Традиция авторской маски в русской прозе XVIII-XIX веков

О.Ю. ОСЬМУХИНА
ТРАДИЦИЯ 
АВТОРСКОЙ МАСКИ 
В РУССКОЙ ПРОЗЕ 
XVIII–XIX ВЕКОВ
МОНОГРАФИЯ
Москва
ИНФРА-М
2023

УДК 82.091(075.4)
ББК 83.3(2)
 
О79
Р е ц е н з е н т ы:
кафедра русской и зарубежной филологии Нижегородского государственного педагогического университета имени Козьмы Минина 
(заведующий кафедрой — кандидат филологических наук, доцент 
Маринина Ю.А.);
Уртминцева М.Г., доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой славянской филологии и культуры Нижегородского 
государственного университета имени Н.И. Лобачевского
Осьмухина О.Ю.
О79  
Традиция авторской маски в русской прозе XVIII–XIX веков : монография / О.Ю. Осьмухина. — Москва : ИНФРА-М, 2023. — 379 с. — 
(Научная мысль). — DOI 10.12737/1911018.
ISBN 978-5-16-018100-4 (print)
ISBN 978-5-16-111110-9 (online)
Авторская маска является одной из важнейших примет литературного 
сознания от древности до современности, становится синтезом самовыражения автора и его перевоплощения из «реальной» фигуры в художественный образ, функционирующий в пределах текстового пространства. 
В монографии исследуется авторская маска как один из важнейших 
элементов авторской стратегии. Осмысливается место авторской маски 
в структуре авторского сознания в процессе становления института авторства, а также изучается традиция использования авторской маски в общем 
контексте истории русской литературы XX в. на материале русской прозы XVIII–XIX вв.: М. Чулкова, В. Сенковского, И. Крылова, А. Пушкина, 
Н. Гоголя, В. Одоевского, В. Даля. Впервые проведенное исследование 
процесса авторской самоидентификации и категории маски как ложной 
авторской идентификации, характера и форм ее функционирования расширяет представления о действии механизма идентификации и о проблемах идентичности в целом.
Для широкого круга читателей, интересующихся русской художественной литературой. Может быть полезна студентам, аспирантам и преподавателям филологических вузов и факультетов.
УДК 82.091(075.4)
ББК 83.3(2)
ISBN 978-5-16-018100-4 (print)
ISBN 978-5-16-111110-9 (online)
© Осьмухина О.Ю., 2022

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение ...................................................................................................... 4
Глава 1. Феномен маски: сущность, многообразие смыслов 
и трактовок ............................................................................... 34
Глава 2. Авторская маска в процессе становления авторского 
сознания и формирования института авторства 
................... 69
Глава 3. Аутентичность/условность авторского облика в прозе 
М.Д. Чулкова .......................................................................... 119
Глава 4. Автор – нарратор – герой в прозе Д.И. Фонвизина 
и Н.М. Карамзина .................................................................. 153
Глава 5. Авторские маски в прозе И.А. Крылова ............................. 184
Глава 6. Образ фиктивного автора-нарратора в «Повестях 
Белкина» А.С. Пушкина: генезис, специфика 
функционирования 
................................................................. 210
Глава 7. Созвучия и расхождения в несостоявшейся 
«Тройчатке»: специфика авторских масок 
В.Ф. Одоевского («Пестрые сказки») и Н.В. Гоголя 
(«Вечера на хуторе близ Диканьки»)................................... 238
Глава 8. Преломление традиции авторской маски 
в отечественной прозе середины 1830-х гг.  ...................... 268
Заключение .............................................................................................. 307
Список использованной литературы .................................................... 321
3

 
ВВЕДЕНИЕ 
Сегодня становится очевидно существование определенных 
традиций, прослеживающихся от истоков становления русской 
литературы до дня сегодняшнего, прежде всего традиции авторской 
маски. Пристальное изучение генезиса авторской маски, этапов 
становления и развития, с одной стороны, раздвигает горизонты 
феномена автора, а с другой – позволяет исследовать арсенал 
приемов, которым располагает рефлектирующий автор, арсенал, 
нацеленный на него самого.  
В 
настоящее 
время 
в 
отечественной 
гуманитаристике 
наблюдается заметный интерес к феномену маски в целом, а в 
современном 
литературоведении, 
в 
частности, 
– 
к 
явлению 
литературной маски, необходимости его четкого терминологического 
определения. Об этом свидетельствует проведение многочисленных 
конференций, так или иначе затрагивающих теоретические аспекты 
проблемы автоинтерпретации и саморепрезентации [см.: 259; 260], 
симпозиумов1 и появление большого числа публикаций, в том числе 
тематических сборников, в которых исследуется круг вопросов2 [76; 
77; 78; 274], связанных с дискуссионной проблематикой авторства, 
авторского сознания, авторской идентичности. Решение проблемы 
авторской маски позволяет по-новому увидеть и представить 
специфику эволюции авторского сознания, проблем авторства и всего 
комплекса вопросов, связанных с развитием авторского сознания на 
                                                 
1 Наиболее показателен цикл семинаров «Литературный ХХ век», в рамках которого 
проблеме соотношения «лица» и «маски», «автора» и способов его репрезентации было 
уделено особое внимание на семинаре «Писатель в маске. Формы репрезентации в 
литературе ХХ века» (СПб., 14-16 мая 2007 г.), участником которого являлся автор 
настоящей работы. 
2 Так, в 2006 г. издательством «Академический проект» опубликована антология 
«Семиотика и Авангард», снабженная обширным предисловием Ю.С. Степанова, в 
котором автор, в частности, касается литературной ипостаси проблемы маски [см.: 485, 
с.5-32]. 
4
 
4 

фоне истории русской литературы. Подобный теоретический и 
историко-литературный интерес к явлению, считавшемуся ранее всего 
лишь одним из приемов постмодернистской поэтики, должен иметь 
под собой серьезное основание, которое до сих пор никем не было 
выявлено, и с неизбежностью должен привести к пересмотру места и 
функций маски в повествовательной структуре художественного 
текста, а также, как следствие – и к иному определению самого 
понятия авторской маски. 
Интерес к авторской маске исследователей самых различных 
специальностей – от литературоведов и лингвистов до философов и 
культурологов – в последние десятилетия, как правило, замыкается 
литературным полем постмодернизма, что весьма ограничивает 
теоретические 
и 
историко-литературные 
интерпретации 
этого 
феномена. До сих пор большинство пишущих о ней не учитывало 
возможность выхода за пределы постмодернистского круга авторов и 
проблем постмодернистской литературы. Между тем, феномен 
авторской маски имеет глубокие историко-литературные корни, в том 
числе в русской словесности, однако, в отечественной филологии не 
предпринималась попытка его сквозного, диахронного анализа3. 
Очевидно, что лишь полномасштабный сопоставительный анализ 
                                                 
3 Определенным шагом в этом направлении явилась наши работы: Авторская маска в 
русской прозе XIII – первой трети XIX в. (генезис, становление традиции, специфика 
функционирования): моногр. Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2008; Русская литература 
сквозь призму идентичности: маска как форма авторской репрезентации в прозе ХХ 
столетия: моногр. Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2009; Традиция использования 
авторской маски в русской сатирической прозе 1920-х гг. (на материале новеллистики М. 
Зощенко и М.Волкова) // Вестник Томского университета. Серия Филология. 2009. №323 
(июнь); Из России на Запад и обратно. Автор, маска и «Нарратология» В.Шмида // 
Вопросы литературы. 2010. №1; Преломление традиции авторской маски в русской прозе 
1830-х гг. (Барон Брамбеус, А. Вельтман, В. Даль) // Вестник Томского государственного 
университета. 2011. №349 (август);  Авторская маска деда Антропа в новеллистике М. 
Волкова // Вестник Нижегородского ун-та им. Н.И. Лобачевского. Сер. Филология. 2015. 
№ 4. С. 243–247; Маска как средство авторепрезентации в новеллистике М.Е. Кольцова 
середины 1920-х – начала 1930-х гг. // Известия Самарского научного центра Российской 
академии наук. Социальные, гуманитарные, медико-биологические науки. 2017. Т. 19. 
№ 1-1. С. 102-105 и др. 
5
 
5 

функций авторской маски в различные периоды литературного 
развития может дать реальное научное представление о ее природе. 
Общеизвестно, что изучение литературы предполагает не только 
детальное осмысление отдельных ее феноменов, осмысление ее на 
основе литературных кодов, смысловых оппозиций и категорий, но и 
исследование 
сквозь 
призму 
идентичности. 
Как 
справедливо 
указывает Л.А. Софронова, «текст находится в динамических 
отношениях с автором и читателем, в них вмешивается и 
литературный герой. В этих разнонаправленных связях решается 
вопрос об идентичности автора и героя, героя и читателя, автора и 
читателя» [479, с.19]. Создатель художественного текста, творящий 
собственную реальность, постоянно идентифицирует мир в его 
различных 
проявлениях, 
равно 
как 
и 
читатель-реципиент 
предпринимает попытку идентификации и художественного текста, и 
реальной писательской личности на основе конструируемого в тексте 
образа повествователя, рассказчика, автора. Читатель зачастую не 
отличает воображаемый образ автора от самого автора, приписывает 
последнему черты автора воображаемого, или наоборот, что 
составляет особое поле литературоведческих, культурологических и 
психологических 
исследований. 
По 
мнению 
большинства 
современных 
исследователей, 
вопрос 
о 
соотношении 
в 
художественном тексте «плана» автора «реального» и автора 
«фиктивного» (повествователя, себя за автора выдающего) является 
одним из ключевых для современного литературоведения. Особое 
значение приобретает этот вопрос для исследования отечественной 
прозы, 
изобилующей 
многовариантными 
повествовательными 
стратегиями, разнообразными «повествовательными инстанциями», 
по отношению к которым до сих пор не сложилось четкой 
классификации. 
Таким 
образом, 
актуальность 
исследования 
обусловливается ещё и необходимостью модификации существующих 
6
 
6 

на современном этапе концепций повествования, погружения их в 
материал истории отечественной словесности с учётом существования 
авторской маски как важнейшего фактора формирования авторских 
стратегий повествования.  
К 
настоящему 
времени 
в 
отечественной 
и 
западной 
гуманитаристике существует обширный пласт работ, в которых 
предпринимаются попытки осмысления маски как феномена сугубо 
театрального [см.: 181; 500], а также социально-психологического, 
культурологического, 
философского 
и 
литературоведческого 
[многообразные 
подходы 
к 
явлению 
маски 
выделены 
и 
проанализированы в нашей статье, см.: 382, с. 226-229]. Объясняется 
это, несомненно, постоянным присутствием концепта маски в 
историко-культурном 
пространстве 
человеческого 
бытия. 
Она 
является 
одним 
из 
наиболее 
давних 
спутников 
«человека 
культурного», в многочисленных своих ипостасях скрывая его 
подлинное «я» и представляя его в обличье, по выражению М. Фуко, 
«другого, отличного от других в их внешней объективности» [524, с. 
193]. Смыслов маски как историко-культурного явления множество: 
маски театральные (роли и амплуа), карнавальные, социальные 
(имиджи), авторские. Наиболее интересным представляется ее 
собственно «человеческое» измерение: подлинное лицо художника 
скрывается за некой маской, прячась за которую в условиях 
своеобразной 
«игры» 
с 
действительностью, 
он 
устанавливает 
принципиально новый тип отношений, коммуникации не только с 
читателем или зрителем, но и со всем социокультурным контекстом 
эпохи. Это, заметим, касается не только историко-литературного 
контекста, но и пространства культурно-художественного и всей 
парадигмы человеческого бытия конкретного исторического периода, 
на что справедливо указывал Ю.М. Лотман [см.: 302, с. 297-298].  
7
 
7 

Естественно, что со временем функции маски в историкокультурной практике становятся все более разнообразными, порой 
они вступают в противоречие с устоявшейся традицией. По вполне 
понятным причинам усиливается размежевание бытовой и собственно 
культурной маски, что не может не сказываться на характере 
функционирования 
последней 
в 
собственно 
социокультурном 
пространстве. Причем, чем ближе происходящее к нашему времени, 
тем очевиднее и отчетливее выражена дистанция между различными 
формами маски. Маска как в прямом, так и в расширенном значении, 
является неотъемлемой составляющей литературного и шире – 
культурного пространства (русского и европейского), литературного и 
культурного сознания соответствующих эпох. В древнейшей, 
первобытной культуре маски всецело принадлежали обрядам, 
связанным 
с 
трудовыми 
процессами, 
культом 
животных, 
погребальным ритуалом, в последствие из которых возникли 
культовые действа [см.: 71; 72, с.251-260; 115; 119; 403; 487, с.99-103; 
500; 572], а позднее – традиционные народные зрелища (заметим, что 
в традиционном театре Востока маска и по сей день используется в 
качестве одного из выразительных средств: японский театр Кабуки, 
Но и т.д.). В народно-праздничной культуре античности и 
средневековья маска была ее своеобразным сложным и многозначным 
мотивом [523; 210, с.25-41]. По справедливому мнению С.С. 
Аверинцева, в первобытной культуре маска противостоит опыту лица, 
поскольку оно меняется, а маска предстает завершенным сущим, 
причастным 
к 
истине: 
«Лицо 
живет, 
но 
маска 
пребывает. 
Неподвижно-четкая, до конца выявленная и явлённая маска – это 
смысловой предел непрерывно выявляющегося лица. У лица есть своя 
история; маска – это чистая структура, очистившаяся от истории и 
через 
это 
достигшая 
полной 
самоопределенности, 
массивной 
самотождественности» [74, с.46]. В эпоху романтизма (а также в 
8
 
8 

эпоху Серебряного века, развивающего некоторые романтические 
традиции) рассматриваемый феномен наполняется новым значением: 
маске, кроме сокрытия или утаивания, становится свойственен еще и 
обман [см.: 101; 303; 308]. Маска не только как способность к 
лицедейству, но и как неподлинность (или отсутствие) лица, его 
анонимность, вынужденный или намеренный отказ от собственного 
облика, идентичности – весьма показательная черта существования 
личности в рамках социума, диктующего определенные правила и 
законы [см.: 248; 249; 250; 261; 272; 567]. Кроме того, немаловажным 
аспектом «масочности», точнее, своеобразной модификацией маски, 
представляется явление имиджа, столь характерное для культуры 
современной, а также протеичность, под которой понимается 
свойственный постмодернизму взгляд на человека как на набор 
сменяющих друг друга масок. В целом же, как справедливо 
подчёркивает Вяч.Вс. Иванов, маска представляет собой «аналог 
лица», однако, в отличие от лица, «маска находится в свободном 
отношении к телу и личности человека. <…> такое соотношение 
называется отчуждаемой принадлежностью: в отличие от лица, 
которое в каждый данный момент является неотъемлемой частью 
своего владельца, маска только временно и непрочно связана с тем, 
кто ее носит» [195, с.29]. Примечательно, что, давая, по сути, 
определение маски с точки зрения семиотики, исследователь 
акцентировал внимание на двух ключевых аспектах, относящихся к 
маске как таковой, вне зависимости от «области» ее рассмотрения: 
антропоморфность (взаимосвязанность с лицом, личностью) и 
ситуативность (временность, подвижность). 
Говоря о контексте литературно-художественном, отметим, что 
важнейшим аспектом проблемы соотношения текста художественного 
произведения с авторским «я» этого текста является проблема 
автоинтерпретации 
(автореференциальности, 
самоописания, 
9
 
9 

самоидентификации), т.е. выявления и исследования авторской 
интенции, 
способов 
авторской 
репрезентации 
в 
рамках 
художественного 
произведения. 
В 
художественной 
литературе 
существуют разнообразные способы авторской самоидентификации и 
саморепрезентации, 
выражающиеся 
во 
взаимоотношениях 
и 
взаимовлиянии автора и образа автора, автора и повествователя 
(рассказчика), их игровом самотождестве или – напротив – 
принципиальной 
невозможности 
такового. 
Затрудняющим 
для 
читателя идентификацию реальной писательской личности приемом, 
одним из способов авторепрезентации, наряду с псевдонимом [см. об 
этом: 184; 336; 337; 338, с. 31-40; 414; 488, с. 442-493.], 
мистификацией [см.: 129; 168; 279; 361; 367; 419; 420, с.16-25; 421, 
с.13-22; 423; 475, с.200-219; 511; 529, с. 137-148; 569], оказывается 
авторская маска. Как отмечал в начале 1920-х гг. М.М. Бахтин, 
рассматривая маску-личину как одну из ипостасей внутреннего образа 
человека через внешние его проявления, «<...> вне героя и его 
собственного сознания нет ничего устойчиво реального <...>, нет 
органической слиянности внешней выраженности героя <...> с его 
познавательно-этической позицией, эта первая облегает его как 
неединственная и несуществующая маска или же совсем не достигает 
отчетливости, герой не повертывается к нам лицом, а переживается 
нами изнутри <...>, наконец, завершающие моменты не объединены, 
единого лика автора нет, он разбросан или есть условная личина» 
[104, с.20; выделено нами – О.О.]. Очевидно, что создатель 
художественного 
текста, 
предлагая 
иной 
вариант 
авторства, 
отчуждаясь в игровом плане от собственного произведения, всегда 
оказывается носителем маски, которая свидетельствует не о его 
лицемерии, но о способности добиваться разных видов идентичности, 
демонстрировать 
протеичность 
и 
непостоянство 
собственной 
личности, избирать определенную позицию не только для видения, но 
10
 
10