Матрица гуманитарной науки : методологический трактат

МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ 

РОССИЙСКОЙ  ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение
высшего образования

«Российский государственный гуманитарный университет»

С.Ю. Штейн

МАТРИЦА 
ГУМАНИТАРНОЙ НАУКИ

Методологический трактат

Москва 
2022

2-e èçäàíèå, ýëåêòðîííîå

УДК 001+009+16
ББК 71.0+72.4+72.5+85+87.2
Ш88

Рецензенты 
Н. А. Хренов 
доктор философских наук, профессор, 
главный научный сотрудник Государственного института искусствознания

В. И. Кондаков 
доктор философских наук, профессор, 
академик РАЕН, Российский государственный гуманитарный университет

Ш88
Штейн, Сергей Юрьевич.

Матрица гуманитарной науки : методологический трактат / С. Ю. Штейн ; Министерство науки и высшего образования Российской Федерации, ФГБОУ ВО «Российский 
государственный гуманитарный университет». — 2-е изд., эл. — 1 файл pdf : 193 с. — 
Москва : Издательский центр РГГУ, 2022. — Систем. требования: Adobe Reader XI либо 
Adobe Digital Editions 4.5 ; экран 10". — Текст : электронный.

ISBN 978-5-7281-3079-6
Настоящая работа является последовательным изложением методологических основ и логики 
формирования человеком представления в отношении данности, при определённых ситуациях 
институализирующегося в качестве знания, ответственность за которое берутся нести локальные 
дисциплинарные сообщества, чья совокупность образует социальный институт, определяемый 
как наука. При этом — в связи с тем, что естественнонаучное знание является продуктом познавательной деятельности человека — оно рассматривается как специфический компонент гуманитарной науки. Сделанное построение и описание методов, при этом задействованных, образуют 
специфическое логико-методологическое средство, с использованием которого можно решать 
самый широкий круг разномасштабных вопросов, связанных с индивидуальной и коллективной 
познавательной активностью — от личностной самоидентификации и проблематизации имеющихся представлений до качественной перестройки предметно-дисциплинарного знания и формирования целостного наддисциплинарного знания в отношении всей данности.

УДК 001+009+16 
ББК 71.0+72.4+72.5+85+87.2

Электронное издание на основе печатного издания: Матрица гуманитарной науки : методологический 
трактат / С. Ю. Штейн ; Министерство науки и высшего образования Российской Федерации, ФГБОУ ВО 
«Российский государственный гуманитарный университет». — Москва : Издательский центр РГГУ, 2020. — 
188 с. — ISBN 978-5-7281-2898-4. — Текст : непосредственный.

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских 
прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации.

ISBN 978-5-7281-3079-6
© Штейн С. Ю., 2020 
©  Российский государственный 
гуманитарный университет, 2020

Введение

1

Формосодержательная целостность данной работы обусловлена исключительно теми 
обстоятельствами, в которых я нахожусь, и которые, будучи связаны с моим индивидуальным 
опытом, в некоторой степени уникальны. Даже я сам, если бы писал эту работу ранее, написал 
бы её тогда по-другому. Каждый новый день трансформирует изначально задуманное – опыт 
довлеет над знанием. Однако при этом опыт – вовсе не всегда есть привнесение нового знания, а в моём случае, скорее, связан  с рассуждением о смысле и целесообразности того или 
иного знания, которым я обладаю, его характере – приобретающем или теряющем со временем 
свою значимость. Но в то же время – и о форме его выражения. Слишком много написано, и 
тем более – слишком много плохо написанного, чтобы писать что-то ещё, не имея в виду возможность приведения имеющегося хаоса к определённому порядку. И однако всё то, что на 
сегодняшний день я могу сделать – всего лишь только предпринять робкую попытку приближения к чаемому совершенству. К простоте, которая только возможна при искомом порядке и 
всеобъемлющем масштабе того, о чём идёт речь.

2

Несмотря на то что в какой-то момент в середине двадцатого века в науке произошёл крен в 
сторону междисциплинарных исследований, а уже во второй половине минувшего века – начале 
века двадцать первого возникли и распространились идеи мульти- и трансдисциплинарности, 
на настоящий момент дисциплинарная структура остаётся актуальной формой существования 
и функционирования науки. Причём это касается как естественной, так и гуманитарной науки.
Если остановиться только на гуманитарном знании, то можно заключить, что перед современными учёными, реализующими свою исследовательскую активность в условиях дисциплинарной структуры науки, возникли принципиально новые проблемы, связанные в том числе, 
во-первых, с изменением масштаба исследуемого – его детализацией, во-вторых, с возникновением принципиально нового, не существовавшего ранее материала для исследования, в-третьих, 
с частичным смешением предметных областей, соответствующих различным дисциплинарным 
предметностям, в-четвёртых, с такой трансформацией методологического инструментария, традиционно свойственного каждой из дисциплин, при которой возникла ситуация возможности 
получения принципиально иного знания в отношении того, что уже имеет своё устоявшееся знаниевое замещение в условиях каждой конкретной дисциплинарной предметности, и, наконец, 
в-пятых, с критикой самой возможности существования дисциплинарного знания, которое было 
бы независимо от социокультурных обстоятельств и всевозможных конъюнктурных запросов.
Эффективное функционирование любой из дисциплин подразумевает преодоление описанных и любых иных проблем, которые могут повлиять как на позиционирование каждой 
из них в общей структуре науки, так и на характер того знания, которое продуцируется в их 
условиях. В то же время – это ни в коем случае не какая-то отстранённая и не сугубо науковедческая проблематика, а та реальность, на которой основывается существование любой научной дисциплины, – то, что фиксирует её в данном качестве, отделяя от иных, принципиально 
отличных – дискурсивных познавательных ситуаций.

3

Совершенно очевидно, что простое высказывание о том или ином аспекте жизнедеятельности человека ещё не является фактом возникновения гуманитарного знания. Однако в 
ситуации кажущейся доступности человека как чего-то такого, в отношении чего даже 
без специальной подготовки можно вести разговор, он оказывается в фокусе внимания 

Введение

6

как институциональных исследователей, находящихся в условиях самых разных дисциплинарных предметностей – философии, культурологии, социологии, психологии, физиологии, 
так и вообще кого угодно – политиков, журналистов, спортсменов… А та лёгкость, с которой 
любое высказывание делается публичным фактом, что обусловлено спецификой современных 
средств распространения информации, позволяет практически любому не просто транслировать своё частное или коллективное представление о человеке, но и агрессивно настаивать на 
нём. При этом разобраться в правоте или заблуждении одного или другого можно лишь в том 
случае, если либо наличествует какой-то однозначный критерий для такой оценки, либо такую 
оценку готово выносить авторитетное сообщество, берущее на себя социальную ответственность как за её качество, так и за исходную непредвзятость при формировании данной оценки. 
Казалось бы, что в отсутствии в гуманитарной науке такого однозначного критерия экспертная 
роль лежит исключительно на тех, кто профессионально занимается изучением жизнедеятельности человека, вернее отдельных её аспектов – на философах, культурологах искусствоведах, 
получивших специальное образование и активно включённых в актуальные процессы, происходящие внутри их дисциплин – реализующих в их условиях научно-исследовательскую, образовательную и организационную деятельность. Но парадокс заключается в том, что для того, 
чтобы дисциплинарное сообщество могло полноценно существовать (под «полноценностью» 
здесь понимается не только готовность, но и возможность несения социальной ответственности 
за то знание, которое продуцируется в её условиях в отношении соответствующей дисциплине 
предметной области), оно само должно быть основано на не менее строгих и однозначных критериях – собственно этими критериями и задаётся конкретная уникальная дисциплинарная 
идентичность. Однако в гуманитарных дисциплинах такие критерии по целому ряду причин до 
сих пор находятся в зачаточном состоянии, что позволяет не только применять к гуманитарным 
исследованиям известную «формулу» – «гуманитарная наука невозможна, но возможно только 
гуманитарное знание», но и возводить её в превосходную степень, таким образом, априори отказывая гуманитарному знанию в научности.
В связи с этим важным и принципиальным является проведение чёткой демаркации между 
дискурсивным и дисциплинарным (научным) знанием в отношении жизнедеятельности человека, которая оказывается возможной с использованием специфического методологического 
инструментария. Понимание такого разделения, равно как и понимание тех познавательных 
установок, которые лежат в его основе – фундаментальное условие осознанности исследовательской работы в условиях любой гуманитарной дисциплины.
И в то же время лично меня интересует не столько содержание гуманитарной науки – её 
конкретное наполнение, выражением чего и является частное дисциплинарное знание отдельных 
гуманитарных дисциплин, а сам принцип, на основе которого она может быть построена. 
В идеале – унифицированный принцип, который может быть применён к любому материалу.

4

Человек – заложник своего уникального опыта и полученного вместе с ним знания – 
пережитого. Но только до того момента, когда он останавливается и всё бывшее с ним подвергает 
критике и проблематизации. После этого то, как он воспринимает окружающую его данность в 
целом и отдельные её части, – его собственный осознанный выбор. Который может меняться 
или же оставаться неизменным, что и выражает свободную волю данного человека. А на вопрос, 
насколько человек, критикуя и проблематизируя, может абстрагироваться от имеющихся у него 
опыта и знания, есть только один ответ – это предельная данность познавательной самостоятельности человека. И чрезвычайно важно, чтобы эта данность каждым конкретным человеком 
была реализована! В противном случае человек оказывается не только пожизненным заложником неосознанно воспринятых представлений, но и в определённых ситуациях – их невольным 
охранителем, транслятором и даже пропагандистом.
В гуманитарной науке такая зависимость и несвобода человека выражается как минимум 
в двух непродуктивных моментах. Во-первых, в том, что в отсутствии единого непротиворечивого на актуальный момент знания в отношении познаваемого, что характеризует гуманитарное знание, человек, находящийся вне активной самостоятельной позиции, формируемой 

Введение

вследствие описанной критики и проблематизации, вынуждается по тем или иным причинам 
(например, исторические или социокультурные обстоятельства) к неосознанному или к ограниченно осознанному принятию одной из множества точек зрения, которая становится для 
него частью безусловной данности. Во-вторых, в том, что при реализации самостоятельной 
познавательной деятельности человек вынужден строить собственное знание на основе и в 
контексте знания имеющегося – принятого (используя его в качестве основы) и отвергнутого (дистанцируясь от него), что, в свою очередь, приводит к необходимости постоянного 
позиционирования и координирования своего фрагментарного к чужому фрагментарному, 
своего субъективного к чужому субъективному, своих языковых средств к чужим языковым 
средствам.
Но это не данность гуманитарной науки! Это данность такого отношения к ней. А также 
отсутствие опыта абстрагирования от этого и использования таких познавательных установок, 
в условиях которых всё неудовлетворяющее преодолевалось бы. Настоящая работа и является 
описанием такого опыта.

5

Поставленная цель – методологическое описание матрицы гуманитарной науки, вынуждает 
меня порой описывать банальные и общеизвестные вещи, выстраивая их в стройную логическую систему, в которой бы по возможности отсутствовала какая-либо дискурсивность – споры, 
экивоки, контекстуальность и ситуативность. Всё необходимое знание, достаточное для понимания познаваемого, принципиально содержится в самом этом тексте. Поэтому здесь не будет 
привычной задорной гуманитарной игры с тем, что думал Платон, говорил Гегель, писал Кант, 
представлял Хайдеггер, выстраивал Витгенштейн или воображал Фердыщенко. Но только 
«параллели» и «горизонтали» системы координат, образующие методологические основы гуманитарной науки.
Правда, вначале может показаться, что я поднимаю заново всё те же неразрешимые, 
но, несмотря на это, постоянно решаемые вопросы языка и мышления. Однако это не так! 
Центральная проблема, на которой я фокусируюсь, – внутренняя свобода человека. Она оказывается возможной исключительно в ситуации формирования особого отношения к языку и 
мышлению, заложником которых является человек. Не понимание языка и мышления (судя по 
всему они так никогда и не будут до конца познаны), но, повторюсь, особое отношение к языку 
и мышлению, а также к тому, с чем они неразрывно связаны – деятельности, – это даёт возможность формировать ту матрицу, которая переносит человека в ситуацию предельной внутренней 
свободы – такого состояния, когда он уже сам, осознано и добровольно, независимо от вменённых опытом иллюзий способен выбрать ту несвободу, которой затем и станет жить, тем самым 
превращая свой выбор в наивысшую свободу, которая только доступна человеку.

Глава I
Методологическая онтогносеология

При формировании какого-либо знания можно без проблематизации следовать за той 
традицией, которая наличествует в тех познавательных условиях, в которых существует 
исследователь. Однако это ведёт к тому, что изначально исследователь наследует все те 
возможные допущения и заблуждения, которые существуют в принятых условностях. 
С одной стороны, в этом нет ничего предосудительного. Но лишь с оговоркой: принимаемое 
полностью осознаётся как такая познавательная данность, которой в актуальный момент 
времени просто-напросто нет иной альтернативы. Если же осознания этого нет, то исследователь становится слепым последователем одного из возможных путей даже не к получению знания, а всего лишь к созданию одного из возможных субъективных концептуальных 
представлений в отношении чего-то наличествующего. В чём, впрочем, также нет ничего 
негативного, но только если речь идёт об индивидуальном, либо о художественном миропознании. В то же время возможность выхода из-под такой зависимости существует, и она 
как раз и связана с осознанным отношением к тем исходным условиям, которые полагаются в основу познавательной активности. А конкретизация данных условий, связанная с 
наличием конкретного познаваемого, как раз и образует методологические основы любого 
предметного знания.
Однако для того чтобы говорить о познавательных условиях, используя тот же самый 
понятийный и терминологический аппарат, который может быть задействован затем при разговоре о любом предмете познавательной активности, необходимо наличие такого единообразного средства выражения знания, которое было бы адекватно и тому и другому. И в то же 
время – наличие такого средства выражения знания, которое было бы адекватно не только 
какому-то локальному познаваемому, но и потенциально чему угодно, – это магистральное 
движение к единой науке. Поэтому краеугольным камнем любой научной дисциплины оказывается не столько вопрос границ и возможностей человеческого познания – этот вопрос 
более философский, чем научный, сколько проблема оптимального средства выражения 
получаемого знания, способного удовлетворить максимально широкий спектр познавательных запросов. Ведь только в этом случае знание о принципах получения знания и знание 
непосредственно о предмете познавательной активности будут гомогенны друг другу, а значит, существовать в одном и том же методологическом «измерении», что чрезвычайно важно, 
особенно если речь идёт о гуманитарной науке, в которой до сих пор не для всех исследователей сам принцип научности не является чем-то очевидным.
Так как любое знание, которым обладает человек (которое он может получить или сам 
сформировать) человекоразмерно, то есть обусловлено его функциональными возможностями как вида, то естественно искать унифицированное средство выражения знания в нём 
самом – в том, чем он является, существуя в отчасти формируемой им же самим многразмерной данности, через которую при рассмотрении он и раскрывается во всей своей доступной 
для постижения многоаспектности. Таким образом, само средство оказывается основой знания о том, что оно призвано выражать. И это «ключ» к пониманию человека и всего того, что 
с ним связано.

1.1. Онтология человека

Чтобы, во-первых, несколько упростить понимание излагаемого, а, во-вторых, изначально 
оговорить все исходные установки и допущения, без которых просто-напросто невозможно 
будет вести намеченный разговор, проведём одну аналогию.
Человека можно сравнить с компьютером... У компьютера есть «железо», на котором реализуется «операционная система», ограниченная в своём выражении функциональными возможностями данного «железа». Однако «операционная система», выражая себя через «железо», не 
может быть ни отождествена с ним, ни постигнута через него, но только через свой «исходный код», который в случае с компьютером создан человеком. В то же время непредзаданное 
функционирование «операционной системы» – то, какие запускаются или закрываются программы, какая информация актуализируется, и каким образом происходит манипулирование 
ею, полностью зависит от того «операциониста», который работает за компьютером, и который, 
совершенно очевидно, есть нечто потустороннее ему, независимое от него – всего лишь выражающее себя через использование функциональных возможностей конкретного «железа» и «операционной системы». Кроме того, в данной ситуации функциональные возможности самого 
«операциониста» полностью ограничены той информацией, которая автоматически подаётся 
ему на «экран» – с «жёсткого диска» (памяти), через различные интерфейсы, связывающие 
конкретное «железо» с данностью (видеокамера, микрофон) и другим «железом» (проводная 
и беспроводная сетевая связь), а также той, о наличии которой он знает и которую самостоятельно может на экране же актуализировать для манипулирования ею, с использованием тех 
программ, которые либо уже установлены, либо могут быть доустановлены. Но также и пониманием функциональных возможностей той системы, которой он управляет, и того «железа», 
на котором система реализуется.
У человека тоже есть своё «железо» – физическое тело, на котором реализуется «операционная система», – психика, выражением которой, доступным для «операциониста» – индивидуального «я» человека (или иначе – внутреннего «я», личности, души) является «экран» 
сознания. При этом постижение «операционной системы» человека, равно как и «экрана» 
сознания, и «операциониста», затруднено тем, что с материалистической точки зрения, которая 
в данном случае может быть отождественна с естественнонаучной формой рациональности, на 
основе которой строится современная естественная наука, все компоненты «операционной 
системы» человека порождаются «железом», а сам «операционист» – в том числе ещё и теми 
социокультурными обстоятельствами, в которых существует «железо». Однако на настоящий 
момент это пока не доказуемо. Или, точнее, не столько доказуемо, сколько логически обосновано только в условиях данной конкретной формы рациональности. С позиции же психофизиологии и психологии, которыми по сравнению с чистой физиологией принимаются некие 
послабляющие строгость естественнонаучной формы рациональности допущения, исследование внутренних компонентов целостности человека ограничено тем, каким образом они выражают себя на конкретном «железе», то есть по сути исследуются уже не они сами, а различные 
аспекты их выражения. Все же иные – нематериалистические объяснения «операционной системы» и «операциониста» – религиозные, философские, художественные, во-первых, очень 
разнообразны, а, во-вторых, также основаны на тех или иных исходных допущениях – веры, 
моделируемых логических конструкциях, фантазии.
Именно поэтому, говоря о человеке, мы постараемся уйти от какой-либо концептуальной 
интерпретации человека – утверждения, что человек является тем-то или тем-то, что в нём 
главным является то или иное, но зафиксируем его онтологическую тройственность, которую 
каждый из людей (каждый из нас!) содержит, и от которой как бы человек в определённых ситуациях ни хотел, но не может уйти, будучи обусловлен этими тремя ипостасями (на утверждении 
главенства какой-то одной из них как раз и строятся все основные интерпретирующие человека 
концепции):

– физиологической (в нашей аналогии – «железо» и, возможно, хотя это и не принципиально – «операционная система»),

– личностной (в нашей аналогии – «операционист»),
– социокультурной (в нашей аналогии – привнесённое через «железо» в «операционную 

систему» той информацией, которая получена извне, и, во-первых, возможно, как-то влияющее 

Глава I. Методологическая онтогносеология

10

и на «операционную систему», и на «железо», а, во-вторых, напрямую и значительно влияющее 
на работу «операциониста»).
В то же время мы не можем не использовать имеющееся знание о человеке, ведь в противном 
случае пришлось бы пройти весь тот многовековой путь, который прошла человеческая мысль, 
что, конечно же, и невозможно и совершенно не функционально, поэтому то или иное знание 
будет использоваться в тех случаях, когда оно не станет противоречить оговоренному исходному допущению.

1.1.1. Данность

Представление человека о данности неотделимо от него самого. Когда же мы говорим о 
человеке, то как бы абстрактно он ни рассматривался, всегда подразумевается, что он является 
частью некой данности.
Самой общей конкретизированной характеристикой человека как части данности является 
его обусловленность в актуальный момент уникальной пространственно-временной (spatiotemporal – st) координатой. А это значит, что человек может быть помещён в определённую 
систему координат, состоящую из условной стрелы времени, разделённой по отношению к 
актуальному моменту (sxtx) на две части – историческую перспективу и временную потенцию, 
и пространственного отрезка – ограниченного реально потенциальными и гипотетическими 
физиологическими возможностями перемещения по нему человека (рис. 1.1).

Однако представляя таким образом человека и саму эту данность, мы интерпретируем и 
человека, и данность как нечто исключительно материальное, тогда как такая интерпретация 
всего лишь один из взглядов на человека и ту данность, частью которой он является. Поэтому 
мы должны ввести разделение данности на имманентную – ту, в которой находится человек и 
в актуальный момент приобретает уникальную пространственно-временную характеристику, и 
трансцендентную – выходящую за условия непосредственного опытного восприятия человека 
(рис. 1.2).

Трансцендентная часть данности не может непосредственно опытно восприниматься или 
постигаться человеком, так как если это оказывается возможным, то она перестаёт быть трансцендентной для человека и оказывается имманентной ему. Поэтому надо или говорить о том, 
что трансцендентное, оставаясь потусторонним для человека, само каким-то образом открывает себя человеку (непосредственно, при этом минуя физиологию человека, либо косвенно – 
индексно – через ту данность, которая его окружает (рис. 1.3)), или же делать заключение об 
отсутствии трансцендентного (чего мы сделать не можем, так как это будет всего лишь одним из 
взглядов на ту данность, частью которой является человек).

трансцендентная

ДАННОСТЬ
имманентная

sxtx
t

s

            |
историческая перспектива         временная потенция

Рис. 1.1