Забытые страницы польского вопроса

ИЗДАТЕЛЬСТВО САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Антология 

 

2-е издание

ЗАБЫТЫЕ СТРАНИЦЫ 
ПОЛЬСКОГО ВОПРОСА

Забытые страницы польского вопроса

УДК 94(438).071
ББК 
63.3(4Пол)52-95
 
З-12

Ре це н з е н ты: 
д-р ист. наук, проф. А. И. Миллер (Европейский ун-т в Санкт-Петербурге);
д-р ист. наук, доц. Ф. А. Гайда (Мос. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова)

Отв е тс тв е н ный р еда к то р:  
А. Ю. Дворниченко

Пр едисловие:  
А. Ю. Дворниченко, А. А. Тесля, А. Э. Котов

С о с т а ви тели: 
А. Э. Котов, М. А. Банашкевич, А. А. Комзолова, А. А. Тесля,  
Л. Ю. Гусман, Е. А. Самыловская, Р.-Е. А. Кудрявцева, А. С. Белоусов

Ком ме н т а рий:  
А. Э. Котов, М. А. Банашкевич, А. А. Комзолова, А. А. Тесля,  
Л. Ю. Гусман, Е. А. Самыловская, Р.-Е. А. Кудрявцева, А. С. Белоусов

Рекомендовано к публикации Научной комиссией  
в области истории и археологии 
Санкт-Петербургского государственного университета

З-12
Забытые страницы польского вопроса: Антология / отв. ред. 
А. Ю. Дворниченко. 2-е изд. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 
2022. — 402 с.
ISBN 978-5-288-06205-6

Первое издание вышло в 2021 году при финансовой поддержке Российского 
научного фонда (РНФ). Собранные в данной антологии тексты репрезентативно 
отражают как многообразие, так и динамику позиций и оценок по польскому вопросу в русской общественной мысли XIX века. Здесь представлены памятники 
политической пропаганды и историко-политической рефлексии, написанные на 
языке как вражды, так и примирения.
Книга адресована историкам, специалистам-гуманитариям, а также широкому кругу читателей, интересующихся историей Восточной Европы.

УДК 94(438).071
ББК 63.3(4Пол)52-95

 
© Санкт-Петербургский 
ISBN 978-5-288-06205-6 
 
государственный университет, 2022

В оформлении обложки использована гравюра с изображением памятника  
на площади маршала Юзефа Пилсудского, Варшава, Польша.  
По приказу Николая I был установлен памятник в честь польских военачальников,  
убитых повстанцами в ходе ноябрьского восстания 17 (29) ноября 1830 года  
за отказ присоединиться к восставшим и тем самым нарушить присягу,  
данную русскому царю. 

СОДЕРЖАНИЕ

Введение. Грани истории и горизонты политики .................................. 
4

Лафайет Ж. де. Манифест польскому народу ........................................ 
18
Устрялов Н. Г. О Литовском княжестве.  
Исследование вопроса: какое место в русской истории  
должно занимать Великое княжество Литовское? ................................ 
26
Булгарин Ф. В. Русские письма .................................................................... 
39
Всеподданнейшая записка митрополита Иосифа (Семашко) 
26 февраля 1859 г.  .......................................................................................... 
55
Герцен А. И. Россия и Польша ...................................................................... 
63
Щебальский П. К. Польско-русский вопрос ............................................. 
113
<Блюммер Л. П.>. О вопросе национальном вообще 
и о русско-польском национальном вопросе в частности .................. 
125
Грабовский М. Ответ поляка русским публицистам по вопросу 
о Литве и западных губерниях  .................................................................. 
135
Воронин А. О польском аристократическом элементе 
в Юго-Западной России ................................................................................ 
156
Мельников П. И. (Печерский А.). О русской правде  
и польской кривде .......................................................................................... 
190
Самарин Ю. Ф. Современный объем польского вопроса ..................... 
220
Гильфердинг А. Ф. Несколько замечаний о литовском  
и жмудском племени ..................................................................................... 
241
Юматов Н. Н. Нация-плебей в польском вопросе ................................ 
265
Коялович М. О. Взгляд г. Эркерта на Западную Россию ........................ 
282
Юзефович М. В. Что такое шляхта?  ........................................................... 
296
Сливов И. (Киркор А. К.). Австрия и славяне (фрагменты) ................. 
302
Спасович В. Д. Польские фантазии на славянофильскую тему ........... 
322
Дмовский Р. Россия, Германия и польский вопрос ................................. 
342
Шмурло Е. Ф. К вопросу об унии и «униатизме» .................................... 
364
Флоровский А. В. Русско-польские отношения в XVIII–XIX вв.  ......... 
368

Примечания ..................................................................................................... 
375

ВВЕДЕНИЕ. ГРАНИ ИСТОРИИ 
И ГОРИЗОНТЫ ПОЛИТИКИ

Польский вопрос одновременно является одним из центральных 
в истории Российской империи XIX века и, соответственно, хотя 
и не прямолинейно, в истории русской общественной мысли. Вместе 
с тем он лишь эпизодически попадает в фокус внимания последней. 
Данное положение вещей требует объяснения. XIX век справедливо называют и «веком империй», и «веком национализмов» (подобно тому, как XX век окажется «веком масс»)*. Имперское и национальное — не противостоят друг другу в исторической конкретике, 
за пределами понятийных абстракций. Напротив, они оказываются 
тесно связанными: империи оказываются агентами нациестроительства, сообщества, выстраиваемые как национальные, стремятся 
обзавестись собственным имперским пространством и т. д. Российская империя на протяжении большей части XIX века — империя 
национализирующаяся. Многогранность польского вопроса оказывается связана с двумя важнейшими планами: 

— во-первых, империя оказывается обладательницей большей части бывшей Речи Посполитой — и если после разделов Польши XVIII в. собственно польских земель Россия не получает, то 
по результатам Венского конгресса, ей от ходит значительная 
часть национального ядра Польши. При этом империя оказывается уже с рубежа XVIII–XIX вв. лицом к лицу с польским 
национальным движением (одним из самых ранних модерных 
национализмов) — тем самым возникает проблема включе
* 
См.: Osterhammel J. The Transformation of the World: A Global History of the 
Nineteenth Century / trans. from the German by P. Camiller. — Princeton: Princeton University Press, 2014; Berger S., Miller A. (ed.) Nationalizing Empires. — Budapest, New York: Central European University Press, 2015. 

Введение. Грани истории и горизонты политики

ния в состав имперского целого польского национального сообщества. Если в эпоху Александра I империя претендует на 
лояльность польских подданных как наибольшее приближение 
к реализации стремления к восстановлению Польши (с паузой 
в 1807–1813 гг., когда надежды большинства национально ориентированных поляков возлагаются на Наполеона и Францию), 
а восточные кресы оказываются пространством реализации 
польского нациестроительства, то уже последние годы царствования Александра I обнажают ограничения этого проекта — 
и на протяжении всего последующего исторического времени 
существования Российской империи польский вопрос окажется 
тупиком, проблемой, не имеющей актуального решения;
— во-вторых, империя не только взаимодействует с польскими 
подданными, но одновременно переживает довольно быструю 
«национализацию», с 1830-х годов двигаясь в направлении 
формирования «большой русской нации» как имперского национального ядра. При этом русские националисты различных 
направлений в рамках этого процесса оказываются по отношению к существующей власти и наличному политическому 
и социальному устройству в неоднозначной позиции. Так, славянофилы конца 1840-х в глазах Петербурга с существенными 
к тому основаниями оказываются под подозрением как местный вариант общеевропейского либерального национального 
движения (а для самих славянофилов итогом рефлексии над 
условиями компромисса с существующим режимом становится доктрина «неполитического» характера русского народа 
и примат «неполитических» прав). Одновременно национальный подъем 1860-х годов во многом меняет отношения петербургских властей с окраинами, выводя в пространство публичного обсуждения вопросы национальной политики и вынуждая власти к большей определенности, чем желательны для 
последних, к символическим жестам как выражениям пози- 
ции и т. д. 

Схематизируя, названные выше два основных плана польского 
вопроса состоят в (1) конфликте имперского целого с польским национальным движением, со стороны которого принятие Российской 
империи, лояльность по отношению к последней оказывается более 
чем «условной», выбором «наименьшего зла», и (2) противостоянии 

Введение. Грани истории и горизонты политики

польского и русского национальных проектов, конкурирующих за 
национальную идентичность одних и тех же людей и принадлежность одних и тех же территорий (в частности, западнорусских губерний). 
С 1860-х годов ситуация существенно осложняется появлением 
новых сил, с которыми уже нельзя не считаться: формирующегося 
украинского, а затем и литовского, и белорусского национальных 
движений*. 
Польский вопрос в истории русской мысли выходил на передний план довольно редко: эти периоды сосредоточенного внимания 
прямо связаны с политическими кризисами — прежде всего с двумя 
польскими восстаниями (1830–1831 и 1863–1864 гг.) и политической 
трансформацией Российской империи последнего десятилетия ее 
существования (1906–1917 гг.)†. 
Предшествующие повороты отношений во многом оказываются за пределами общественной мысли, не находя развернутого 
выражения (в силу отсутствия публичного пространства). Данная 
антология отражает указанное положение вещей, поскольку развернутое выражение позиций и полемика между ними оказывается 

* 
См.: Долбилов М. Д. Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II. М.: Новое литературное обозрение, 2010; Миллер А. И. Украинский вопрос в Российской империи. 2-е изд. К.: Laurus, 2013; Mačiulis D., Staliūnas D. Lithuanian Nationalism 
and the Vilnius Question, 1883–1940. Marburg: Verlag Herder-Institut, 2015. 
† 
Последний сюжет сразу же дробится на несколько других, во многом автономных — прежде всего в связи с положением «польского коло» в Государственной Думе (когда польские депутаты из-за раздробленности партийного представительства других партий империи и сложности образования 
коалиций получали зачастую значение, непропорциональное их численности). Польский вопрос приобретает совсем иное значение с началом Первой 
мировой войны, когда вопрос обретения Польшей политической субъектности и/или по итогам войны оказывается одним из центральных в политике воюющих держав — как стран «Сердечного согласия» (Антанты), так 
и Центрального блока. В последнем случае вполне очевидна переплетенность внутри- и внешнеполитических сюжетов — эта тема тем более значима, что присутствует и во всех предшествующих изводах польского вопроса 
в политической мысли Российской империи, но с меньшей очевидностью 
(и это широкое внешнеполитическое значение придает польскому вопросу 
особенную сложность).

Введение. Грани истории и горизонты политики

возможной уже в ситуации второй половины 1850-х — 1860-х годов, 
с формированием публичного пространства*.
Вместе с тем значимо и то, насколько повестка русской общественной мысли оказывается расходящейся с проблемами, стоящими перед империей — здесь оказывается очевидно, что пространство и сообщество, воспринимаемое как «свое», существенно не 
совпадает с границами империи — и только там, где под вопрос 
оказывается поставлено первое (или там, где оно воспринимается 
таковым), проблемы, связанные с «окраинами», попадают в фокус 
внимания. 
Для русской общественной мысли польский вопрос оказывается не столько вопросом о «владении Польшей» (здесь большинство 
публицистов аргументируют господство империи сугубо фактическими соображениями, сложившимся порядком вещей, невозможности в наличной ситуации существования отдельного польского 
государства), сколько вопросом о разграничении польского и русского — спором о западнорусских губерниях. В этом плане польский 
вопрос оказывается точкой схождения многообразных сюжетов 
имперской и национальной политики: формирования национальных нарративов (в частности — исторических) и их конкуренции, 
соотнесения национальной и иных социальных и политических 
идентичностей (в частности — конфессиональной и метаморфоз 
последних в рамках модерной религиозности), множественности 
национальных проектов, в том числе конкурирующих проектов русской нации и т. д.†

* 
См.: Хабермас Ю. Структурное изменение публичной сферы: Исследование относительно категории буржуазного общества. М.: Весь мир, 2016; 
Юдин Г. Б. Рецензия на книгу: Хабермас Ю. Структурная трансформация 
публичной сферы: Исследования относительно категории буржуазного 
общества (2016) // Философия. Журнал Высшей школы экономики. 2017. 
Т. I, № 1 — С. 123–133; Хоффманн Ш.-Л. Социальное общение и демократия: 
Ассоциации и гражданское общество в транснациональной перспективе, 
1750–1914. М.: Новое литературное обозрение, 2017; Сдвижков Д. А. Знайки 
и их друзья: Сравнительная история русской интеллигенции. М.: Новое литературное обозрение, 2021.
† 
См.: Миллер А. И. Империя Романовых и национализм: Эссе по методологии 
исторического исследования. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Новое литературное 
обозрение, 2010; Тесля А. А. «Истинно русские люди»: История русского национализма. М.: РИПОЛ-Классик, 2019; Национализм: pro et contra. СПб.: 

Введение. Грани истории и горизонты политики

К польскому вопросу в XIX веке обращались деятели самых 
разных, на первый взгляд, сфер: чиновники, публицисты, писатели, 
историки и этнографы. Четкого разграничения между публицистикой, научными исследованиями, официальными циркулярами и манифестами здесь, разумеется, быть не могло: одно часто оказывалось 
производным от другого, и такие исследователи, как А. К. Киркор, 
М. О. Коялович или П. А. Кулаковский, оказывались боевыми публицистами, а такие мастера публицистики, как Ю. Ф. Самарин или 
М. Н. Катков, — «случайными органами государственной деятельности». Грань между русской и польской рефлексией здесь также оказывается проницаемой. Польские публицисты нередко оказывались 
по одну сторону баррикад не только с русскими революционерами 
и либералами, но и с «имперскими» консерваторами и чиновниками. Русские же националисты-«русификаторы» разных толков пред-
ставали в роли защитников польского простонародья и подвергались обвинениям то в бюрократизме, то в революционности. 
С письменным наследием деятелей XIX в. по степени обширности вполне может посоревноваться его позднейшая историография. 
Несмотря на появление в современной отечественной и зарубежной 
историографии ряда обобщающих работ, посвященных польскому 
вопросу в русской мысли*, а также Польше и полякам в составе Российской империи†, тему нельзя назвать исчерпанной: каждое новое 
обращение к ней открывает новые сюжеты и подробности‡, в том 

РХГА, 2017; Патриотизм и национализм как факторы российской истории 
(конец XVIII в. — 1991). М., 2015.
* 
Głębocki H. A Disastrous Matter. The Polish Question in the Russian Political 
Thought and Discourse of the Great Reform Age, 1856–1866. Kraków, 2016; Аржакова Л. М. Польский вопрос и его преломление в российской исторической полонистике XIX в. Дисс. … докт. ист. наук. М., 2015; Малютин Г. А. 
Польский вопрос в русской общественно-политической мысли в 1830-е — 
начале 1860-х гг. М., 2015. Также см.: Нарежный А. И., Дмитриева Н. В. Российские западные национальные окраины во второй половине XIX в.: учебное пособие: в 2 ч. Ростов-на-Дону — Таганрог, 2018.
† 
Горизонтов Л. Е. Парадоксы имперской политики: Поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.). М.: Индрик, 1999; Мальте Р. Польские 
земли под властью Петербурга: От Венского конгресса до Первой мировой. 
М.: Новое литературное обозрение, 2020.
‡ 
Лобанов В. Б., Наливайко Р. А. Русско-польские отношения XVII–XIX вв. 
в свете современной отечественной историографии // Былые годы. 2021. 
№16(1). С. 5–14.

Введение. Грани истории и горизонты политики

числе благодаря движению методологической рефлексии, не только 
работе с новыми источниковыми комплексами, но и переосмыслению, постановке новых вопросов к уже хорошо известным источникам. 
Предсказуемым образом историография польского вопроса 
оказывается тесно связанной с идеологическими спорами — как 
попытками непосредственно продлить баталии позапрошлого 
века, так и переосмыслить позиции прошлого в рамках современных идейных лагерей. В рамках этой проблематики следует отметить и такое проявление инерции советской историографии, как 
сведение польского вопроса к четырем «основным направлениям» 
общественной мысли: революционно-демократическому, буржуазно-либеральному, славянофильскому и консервативному, которое 
также по советской инерции отождествляется с государственным 
национализмом*. В этой упрощенной схеме революционные демократы благородно выступают за «нашу и вашу свободу»; либералы 
эволюционируют от шовинизма 1860-х к гуманизму А. Н. Пыпина и Вл. С. Соловьева; славянофилы наивно путаются в дебрях немецкой национально-идеалистической диалектики; консерваторы 
«тащат и не пущают» все, что сопротивляется государственной ассимиляции. Впрочем, подобные упрощения встречаются все реже: 
многочисленные исследования по истории русского консерватизма 
(наиболее тесно связанного с самодержавием и его политикой направления общественной мысли) последних десятилетий показали, 
что последний представлял собою целый спектр различных идейных направлений — диаметрально противоположных друг другу, 
в том числе и в польском вопросе. 
Весь этот спектр условно можно свести к двум векторам — сословному и национальному. И если для первой четверти XIX в. в политике властей и общественном дискурсе преобладал еще первый 
(инерция сословного подхода заметна еще у Карамзина), то появления концепции Н. Г. Устрялова ознаменовало торжество национального подхода. Существование двух русских государств — Литовского и Московского, с одной стороны, показывало, что «русское» не 
сводится к «царскому», с другой — задавало императив обретения 

* 
Иванова С. Обсуждение «польского вопроса» на страницах периодических изданий 60-х годов XIX века // Rocznik Instytutu Polsko-Rosyjskiego 
Nr 1 (2) 2012. С. 12.

Введение. Грани истории и горизонты политики

национальной целостности, который закономерно вел к включению 
в национальный пантеон и литовских Гедиминовичей.
Но наибольшее влияние на правительственную политику после 
1863 г. оказало, как это ни парадоксально, славянофильство. Разумеется, речь здесь не о «Роковом вопросе» Н. Н. Страхова, не предлагавшего никаких конкретных политических рецептов, но о деятельности Ю. Ф. Самарина. Реформировавший Польшу «триумвират», 
состоявший из Н. А. Милютина, Ю. Ф. Самарина и В. А. Черкасского, 
реализовывал популярную в националистических кругах программу, предполагавшую подрыв экономического положения Польши 
шляхетской и привлечение на сторону России местного крестьянства: «возродить польский народ, вырвать его из цепких рук иезуитов и папства, освободить от гнета панства и наделить землею»*. 
Результаты этого описывались процитированным очевидцем следующим образом: «Польскому крестьянину, ввиду бедственного его 
положения, важно было получить землю, а от кого — безразлично. 
Стоя у дверей и глядя исподлобья, внимали польские хлопы речам 
комиссара, раболепно целовали ему руки и клялись в любви к русскому “цесаржу”. Выводить отсюда заключение — они примирились 
с Россиею, было бы непростительным заблуждением. Наоборот, чем 
более улучшалось их благосостояние, тем настойчивее становилось 
у них желание от чужеземных благодетелей как можно скорее избавиться, и в родной стране самим сделаться хозяевам軆.
Иначе сложилась ситуация в Белоруссии, где славянофильская 
же программа реализовывалась руками виленского генерал-губернатора Муравьева и его преемника Кауфмана‡. Здесь она включала 
в себя культурно-конфессиональное измерение, двигателем которого был назначенный Муравьевым попечитель Виленского учебного 
округа И. П. Корнилов — вокруг которого сформировался т. н. «кружок виленских русификаторо⻧. Видным участником этого кружка 
был один из основателей «западнорусизма» М. О. Коялович. Примы
* 
Карцов Ю. С. Семейная хроника. Ф1. м-76(2). Л. 69. 
† 
Там же. Л. 61.
‡ 
Комзолова А. А. Политика самодержавия в Северо-Западном крае в эпоху 
Великих реформ. М., 2005.
§ 
Комзолова А. А. «Положение хуже севастопольского»: Русский интеллигентный чиновник в Северо-Западном крае в 1860-е гг. // Россия и Балтия. Остзейские губернии и Северо-Западный край в политике реформ Российской 
империи. Вторая половина XVIII в. — XX в. М., 2004. С. 117–141; Котов А. Э.