Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке

Е. Л. Фейнберг

Е. Л. Фейнберг

4-е издание, электронное

Москва, 2022

УДК 00
ББК 70
Ф36

Фейнберг Евгений Львович, доктор физикоматематических наук, 
профессор, академик РАН, советник РАН.

Ф36
Фейнберг, Евгений Львович.
Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке / 
Е. Л. Фейнберг. — 4-е изд., эл. — 1 файл pdf : 289 с. — Москва : ДМК 
Пресс, 2022. — Систем. требования: Adobe Reader XI либо Adobe 
Digital Editions 4.5 ; экран 10". — Текст : электронный.

ISBN 978-5-89818-226-7

Зачем искусство нужно человечеству? Каковы взаимоотношения искусства и науки? Где кончается логика и начинается интуиция?

Общие проблемы «двух культур» — естественнонаучного знания, с одной стороны, искусства и гуманитарных наук — с другой, рассматриваются 
с философской точки зрения известным физиком, академиком Е. Л. Фейнбергом.

УДК 00 
ББК 70

Электронное издание на основе печатного издания: Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке / Е. Л. Фейнберг. — 4-е изд. — Москва : ДМК Пресс, 2022. — 
288 с. — ISBN 978-5-89818-126-0. — Текст : непосредственный.

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или 
выплаты компенсации.

ISBN 978-5-89818-226-7
© Век 2, 2003
© Переиздание. ДМК Пресс, 2022

На титульном листе этой книги она обозначена, как 3е издание книги «Две культуры». Здесь требуется разъяснение. В
действительности она является третьей в последовательности
трех книг, носящих разные названия.
Первая из них, которую мы теперь будем называть 1м изданием, вышла в 1981 г. в издательстве «Радио и связь» под названием «Кибернетика, логика, искусство» (слово «кибернетика»
следовало бы заменить словом «наука», но книга вышла в серии
«Кибернетика» и это слово было необходимо). На самом деле
книга была посвящена вечной теме: «Для чего человечеству
столь необходимо искусство? Почему оно существует?». 
Излагалась собственная концепция автора. Для ее изложения нужно было затронуть философские вопросы, разъяснить
фундаментальную роль интуиции, не менее логики необходимой и в науке, и в познании мира, и во всех видах человеческой
деятельности. Книга была издана также на английском языке
под названием «Art in the Science dominated World» издательством «Gordon and Breach», 1987.
Вторая книга этой серии, «Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке», М. Наука, 1992 г., помимо доработки
текста первого издания, содержала исследование нового вопроса — о судьбе взаимоотношений искусства и науки. По существу, в этой части она полемизировала с книгой Чарльза Сноу,
тоже называвшейся «Две культуры». Сноу усмотрел якобы происходящее расхождение менталитетов людей искусства и людей

5

ПРЕДИСЛОВИЕ К 3МУ ИЗДАНИЮ

науки, рост взаимонепонимания представителей двух культур,
их пугающую изоляцию друг от друга. Эта точка зрения имела
(да и сейчас имеет) значительное влияние на Западе. У нас ее
появление совпало с аналогичной жаркой дискуссией о «физиках и лириках». 
Книга 1992 г., которую мы теперь будем называть 2м изданием, превосходит по объему 1е издание в полтора раза. В ней
обосновывается противоположная точка зрения. Как искусство, так и наука необходимо нуждаются и в логике, и в интуиции.
Принципиального, качественного различия в менталитетах их
представителей нет. Есть лишь количественная разница в роли
того или другого подхода. Развитие науки на в XX веке, особенно математики, дает новое понимание в этом вопросе, происходит своеобразное сближение менталитетов. Эта вторая книга
вышла в Германии под названием «Zwei Kulturen. Intuition und
Logic in Kunst und Wissenschaft», Springer, 1998.
Настоящая книга, которую мы будем называть 3м изданием, содержит помимо пересмотренного и коегде дополненного материала первых двух изданий также новую тему: о спорах
по поводу роли интуиции философов с учеными, представляющими «точные» науки, и этих ученых между собой в XIX – XX
веках, что приведет нас, в некотором смысле, к классификации
основных философских направлений. Соответственно, ее объем также несколько возрос.

Эта книга, по существу, — о феномене искусства самого по
себе, о его объективной необходимости для человечества, о его
взаимоотношениях с наукой. О тех связанных с этими вопросами особых обстоятельствах, которые возникают в нашу эпоху.
Ведь она всеми рассматривается как особенная, как время научнотехнической революции, время небывалого, грандиозного
развития науки и техники, занявших ни с чем не сравнимое в
истории место в жизни общества и оказывающих огромное
влияние на психологию людей. Поэтому поновому встает вечная проблема «науки и искусства». Принято считать, что мы —
современники беспрецедентной «эпохи науки», и даже указывают определенное время ее начала — середину XX века. Но так
ли это, справедливо ли такое преклонение перед наукой и техникой современности? И да, и нет.
Нет — поскольку при более внимательном подходе к этому
вопросу [65] обнаруживается, что в течение уже многих столетий люди всегда считали именно свою эпоху временем небывалого расцвета и триумфа науки. Легко увидеть, что и сто, и
двести, и триста лет назад современники с удивлением и гордостью рассматривали свою науку как знание, достигшее чуть ли
не высшей ступени. Почти четыре столетия назад, задолго до
Ньютона, английский поэт и религиозный деятель Джон Донн
писал [93]:
...Из параллелей и меридианов
Сеть человек соткал и эту сеть набросил
На небеса, и ныне они в его владенье.

7

Памяти
Валентины Джозефовны Конен,
как слабый знак благодарности
за шестьдесят удивительных лет,
прожитых вместе

ВВЕДЕНИЕ 

Такой энтузиазм был порожден открытиями Коперника,
Кеплера и Галилея, новой астрономией. Но не напоминает ли
весь дух этих стихов тот восторг, который вызвали у нас выход в
космос, первые полеты на Луну и изучение Вселенной? 
В обоих случаях — и тогда, и теперь — этот восторг вполне
обоснован. Но это означает, что в таком аспекте наше время не
является чемто принципиально новым. Просто очередной
этап неуклонного развития знания.
Нет и потому, что этот восторг в обоих случаях — простое порождение единого количественного закона роста науки, который выдерживается уже много веков. Он описывается так
называемой экспоненциальной функцией и показывает, что и
число ученых, и число публикуемых научных работ, и материальные затраты на науку и т. п. растут, приблизительно удваиваясь через каждые 2030 лет — в пределах времени
формирования нового поколения. 
Отсюда следует важный вывод для психологии каждого свидетеля этого роста. Дело в том, что названный закон имеет одно
чисто математическое свойство: то, что совершается в пределах
одного периода удвоения, за данные 2030 лет, приблизительно
равно сумме всего совершенного ранее, за все предыдущие годы
действия этого закона, — можно сказать, за всю предшествующую историю человечества. Другими словами, и при Шекспире, и при Ньютоне, и при Пушкине, и при Эйнштейне за время
формирования нового поколения, например, издавалось столько же книг, сколько за всю предыдущую историю человечества;
появлялось примерно столько же новых ученых, сколько их
появилось за всю предыдущую историю науки, и т. д.
Как же было не поражаться, не удивляться, не гордиться
наукой своего времени! Почти двести лет тому назад, еще до открытия электромагнетизма, задолго до создания электрического телеграфа, электрической лампочки и всего остального, что
представляется ныне столь простым, столь естественным и необходимым, видный ученый, автор французского учебника физики Аюи писал (см. [44]): «Изучение электричества,
обогащенное трудами стольких знаменитых физиков, дошло,
казалось, до такого предела, когда не может уже быть заметного движения вперед, а будущим работникам в этой области ос8

тается лишь надежда подтверждать открытия своих предшественников... И вот, когда наука, казалось, приближается к состоянию 
покоя, 
явление 
конвульсивных 
движений,
подмеченных Гальвани в мускулах лягушки при соприкосновении их с металлами, привлекло к себе внимание и изумление
физиков».
Поэтому, хотя подобное превознесение науки своего времени всегда было вполне оправданным, оно является обычным
для всех эпох (точнее, для всей эры действия экспоненциального закона развития науки). Это естественное следствие того, что
на глазах одного поколения в науке всегда делалось больше, чем
за всю предшествовавшую историю. В этом смысле наше время
ничего особенного собой не представляет. В действительности
научнотехническую революцию саму по себе можно считать
перманентной.
И все же — да, наше время является для этой революции
особенным и необычным. И отнюдь не потому, что период удвоения, повидимому, несколько сокращается по ряду показателей. Гораздо более важно то, что этот экспоненциальный рост
науки всегда был более быстрым, чем рост населения. Изза
этого выросла в огромных размерах доля населения, так или
иначе вовлеченного в сферу науки (не только самих ученых, но
и тех, кто помогает им, — вспомогательного лабораторного персонала; работников издательств, выпускающих научную литературу; инженеров, техников и рабочих, производящих научное
оборудование; работников учебных заведений, готовящих научные кадры, и т. д.). Уже теперь в развитых странах доля такого населения достигает нескольких процентов от полного числа
жителей. (Естественно, что эта доля не может расти безгранично и скорость роста числа людей, связанных с наукой, должна
будет уменьшиться до величины порядка скорости роста всего
населения, наступит некоторое насыщение.)
Благодаря этому создается действительно особая ситуация в
истории человечества. В наше время мир науки в той или иной
форме тесно соприкасается с повседневной жизнью. Едва ли не
каждый человек, в большей или меньшей степени, сталкивается с наукой и с теми, кто ею занят. Она вторгается в жизнь почти каждого человека. 

9

В прежние времена так было только с религией, господствовавшей над всеми, и с искусством, которое тоже разными путями проникало ко всем — через фольклор или творчество
профессиональных художников, через бытовые украшения и
ритуалы (например, свадебные), через религиозные церемонии, архитектуру дворцов, храмов, да и обычных жилищ, через
народные празднества и т. д. Науку же рядовой житель Земли
мог не замечать. Для многих ученый был чудакомотшельником. Но вот теперь в лице науки у искусства, да и у религии,
появился мощный соперник. Все это делает наше время — по
крайней мере, в таком аспекте — действительно особенной
эпохой в жизни человечества.
Более того, никогда ранее наука и техника не создавали угрозы уничтожения цивилизации и самого человечества, и эта
угроза заведомо влияет на психологию едва ли не каждого. Короче говоря, ответ на поставленный вопрос — является ли наше
время особенным, временем научнотехнической революции —
должен быть: нет — если мы рассматриваем развитие науки и
техники самих по себе; да — если мы говорим об их роли в жизни, в психологии человека и общества. Но тогда возникает естественный вопрос: каковы же в этих условиях роль,
назначение и судьба искусства, когда наряду с ним, с таким родом духовной деятельности, существует наука, тоже оказывающая всеохватывающее влияние на жизнь людей? И далее:
каково соотношение между научным типом мышления и восприятия мира, с одной стороны, и художественным (а также религиозным) подходом к миру и к личности, художественной
творческой деятельностью или восприимчивостью — с другой?
Короче говоря, между наукой и искусством. Они ведь так различны. И все же так много в них общего.
Повидимому, ответы на эти вопросы могут быть получены,
только если мы рассмотрим эти два типа восприятия мира и постижения истины, два рода духовной деятельности человека совместно, в их взаимоотношении. Это и является едва ли не
главной целью настоящей книги. И хотя мы заговорили здесь о
таких проблемах в связи с особенностями переживаемой нами
эпохи «господства науки и техники» (господства, как мы увидим, в значительной мере кажущегося), когда эти вопросы при10