутрилитературных факторов. Рассматриваются рецептивный и коммуникативный 
аспекты творческой неудачи, креативный потенциал «неуспешного» текста.
Книга адресована литературоведам и может быть интересна также 
философам, психологам и литературным критикам.

УДК 80
ББК Ю812.29

ISBN 978-5-7996-1643-4

Феномен творческой неудачи / под общ. ред. [и с предисл.] А. В. Подчиненова и Т. А. Снигиревой. — 2-е изд., 
испр. и доп. — Екате ринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2015. — 
486 с. 

ISBN  978-5-7996-1643-4
DOI  10.15826/B978-5-7996-1643-4.000

Ф423

УДК 80
ББК Ю812.29
        Ф423

© Уральский федеральный университет, 2015

ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРОВ

Постановка проблемы творческой неудачи как проблемы очевидной, но до сих пор не заявленной специально и обособленно от иных 
теоретических и историко-литературных вопросов, предполагает необходимость прочертить основные векторы иссле дования обозначенного 
феномена и наметить те концептуальные узлы, без решения которых 
невозможно осмысление парадоксальной сути этого феномена. 
Прежде всего необходимо было определиться с объектом и предметом 
исследования, что влечет очерчивание границ понятия «творческая неудача», поэтому введение нашей монографии посвящено лингвистическому 
анализу семантики лексемы «неудача» в соотнесенности с понятием «творческая неудача». Определение же того литературного материа ла, который 
является репрезентативным для избранного аспекта, сразу выявило всю 
непростоту феномена, столь часто употребляемого в литературном обиходе («это явная неудача!») и столь трудно поддающегося теоретическому 
осмыслению. 
Понятие, в котором заложено отрицание, по определению несет в се бе 
«минус-эстетику», когда высший идеал может быть преподнесен только в отрицательной форме как отступление от него или недости жение,  
и свое образную отрицательную энергию, способную переходить в положительную, что заставляет предполагать, что в феномене творческой 
неудачи заложено креативное начало. Но об этом чуть позже.
Нас интересует неудача главным образом как результат действия. 
Но, безусловно, памятуя, что это результат творческой деятельности,  
необходимо дальнейшее сужение предмета исследования. И здесь можно 
воспользоваться апофатической логикой, пытаясь определить, что нé может 
и нé должно стать предметом обсуждения, когда мы го ворим о феномене 
творческой неудачи. 
Прежде всего — графомания. С точки зрения эстетической гра фоманский текст не просто художественно беспомощен (как раз с су губо профессиональной стороны он порой безупречен), а художественно шаблонен, 
вторичен, узнаваем своими расхожими штампами. Гра фомания — это, 
безусловно, болезнь, но болезнь высокая, как зависть Сальери. Писа ние 
для графомана — это страсть и власть, но не креативная деятельность.

Сложнее ситуация с так называемой средней литературой, с произведениями фоновых, третьесортных писателей, забытых и оставшихся только 
в истории литературы, но не в литературе. И здесь сразу же неизбежны 
вопросы и многочисленные «но», которые непременно возникают по ходу 
размышлений о феномене творческой неудачи. Фоновая литература — та 
основа, на которой стоит литература большая, магистральная. В отечественном литературоведении достаточно работ о творчестве писателей 
«небольшого, негромкого» таланта, но в данной монографии этот слой 
литературы не рассматривается.
Не менее сложна и противоречива ситуация с массовой литературой, 
которая была в России всегда, а сейчас вышла на авансцену литературного 
процесса, что чаще всего связывают с интенсивно развиваю щи мися средствами массовой коммуникации, а также глобальной демократизацией 
культуры. Если элитарная культура так или иначе стремится к созданию новой техники письма, то массовая культура оперирует предельно 
простой, порой упрощенной до примитивности, отработанной предшествующей культурой техникой. Если в элитарной культуре преобладает 
установка на новое как основное условие ее существования, то массовая 
культура традиционна, консервативна, узнаваема. Она ориентирована на 
среднюю языковую семиотическую норму, на эсте тическую прагматику, 
поскольку обращена к огромной аудитории, которая ждет «той сказки, 
которая уже была». И этот пласт литературы не только более всего 
читаем, следовательно, успешен (талантлив?), но все очевиднее и порой действеннее, нежели фундаментальная культура, влияет на формирование не только вкуса, но и вариантов этико-эстетических сценариев 
поведения современного человека. Более того, массовая литература, 
в от личие, скажем, от плохой, неталантливой, но идеологически выдержанной официальной литературы советской эпохи, не имеет права 
быть плохо, неталантливо сделанной. Она должна быть занимательной, 
«захваты вающей», поскольку главное условие ее существования — коммерческий успех: она должна быть покупаема, а деньги, вложенные в нее, 
должны приносить прибыль. Каково в этом случае соотношение понятий 
«успешный» и «талантливый»? По отношению к массовой литературе 
есть абсо лютно четкий критерий — коммерческий успех. По отношению 
к феномену таланта и творческой удачи в большой литературе такого 
критерия нет. Напротив, литература и искусство изобилуют темами 
«непризнанного таланта», «непризнанного гения» с хорошо известным 
сюжетом дальнейшего признания и, как следствие, коммерческого успеха 
уже после смерти творца. 

Предисловие редакторов

В рамках первой постановки проблемы, посвященной феномену творческой неудачи, нас главным образом интересовало творчество писателей, 
которые неоднократно доказали свою художественную состоятельность, 
стали или общепризнанными классиками литературы, или являлись  
неоспоримыми, ключевыми фигурами определенной литературной эпохи. 
И здесь, естественно, вновь возникает такой ассоциативный ряд, как «прозеванный гений», «забытый писатель», «непрочитанное, забытое произведение великого писателя», и в первую очередь — отдельная творческая 
неудача большого художника. 
При таком ограничении материала было выделено четыре проблемных блока, связанных с возможностями исследования феномена 
твор ческой неудачи, обнаруживающих разные, но взаимосвязанные  
и взаимообусловленные пересечения и составивших основные разделы 
монографии: «Художественная неудача: причины и следствия»; «Творческая неудача: рецептивный и коммуникативный аспекты»; «Литературная 
рефлексия творческой неудачи»; «Креативный потенциал “неуспешного” 
текста».
В ходе работы был выявлен комплекс объективно-субъективных причин, могущих обусловить появление художественной неудачи. Прежде 
всего это фактор возраста писателя. Творческий путь художника отмечен 
двумя крайними хронологическими точками. Одна из них — «начало», 
«ученическое перо» — сопровождается нередко такими характеристиками, как подражательство, ученичество, слепое копирование, эпигонство, мучительный поиск своей индивидуальности. А. Платонов начал 
с книги стихов («Голубая книга») пролеткультовского толка, в которой 
невозможно ничего обнаружить от автора «Чевенгура» и «Счастливой 
Москвы». Юношеская трагедия Гоголя «Ганс Кюхельгартен» была признана литературоведами явно неудачной. Дебютный сборник стихов Некрасова «Мечты и звуки» критически оценила современная поэту критика.  
Но одновременно нередки в истории литературы случаи, когда писатель 
или поэт входит в литературу сразу, «без разбега». Например, после 
первых публикаций М. Цветаевой все — от Гумилева до Волошина — 
буквально «выдохнули»: «В поэзию вошел чудо-поэт». За первую повесть «Бедные люди» друзья-литераторы окрестили Ф. М. Достоевского 
«новым Гоголем», с чем согласился влиятельнейший критик В. Г. Белинский. Возникает вопрос: можно ли пору ученичества характеризовать  
с точки зрения авторской неудачи? Со всей определенностью эта проблема встает по отношению ко второй — итоговой — точке творческого 
пути. О феномене «геронтологического письма» как явлении, может быть,  

Предисловие редакторов

самой горькой творческой неудачи весьма робко, но уже пи сали в связи 
с романами «Костер» К. Федина и «Пирамида» Л. Леонова, но не менее 
показательны жизненные пути Гете и Ахматовой, чья творческая мощь 
с годами ничуть не слабела. 
Теснейшим образом с понятием художественной неудачи связано явление эмоционального, психологического, мировоззренческого творческого 
кризиса, который нередко фиксируется самим писателем, чаще в записных 
книжках и дневниках (например, в письме к В. П. Боткину от 26 ноября 
(8 декабря) 1863 г. И. С. Тургенев, отвечая на недоуменные вопросы по 
поводу своего нового произведения «Призраки», признавался, что эта повесть, по сути, отражение его душевного кризиса), но нередко и в самом 
творчестве: «ни дня без строчки друг мой точит, а у меня ни дней, ни 
строчек». Или — «И хвать писать — пропал запал!» у А. Т. Твардовского:

Пропал запал.
По всем приметам
Твой горький день вступил в права,
Все — звоном, запахом и цветом — 
Нехороши тебе слова;
Недостоверны мысли, чувства,
Ты строго взвесил их — не те…
И все вокруг мертво и пусто,
И тошно в этой пустоте.

В читательских кругах, как, впрочем, и в профессиональных литературно-критических, это состояние, как и почти все, что связано с феноменологией творческой неудачи, определяется метафорически: «усталость 
пера», «сел в свою колею», «исписался» «тиражирование приемов без 
эс тетического наращения», «убил свой талант», русский вариант — 
«пропил, промотал». Но, как правило, переживание и осознание кризиса  
с по следующим преодолением его выводят писателя на новую ступень 
художественного совершенства.
С безусловностью влияет на результаты творческой деятельности 
характер диалога художника со своим временем. Наиболее распрост раненный, вновь по-бытовому определяемый случай: писатель «пережил» 
свое время. Другая сторона этой же проблемы, маркированная не столько 
бегом времени, сколько желанием ему угодить, идти на выпол нение его 
социального, идеологического заказа, приводит к тому, что «поэтика начинает мстить политике». 

Предисловие редакторов

Еще один важный для нас аспект связан с онтологией текста. В чем 
можно увидеть наиболее очевидные проявления творческой неудачи  
в дан ном случае? В первую очередь — в несовершенстве формы, отсутствии 
ор ганики, несоответствии формы содержанию, т. е. во всем, что относится 
к области художественной эстетики. Конкретные примеры свидетельствуют, 
что реализуется это в тексте прежде всего как избыточность или недостаточность формального воплощения мысли, излишняя, немоти вированная 
публицистичность письма, эклектизм, неоправданный антиэстетизм.
При анализе рецептивного и коммуникативного аспектов творческой 
неудачи на первый план выходят субъективные факторы, связанные 
с восприятием и оценкой произведения как творчески несостоятель но го. 
Важнейший из этих факторов — профессиональная рецепция. Не секрет, 
что оценка произведения или даже всего творчества писателя литера турной 
критикой зависит от групповых интересов (расхождение в эстетических 
и идеологических позициях), а порой прямо определя ется политической 
конъюнктурой. Часто бывает неожиданным и непредсказуемым читательское восприятие, зависящее от вкусов, пристрастий, порой подверженное 
моде и непременно меняющееся с течением времени. Отдельно стоит еще 
один вид рецепции (оценки), возможно, самый пристрастный — оценка 
собратьев по перу («У поэтов есть такой обычай — в круг сойдясь, оплевывать друг друга»). Рецептивный и коммуникативный аспекты исследования 
результатов творческой неудачи включают и качество перевода как удачной 
или неудачной рецепции чужого текста. 
Несомненный интерес в гносеологическом и историко-функциональном анализе творческой неудачи представляют формы ее фиксации. 
Это могут быть вполне традиционные — опубликованные негативные 
оценки и суждения (статьи, рецензии, книги). Но не менее важно и стихийно складывающееся общественное мнение вокруг того или иного 
произведения, своеобразный общественно-бытовой имидж, где большую 
роль играют слухи, молва, сплетни, скандалы (следы этого — в дневниках, письмах, ныне — в виртуальном пространстве Интернета). Тем  
не менее несомненно то, что рецептивная неудача реализует себя в неудаче 
ком муникации.
Литературная рефлексия творческой неудачи связана с творческой 
неудачей как предметом изображения в литературе: неудача творца, неудача 
героя, неудача читателя.
Задумывая семинар, а позднее определяя логику и структуру монографии, мы вскоре пришли к пониманию внутренней конфликт ности понятия «творческая неудача». «Но пораженья от победы ты сам не должен 

Предисловие редакторов

отличать» — это строка неоднократно повторялась то в заголовке, то  
в эпиграфе, то в тексте докладов. Можно сказать, что она стала свое- 
образным лейтмотивом монографии. «Творческая неудача» — феномен  
и безусловно существующий, и в то же время противоречивый, поскольку 
творчество не бывает абсолютной неудачей: несовершенство письма может 
приобретать эстетические функции; рискованный эксперимент, «ломающий» текст и норму, может повлиять на будущие креативные поиски 
литературы. Время расставляет акценты и оценки, и самый «неудачный» 
и «неуспешный» текст может стать классическим. 
Со времени выхода первого издания монографии прошло более четырех лет. Семинар, давший ей жизнь, успешно продолжился и новыми 
семинарами, и новыми монографиями «Феномен незавершенного» (2014), 
«Феномен творческого кризиса» (готовится к печати). Свидетельством 
достаточно широкого резонанса в научных кругах стали и рецензии  
на первую книгу серии по феноменологии и психологии творчества, которые помещены в приложении.

Предисловие редакторов

ВВЕДЕНИЕ. 
СЕМАНТИКА ЛЕКСЕМЫ «НЕУДАЧА»

DOI  10.15826/B978-5-7996-1643-4.001

Чтобы понять сущность неудачи как явления, нужно прежде 
всего обратиться к семантике самого слова и определить его место 
в лексико-семантической системе. 
Русское существительное неудача образовано префиксальным способом от мотивирующего существительного удача. Общее 
значение словообразовательного типа с приставками, подобными 
не-, — «отсутствие того или противоположность тому, что названо 
мотивирующим словом»1. Именно такое общее значение существительного неудача дано в словаре Даля: «противоп. удача; неуспехъ, 
несчастье, не таланъ»2, его же фиксируют некоторые современные 
тол ковые словари, ср.: «Отсутствие удачи, неуспех»3. 
Сопоставим значение негативного деривата с семантикой 
моти ватора — существительного удача. Согласно словарям, 
удача явля ется однозначной лексемой и толкуется следующим 
образом: «совокупность благоприятных, способствующих успеху обстоятельств; счастливый случай, желательный исход дела; 
счастье, везенье»4. Комплексное толкование охватывает, на наш 
взгляд, различные семантические оттенки: удачей называют, 
во-первых, желаемый, планируемый субъектом р е з у л ь т а т 
какого-либо дела («желательный исход дела»); во-вторых, о б с т о я т е л ь с т в а, которые способ ствуют успешному завершению какого-либо процесса и получению желаемого результата 
(«совокупность благоприятных, способствующих успеху обстоятельств»); в-третьих, неожиданное для субъекта  п о л у ч е н и е / приобретение  желаемого («счастливый случай, 
счастье, везенье»). Объединяющим все оттенки семантическим  

© Михайлова О. А., 2015

признаком является компонент р е з у л ь т а т и в н о с т и: субъект получает нечто желаемое. Но при этом указанные оттенки существенно различаются. Первые два оттенка включают  
в себя сему ‘целенаправленное действие’: субъект выполняет какоелибо дело, имея определенную цель, которую он в результате достигает. В третьем оттенке признак ‘целенаправленная деятельность’ 
отсутствует, так как некоторый субъект теоретически, «в идеа ле», 
желает получить нечто, но не прилагает для этого никаких усилий, 
не выполняет никаких действий, тем не менее достигает желаемого. 
Как правило, полученное / приобретенное является неожиданным 
для субъекта и вместе с тем отвечает его желаниям.
Мотивированное существительное неудача, как представляется, 
обладает более узкой семантикой по сравнению со своим мотивирующим. Негативный дериват напрямую соотносится с одним 
оттенком значения производящего существительного: неудача есть 
результат какой-либо деятельности субъекта. Для семантики слова 
«неудача» значимыми являются компоненты результативности  
и целенаправленного действия, т. е. субъект имеет какую-либо цель 
и для ее достижения выполняет определенные действия, которые 
приводят к определенному результату, однако этот результат не отвечает поставленной цели. Ср. толкования, которые дают некоторые 
современные словари существительному неудача: «Неудачный, 
неблагоприятный исход какого-либо дела; крушение каких-либо 
замыслов, планов и т. п.»5; «Неудачей называют плохой, неблагоприятный результат какого-либо дела»6. 
Вместе с тем семантика неудачи имплицитно связана  
и с другими оттенками мотиватора удача. Так, связующей со вторым  
и третьим оттенками является сема ‘обстоятельства’, которая в лексеме неудача является потенциальной. Неблагоприятный результат 
целенаправленной деятельности субъекта может быть обусловлен 
не собственно его неверными действиями, а некоторыми внешними, 
не предусмотренными субъектом факторами, возникшими извне 
причинами. В синонимический ряд, включающий существительное неудача, входят единицы, в семантике которых указанный 
компонент эксплицирован, ср.: незадача — «неудачное стечение 
обстоятельств»7; злоключение — «несчастный случай»8. 

Введение