Структурный анализ текста художественной литературы. «Повести Белкина» А.С. Пушкина и другие произведения русской и зарубежной классики

Н.М. Фортунатов

СТРУКТУРНЫЙ АНАЛИЗ
ТЕКСТА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

«Повести Белкина» А.С. Пушкина
и другие произведения русской
и зарубежной классики

Москва

Издательство «ФЛИНТА»

2022

УДК 82.09
ББК 83.3(0)5
Ф80

Фортунатов Н.М.
Ф80 
Структурный анализ текста художественной литературы.

«Повести Белкина» А.С. Пушкина и другие произведения русской и зарубежной классики / Н.М. Фортунатов ; под ред. 
А.Н. Фортунатова. — Москва : ФЛИНТА, 2022. — 312 с. — ISBN 
978-5-9765-5051-3. — Текст : электронный.

Автор вводит читателя в технику структурного анализа, используя тексты высочайшего художественного уровня — «Повести Белкина» А.С. Пушкина и примеры из русской классики XIX века. Таким образом, исследовательский аспект объединяется с конкретной, 
практической его реализацией, что не часто случается в научных изданиях, посвященных фундаментальным проблемам, да и в учебных 
пособиях, где обычно доминирует систематизация литературных явлений, нежели их аналитика.
Для студентов и преподавателей гуманитарных и естественнонаучных факультетов вузов, учителей-словесников, учащихся школ, 
а также для всех, кто увлекается литературой, тем более — русской 
классикой.

УДК 82.09
ББК 83.3(0)5

ISBN 978-5-9765-5051-3 
© Фортунатов Н.М., 2022
© Издательство «ФЛИНТА», 2022

Вере Фортунатовой
посвящается

От автора

Суть этой книги отражена скорее не в заглавии, а в подзаголовке. Первая ее цель состоит в том, чтобы дать ясное представление о состоянии дел в указанной области. Вторая, пожалуй, 
еще более важная, заключается в том, чтобы ввести читателя в 
саму технику анализов, используя тексты высочайшего художественного уровня: «Повести Белкина» А.С. Пушкина и примеры 
из русской классики XIX века. Таким образом, исследовательский аспект объединяется в ней с конкретной, практической его 
реализацией, что не часто случается в научных изданиях, посвященных фундаментальным проблемам, да и в учебных пособиях, где чаще всего доминирует систематизация литературных 
явлений, нежели их аналитика.
Автор взял на себя смелость составления такой книги, заранее зная, что она будет далека от идеала, но хотя бы на время 
заполнит существующую брешь, не всегда и не всеми ощущаемую. Поэтика давно улеглась в свои берега, устоялась и кажется 
незыблемой. Между тем в ней есть лакуна, ничем не заполненная. Это целый раздел, который существует в каждой искусствоведческой дисциплине и определяется как теория формы, где 
понятие формы аналогично понятию художественной структуры. Отсутствие его в лингвистке естественно, даже закономерно, однако в науке о литературе становится ее недостатком.
Исследование структуры произведения в рамках литературоведения — проблема, бесспорно, относящаяся к фундаментальным. Она дает возможность по-иному рассмотреть само 
определение филологии как области научного знания. Философия предлагает следующую градацию: объект ее — слово; 
предмет — особенности словоупотребления, общие для лингвистики и литературоведения1. Такая безапелляционность отчетливо проявляется в категорическом заявлении Мориса Бланшо, 
утверждавшего: тот, кто захочет, чтобы литературное произве
1 Хроленко А.П. Введение в филологию: учеб. пособие. М.: ФЛИНТА: 
Наука, 2017. С. 21.

дение выражало «что-нибудь еще», обречен на бессмысленный 
поиск — ведь «оно ничего не выражает», кроме «немого скопища бесплодных слов», которые лишь заменяют собой бытие1.
Как будто уверовав в святое благовествование от Иоанна: 
сначала было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог, — 
литературоведение так и не вышло за пределы слова (а может, 
если продолжить постмодернистский дискурс, оно сняло благодаря этому с себя дополнительную ответственность?). Акцент 
был сразу же сделан отчетливо, но не совсем точно: словесное 
искусство. Между тем как следовало бы сказать, что было бы 
более верно: словесное искусство, так как искусство живет по 
законам искусства, а не по законам языка. Ко всему прочему, 
еще и по законам самой структуры, имеющей свои свойства, 
свои особенности. Вообще понятие формы в литературной науке, когда речь идет о структуре, — настоящий хаос синонимов.
Я старался избегать полемики, предпочитая объективную 
констатацию фактов и разных точек зрения тем более, что они 
сами по себе, вступая в столкновение друг с другом, оказывались остро полемичны, и незачем было подливать масло в огонь. 
Я стремился также исключать терминологические излишества, в 
особенности терминологические нововведения, нередко превращающие научный стиль в жаргон, недоступный для посторонних. Некоторые понятия пришлось заимствовать у других, более 
точных теорий искусств, но лишь в виде аналогий и уподоблений: литературная структура несет в себе свои законы и нормы. Только некоторые новые категориальные положения оказались важны, становясь опорами всей концепции, и потребовали 
их упоминаний и расшифровки.
Как правило, фундаментальные идеи отделяет от их использования большое временное пространство. Я обратился к 
новому методу исследования в практических занятиях со студентами, когда он еще только складывался, и получил вполне 
приличные результаты. Но главное, что им заинтересовалась 

1 Бланшо Морис. Пространство литературы. М.: Логос, 2002. С. 12.

школа. В начале 2020 года была опубликована моя статья в коллективной монографии с работами известных методистов и 
учителей-практиков1. Составителем и редактором монографии 
выступил М.И. Шутан. Закончив университет и делая научную 
карьеру (доктор педагогических наук, заведующий кафедрой), 
он ни на один год не прерывал своей работы в школе! Для меня 
это особые люди, я бы сказал, люди практической науки и научной практики. Сам я после трех лет преподавания в школе, став 
аспирантом университета, уже не возвращался в нее.
В статье, как мне представлялось, разрешался остро поставленный вопрос о том, что из школьных программ следует изъять романы Толстого и Достоевского, трудные для восприятия 
подростками. Идея была выдвинута авторитетным лингвистом 
Людмилой Вербитской, и потому не был учтен один из центральных законов структурного подхода, по которому часть, 
если это часть структуры, должна нести в себе свойства целого и рассматриваться, как часть целого. Так что удачно выбранный фрагмент может дать многое учащимся из сюжета, идей 
масштабного произведения, из особенностей его формы, да 
и из жизни самого его автора. А там, когда дети повзрослеют, 
возможно, рука сама потянется к книжной полке, к уже отчасти 
знакомым текстам, чтобы иметь возможность прочесть гениальные романы от доски до доски, как говорили когда-то, или от 
обложки до обложки, как говорят сейчас, вместе с форзацами, 
если они того заслуживают. Некоторые дети читают их уже в 
раннем возрасте, точнее сказать, слушают, как им читают вслух 
взрослые. Это большая редкость сейчас, но она есть, если это 
принято в семье. Лев Толстой, выпуская в свет сборник «Мысли 
мудрых людей на каждый день», которым очень дорожил (тексты были отобраны и часто обработаны или написаны им), — 
субботу и воскресение отдавал семейным чтениям, настолько 
считал их важными.

1 Литературное произведение в контексте художественной культуры. 
Нижний Новгород: НИРО, 2020.

По ходу анализов мне часто приходилось прибегать в книге к отступлениям, и, хоть это нарушало изложение, они могут 
представлять интерес для читателей, как воспоминания о том, 
«что было» в не так уж далекие времена филологической науки, 
и объяснить появление ряда существенных идей самой книги.
Поэтому не будет только красным словцом в заключение 
краткой аннотации, сказать, что книга обращена к самой широкой аудитории, к студентам и преподавателям гуманитарных и естественно-научных факультетов и вузов, к учителямсловесникам, к учащимся школ и ко всем, кто увлекается 
литературой, тем более — русской классикой. Но в какой мере 
это произойдет, если произойдет вообще, судить уже не мне.

Благодарности

Благодарю Антона Фортунатова за ценные замечания в процессе создания книги и за сквозную правку ее текста.
Хочу высказать горячую благодарность светлой памяти 
Юлиана Оксмана, Сергея Бонди, Зиновия Паперного, Григория 
Бялого, дарившим меня своим вниманием и советами, Бориса 
Мейлаха, создателя Комиссии комплексного изучения творчества при Академии наук СССР, настойчиво приглашавшего меня 
на свои симпозиумы, тем самым побуждая к работе.
Особая благодарность моим студентам. Общение с ними, с 
этой все увеличивающейся с годами — и никогда не повторяющейся — молодой, хорошо подготовленной университетской 
аудиторией на лекциях, практических занятиях, спецкурсах, семинарах всегда давало сильнейшие творческие импульсы. А возникавшие в процессе лекций или в обсуждениях идеи требовали 
всякий раз их решения уже в напряженном труде за письменным 
столом.

ВВЕДЕНИЕ

Общие идеи книги. Уточнение понятия структурного исследования. Субъективность. Неожиданность решений нового аналитического метода.

Пути исследовательские неисповедимы. Началось все с изучения еще на студенческой скамье материалов творческого процесса Л. Толстого, и я работал во время частых своих наездов 
в Москву в стальной комнате-сейфе, в архиве музея на Кропоткинской улице (заглавие ее до сих пор осталось у станции метро), там хранились все автографы Толстого, и я держал в руках 
драгоценные рукописи «Войны и мира». Тогда это еще было возможно; сейчас — только фотокопии, дающие слабое представление о характере авторской работы: карандаш или перо, цвет 
чернил в разных пластах правки, качество бумаги — словом все, 
что относится к палеографии. Затем наступило увлечение Чеховым, Достоевским, писателями-нижегородцами (П.И. Мельников — Андрей Печерский, В.Г. Короленко). И только в 1980-х годах я обратился к Пушкину, — и круг давних увлечений вдруг 
замкнулся.
Это было естественно. Все русские литературные гении 
XIX столетия вышли в свое время из его гнезда, каждый посвоему: как распорядились условия труда и талант писателя. 
Но с обращением к Пушкину еще один давний поиск тоже пришел к финалу. Недостающие звенья оказались под рукой, а разрозненные предварительные наброски сложились в окончательно завершенную концепцию. И это при том, что в исходе работы 
стало совершенно очевидным: понятие структуры литературного произведения до сих пор слабо, если не сказать, почти не 
исследовано. Наука о литературе стала заложницей старых методик, бесконечно повторяющихся, как клише, и говорит собственно не о литературе, а скорее по поводу литературы: как о 
метафоре действительности, давшей толчок замыслу писателя. 
И вот уже, почти без обиняков, утрируя это положение, «Борис 

Годунов» начинает толковаться как отражение эпохи Смутного 
времени, «Война и мир» — Отечественной войны 1812 года, а 
«Тихий Дон» — борьбы с контрреволюцией на Дону.
Или на первый план выступают социологические и идеологические положения, словно они организуют процесс творчества, или основой всего в словесном искусстве становится язык 
и его специфика, или на каждом шагу появляются свободные 
импровизации, которым нет конца. Прав герой или виноват, и 
что бы случилось, если бы изменились события; и почему им 
увлеклась героиня, ведь он мало чего стоит, во всяком случае, 
не стоит ее: она темпераментна, ей нужен иной партнер, а он 
чересчур ангажирован; и кто он такой, талант, или гений, или 
пошляк, примеривающий чужую маску; на какое место его поставить; что оказалось для него решающим, случай или обстоятельства: определенная эпоха с ее нормами и требованиями; 
чистый ли он рационалист или романтик; скрывается ли за ним 
реальное лицо, или это выдумка автора и какой-то синтезированный герой, черты которого взяты отовсюду, своего рода alter 
ego постмодернизма? — подобные предположения, разрастаясь, 
как снежный ком, возникают всякий раз и у дилетантов, и у профессионалов при обсуждении литературных шедевров, и их ничем не остановить.
Вот, первое четверостишие «Евгения Онегина»: «Мой дядя 
самых честных правил, / Когда не в шутку занемог, / Он уважать 
себя заставил / И лучше выдумать не мог». Что значит «уважать 
себя заставил»? — расхожая идиома, соответствующая фразе 
«приказал долго жить», или речь идет не о смерти дядюшки, а 
о его предсмертном состоянии и угрозе лишить племянника наследства? И зачем использованы два подлежащих — «дядя» 
и «он», хотя можно было обойтись одним? В каком значении 
употреблен союз «когда», не является ли он заменой лексемы 
«если»? Можно ли считать выражение «самых честных правил» 
аллюзией на крыловскую басню «Осел и мужик» («Осел был самых честных правил: / Ни с хищностью, ни с кражей незнаком: / 
Не поживился он хозяйским ни листком»)? Выбраться из западни