Весьегонская волчица: повести и рассказы о животных

Б. Воробьев и пёс Дик (слева),  
Г. Побережный и пёс Бэк (справа).  
Камчатка

Весьегонская 
волчица

Борис Воробьев

повести и рассказы
о животных

Вологда ● Родники
2022

УДК
ББК
821.161.1-821
84(2=411.2)6
В75

Воробьев, Борис.
Весьегонская волчица: повести и рассказы о животных / Борис Воробьев ; под ред. Н. П. Бойко. — Вологда : Родники, 2022. — 332 с.
ISBN 978-5-9729-5031-7

Книга Бориса Воробьева «Весьегонская волчица» — это еще одна яркая 
встреча с известным писателем, чьи произведения никого не оставляли равнодушным. Повести и рассказы, представленные в ней, исповедуют идею 
доброго отношения к животному миру, являясь не только интересным, захватывающим чтением, но и поводом к глубокому размышлению, ибо, по убеждению писателя, животные — это иные народы, которым не очень-то повезло 
с соседями по планете.

В75

УДК
ББК
821.161.1-821
84(2=411.2)6

ISBN 978-5-9729-5031-7
© Воробьев Б. Т., 2022
© Издательство «Родники», 2022
© Оформление. Издательство «Родники», 2022

БЕЛУН

ПРОЛОГ

В начале шестидесятых годов меня пригласили в этнографическую экспедицию в Сибирь. В то время я уже занимался 
журналистикой, и поездка сулила мне темы для очерков и заметок. Кроме того, из своих поездок я привозил какие-нибудь 
захватывающие сведения о животном мире, которые потом обрабатывал в отдельные рассказы. 
До Тюмени мы долетели самолетом, а до сборного пункта 
в Заболотье добирались на перекладных. В Заболотье разместились в большой сельской школе, пустовавшей по случаю летних 
каникул.
Участники экспедиции без всяких раскачек впряглись 
в работу. Я из чувства солидарности ходил вместе с ними по 
ближним и дальним деревням, но меня хватило лишь на два 
дня, а потом я заскучал. Этнографом надо родиться, чтобы не 
с деланным видом, а с настоящей страстью сидеть с блокнотом 
возле какой-нибудь древней старушки и вытягивать из нее по 
слову то, что тебе нужно. Я предпочел заниматься своими делами, а время от времени бродил по окрестным лесам. 
Так было и в тот день, когда я, прихватив ружье больше 
по привычке, чем по необходимости, отправился в очередной 
маршрут. Было рано, местные жители еще не показывались на 
улице, и я в одиночестве прошел через село, но за ним меня догнали две женщины, которые шли по ягоды. Они знали, что я из 
экспедиции, поэтому, поздоровавшись со мной, пошли рядом, 
расспрашивая меня про то да про сё, а больше про московскую 
жизнь, я отвечал, и мы незаметно приблизились к лесу. Вдруг 
женщины замолчали и остановились, повернувшись в одну сто

Борис Воробьев

6

рону, словно увидели что-то особенное. Не понимая, в чем дело, 
я тоже остановился. Приглядевшись, увидел шагах в десяти старика. 
Старики бывают разные, но такого я никогда не встречал. 
С длинной седой бородой и такими же длинными космами, одетый в какую-то рванину, босиком, он производил дикое впечатление. Но еще больше, поразило меня поведение женщин: они 
стали кланяться старику, приговаривая:
— Здравствуй, дедушко! Не сердись на нас, мы тебе худого 
не желаем. Иди своей дорогой, дедушко!
Я не знал, что и подумать. А тем временем старик, издав 
глухое ворчание, повернулся к нам спиной и медленно скрылся 
в лесу. 
Узнать у женщин, что это был за старик, мне не удалось. 
Они так перепугались, что быстро свернули в сторону. Вечером 
я рассказал начальнику экспедиции о случившемся.
— Тебе повезло, — сказал Геннадий Иванович,— это был 
Яшка Наконечный. Я сколько лет сюда езжу, ни разу его не встречал, а очень хотелось.
Легковесное «Яшка» как-то не соотносилось с возрастом 
старика, тому было не меньше восьмидесяти, но Геннадий Иванович разубедил меня:
— В том-то и дело, что нет. Яшке лет сорок пять. Тут странная история. Что да как я еще в точности не разузнал, пока все 
прицеливаюсь. Но на кордоне егерь живет, мне говорили, что он 
замешан в этой истории. Вместе с тобой к нему сходим. 
В последующие дни мне не сиделось и не лежалось, и я 
еле дождался выходного, на который мы запланировали визит 
к егерю.
Он оказался дома. 
— Не помешали? — спросил Геннадий Иванович. 
— Да что вы, напротив! — дружелюбно откликнулся 
егерь. — Я же всё время один. 
Через полчаса мы сидели на небольшой терраске, пили чай 
с медом и говорили о всякой всячине. Вернее, разговор вел в ос

Белун

7

новном Геннадий Иванович, а я больше слушал да присматривался к хозяину.
Алексею Николаевичу Денисову было лет пятьдесят, но, 
несмотря на обильную седину, выглядел он вполне крепким 
и здоровым, и я даже не подозревал, что после войны он пришел 
на кордон тяжелобольным человеком.
Сразу чувствовалось, что Денисов добр и расположен к людям, что и подтвердилось, когда он охотно откликнулся на нашу 
просьбу рассказать о Яшке Наконечном. Но рассказ его был короток, а мне хотелось узнать подробности, и я напросился пожить у него на кордоне. 
— Живите, живите! — радушно сказал Денисов. 
Он водил меня по местам, связанным с давними событиями, с которых всё и началось, показал берлогу, где родился 
Белун, лиственницу, к которой Яшка привязал Денисова, когда 
решил разделаться с ним, распадок между двумя невысокими 
сопками — место гибели Белуна. Показал и его могилу, на которой лежал большой камень.
Так сложилась эта таежная повесть — почти неправдоподобная история о медведе, вскормленном собакой, и о человеке, 
превратившемся в зверя. 

Глава 1
ЕГЕРЬ

Денисов устроился егерем после войны. Не собирался, 
да так получилось. Вернувшись с фронта в колхоз, сел за свой 
трактор, но проработал недолго — заболело прострелянное легкое. Пошел в больницу. Там его выслушали и выстукали, взяли 
кровь на анализ, спросили, где работает, а когда узнали, что на 
тракторе, велели переменить работу — эта, мол, пыльная, а ему 
с его легкими нельзя. 
Врачам хорошо говорить, да где же найти такую работу? 
Но то, что врачи правы, — это Денисов сам чувствовал. В вы

Борис Воробьев

8

ходные, когда работал по дому, кашель не так давил, но стоило залезть в кабину трактора, как выхлопы из мотора и пыль 
колом вставали в горле, и кашель раздирал грудь. В общем, из 
больницы Денисов вернулся невеселый. Стали с женой думать, 
как быть, где найти работу не пыльную? В колхозе ничего не 
предвиделось, разве что счетовод и ночной сторож, но счетоводного дела Денисов не знал, а сторож имелся, и не один. Так бы 
и гадали неизвестно сколько, не встреться Денисову местный 
печник. Он и сказал, что тесть его старый, егерем больше работать не в силах, и можно устроиться вместо него на кордон — 
именно то, что Денисову надо: весь день свежий воздух, ходи 
себе по лесу да сторожи браконьеров. 
Сказать-то легко: сторожи. Тут надо встревать, а в лесу народ ой какой ушлый! Могут избить, а то и выстрелить. В случае 
чего, Денисов мог постоять за себя, но лаяться с браконьерами 
не хотелось, а без этого не обойтись. Не успеешь оглянуться — 
сто врагов наживешь. 
Была и другая сторона дела. Егерю полагалось жить на кордоне, в отдалении от всех, а у Денисова были ребята-двойняшки. 
Перед войной родились, через год пойдут в школу. 
И всё же решились с женой: егерь так егерь, другого выхода нет. 
Денисов съездил в лесничество, и там за него ухватились 
двумя руками. Людей везде не хватало, а леса требовали надзора. 
В один день он оформился, получил документ, удостоверявший 
его новое положение, заодно Денисова проинструктировали, но 
наговорили столько, что он не знал, чего ему запоминать, а от 
чего отмахиваться. «Ладно, как-нибудь разберемся», — решил. 
На неделе Денисов перебрался на кордон, который был в 
шести километрах от села, и, увидев все своими глазами, крепко 
приуныл. Думал, придет на обжитое, устроенное, а оказалось 
хуже некуда — кособокий домишко да худой сарай, в котором 
равнодушно хрумкал сено костлявый мерин. Ни огорода, ни 
хоть какой-нибудь грядки — один заросший бурьяном двор. 
А из другого хозяйства — телега с санями и рваная упряжь. Как 

Белун

9

жил старик егерь на кордоне, Денисов только диву давался. Видать, привык к такому запустению и рук ни к чему не прикладывал, да и старость мешала. 
Надо было все устраивать заново, и перво-наперво обнести 
кордон изгородью, а то, как на юру — со всех сторон открыто. 
Во-вторых, требовалась баня, а в-третьих — огород. 
Этими заботами Денисов и занимался весь первый год. Занимался, само собой, не в ущерб основному делу, а в свободное 
время, что оставалось от ежедневных обходов лесных кварталов, находящихся теперь на его попечении. Их было десять, 
и каждый квартал — шестнадцать километров в длину и четыре 
в ширину, тысячи гектаров глухой тайги, которые и за день-то 
не обойдешь и которые надо было беречь от пожаров и людского лихоимства. Рассуждать по правде, так это и не входило 
в обязанности Денисова, он нанимался егерем, а не лесником, 
но ему прямо сказали, что придется совмещать, потому что дать 
ему в помощники некого, нет людей. Ну нет, так нет. К этому 
Денисов привык еще на фронте. Там тоже всегда не хватало людей, и то, что должны были делать пятеро, делали двое-трое, так 
что чужая работа была для Денисова вроде как своя. К тому же 
это только сначала казалось, что при таком положении вещей 
никаких рук не хватит. Если делать неспешно, а не бросаться 
сразу за всё, тогда даже выкроишь время и для себя. 
Так Денисов и поступал. С вечера задавал себе план на 
день и, пока выполнял его, на кордон не возвращался. И постепенно эти ежедневные лесные обходы, когда иной раз отмахаешь километров двадцать, стали привычкой. Зимой или летом, в любую погоду он обязательно шел в обход, чувствуя, как 
понемногу прибавляются силы, исчезают одышка и слабость, 
и кашель не душит, как прежде. Прав оказался печник: чистый 
воздух, ходьба возвращали здоровье, и Денисов легко управлял 
своим телом.
Да и одинокое житье на кордоне оказалось не таким уж 
трудным. Не совсем оно было одинокое. Запрягал мерина, ехал 
в село прикупить керосину, махорки и прочего, мог навестить 

Борис Воробьев

10

семью. Два раза в месяц, на выходной, приходила жена с ребятишками, приносила чистое белье и какие-никакие гостинцы — то пирог, то еще что-нибудь, чего ни один мужик никогда 
для себя не сделает. Потом научила Денисова ставить квашню 
и выпекать хлеб. Сначала не очень-то получалось, однако не 
боги горшки обжигают. Она же ему привела козу. Сказала: раз 
слабая грудь, надо пить молоко. Коза — не корова, за ней уход 
самый простой, да и подоить — плевое дело. А молока — в достатке.
Труднее жилось зимой. Днем еще туда-сюда, дел невпроворот, а вечером тоска, хоть волком вой. Тут могла выручить живность в доме и, хотя она у Денисова имелась — мерин и коза, 
это была не та живность, какая требовалась. И мерин и коза 
жили в сарае, их не погладишь, когда захочется, им не скажешь 
приветного слова, когда запросит того истомившаяся в молчании душа. Для такого дела кошка нужна или собака.
Выручил старый знакомый. Узнав, что Денисов ищет собаку, привел ему Найду, лайку трехлетку. С ней и стал Денисов 
коротать долгие зимние вечера. И не заметил, как прожил на 
кордоне пять лет, за которые, в общем-то, много успел. И не 
только по лесу. Дом сделал шире, крепче сарай и сеновал, а на 
лугу разместил ульи. 
На берлогу этой зимой Денисов наткнулся случайно. Пошел, как всегда, в обход, и в ельниках, куда заглядывал не раз, 
увидел саженный сугроб, из которого во все стороны торчали 
хворостяные комли. «Батюшки-светы, никак берлога!» Такого 
оборота он не ожидал. Никакой кучи осенью здесь не было, откуда ж ей взяться, если не медведь натаскал?
Денисов торопливо достал из-за спины ружье, разломил его 
и вложил в стволы патроны с пулями — не дай бог, выскочит 
хозяин. Но медведь — то ли крепко спал, то ли его вообще не 
было, — только никто на Денисова не выскочил, и он, одолев 
первый испуг, решил все же узнать: берлога ли перед ним? Стараясь не наступить лыжами на какой-нибудь сучок и ничем не 
звякнуть, Денисов обошел вокруг кучи и в одном месте увидел