История «блудного сына» в русской литературе : модификации архетипического сюжета в движении эпох

Э.А. Радь

ИСТОРИЯ «БЛУДНОГО СЫНА»
В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

МОДИФИКАЦИИ АРХЕТИПИЧЕСКОГО СЮЖЕТА 
В ДВИЖЕНИИ ЭПОХ

Монография

4-е издание, стереотипное

Москва
Издательство «ФЛИНТА»  
2022

УДК 821.161.1
ББК 83.31(2Рос=Рус)1-8

Р15

Р е ц е н з е н т ы:

д-р филол. наук, проф. (Оренбургский государственный 
педагогический университет) С.М. Скибин;

д-р филол. наук, проф. (Удмуртский государственный 

университет) Т.В. Зверева;

д-р филол. наук, проф., заслуженный деятель науки Республики 
Башкортостан (Башкирский государственный университет) 

И.Е. Карпухин

Р15 

Радь Э.А.
    История «блудного сына» в русской литературе : модификации 
архетипического сюжета в движении эпох : монография / 
Э.А. Радь. — 4-е изд., стер. — Москва : ФЛИНТА, 2022. — 276 с. — 
ISBN 978-5-9765-1826-1. — Текст : электронный. 

В монографии на широком историко-литературном материале 
рассматривается типология евангельского сюжета о блудном сыне, его 
трансформация и актуализация в процессе непрестанного смыслопорождения. На основании сравнительного анализа прослеживается 
развитие инварианта в произведениях в движении эпох, выявляются 
сходства и различия литературных текстов, а устойчивость архетипического сюжета предстает как способ художественного постижения события. Художественные модели как варианты текстаматрицы, созданные индивидуально-авторским сознанием, в системе 
модификаций репрезентируют смысловое многообразие интерпретации проблемы «отцов и детей» и многоликость образа «блудного 
сына».
Для преподавателей, аспирантов, студентов филологических факультетов, учителей-словесников и всех, кто интересуется духовными 
составляющими нашей жизни.

УДК 821.161.1
ББК 83.31(2Рос=Рус)1-8

ISBN 978-5-9765-1826-1
 © Радь Э.А., 2014
© Издательство «ФЛИНТА», 2014

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ  .......................................................................................................................... 5

Глава 1. Христианский канонический метасюжет 
и литературное творчество

1.1. Мифологический сюжет-архетип о блудном сыне как отражение 
конфликта поколений: уровни нарратива, многоуровневые 
диалоги, «межтекстовое единство»  ...............................................................14
1.2. Теория сюжетных модификаций и литературное творчество 
в типологическом освещении. Роль авторского сознания  ....................26

Глава 2. Модификации сюжета о блудном сыне 
в древнерусской литературе

2.1. «Грешная» мать в «Житии Феодосия Печерского»: 
модель «Перевернутость»  ................................................................................52
2.2. Система эквивалентностей «Слова о полку Игореве» 
и евангельской притчи о блудном сыне: модель «Тщеславие»  ...........56
2.3. Мудрый сын в «Молении Даниила Заточника»: 
модель «Преданность»  ......................................................................................60
2.4. «Домострой» и русская литература XVII в.: модели 
«Моральное высшее», «Договор с дьяволом», «Невозвращение», 
«Договор с ангелом»  ..........................................................................................66
2.5. «Комидия притчи о блуднем сыне» Симеона Полоцкого: 
модель «Скиталец»  .............................................................................................91

Глава 3. Вариативность архетипического сюжета 
о блудном сыне в русской литературе XVIII в.

3.1. Произведения петровского времени («Гистории»: модель 
«Путешественник», трагедокомедия Феофана Прокоповича 
«Владимир»: модель «Призыв»  ...................................................................110
3.2. Трагедия А.П. Сумарокова «Синав и Трувор»: 
модель «Трагическая дилемма»  ...................................................................116
3.3. Комедия Д.И. Фонвизина «Бригадир»: 
модель «Духовная пустота»  ..........................................................................126
3.4. «Путешествие из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева: 
модель «Поиск добродетельности»  ............................................................132
3.5. «Наталья, боярская дочь» Н.М. Карамзина: модель «Чистота» .......143

Глава 4. Трансформация сюжета о блудном сыне 
в русской литературе XIX — начала XX в. 
Межтекстовые диалоги в реализации смыслового единства

4.1. Дихотомия «блудный — праведный» в структуре романа 
А.С. Пушкина «Капитанская дочка»  ..........................................................158
4.2. Трансформация «вечного текста» в повести Н.В. Гоголя 
«Тарас Бульба»: модель «Детоубийство»  .................................................164
4.3. Проблема выбора путей и смены поколений в романе 
И.С. Тургенева «Отцы и дети»: модель «Духовное одиночество»  .....172
4.4. Интертекстуальные переплетения в повести А.П. Чехова 
«Черный монах»  ................................................................................................194
4.5. Моделирование вариантов сюжета-архетипа авторским 
сознанием А.С. Пушкина и Л.Н. Андреева 
(«Станционный смотритель» и «Молчание»)  ........................................209
4.6. Сюжетообразующие парадигмы в ранних рассказах 
Л.Н. Андреева «В темную даль», «Мысль»:  
модели «Символическое отцеубийство» и «Интеллектуальное 
блуждание»  ..........................................................................................................220
4.7. «Точка зрения» героя-нарратора в стихотворении В. Брюсова 
«Блудный сын»  ..................................................................................................230
4.8. Сотворение новой реальности в «Стихах к сыну» 
М.И. Цветаевой  ..................................................................................................235
4.9. Межтекстовый диалог в поэме Н.С. Гумилева «Блудный сын»  .......240

ЗАКЛюЧЕНИЕ  ...........................................................................................................245
ПРИМЕЧАНИя  ...........................................................................................................251

ПРИЛОЖЕНИя
Приложение 1. Механизм порождения сюжетных модификаций  .........268
Приложение 2. Схема парадигмы художественных произведений 
русской литературы, содержащих в своей структуре мотив 
«отцы — дети» (модификации архетипического сюжета 
о блудном сыне)  .................................................................................................269
Приложение 3. Пример трансформации сюжета-архетипа 
в «Житии Феодосия Печерского»  ..............................................................270
Приложение 4. Характер трансформации текста-матрицы 
(сюжета-архетипа о блудном сыне) в произведениях 
русской литературы, содержащих мотивы «отцы — дети», 
«блудный сын»  ...................................................................................................271

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сюжет о блудном сыне, входящий в Священное Писание — антологию древней художественной литературы, составленную из 
произведений разных родов и жанров и имеющую художественную ценность и мифологическую основу, — рассматривается нами 
как структурное начало, содержащее конфликт поколений в ситуации выбора жизненного пути, как матрица философской мысли 
типологической парадигмы художественных произведений русской литературы, содержащих в своей структуре мотив «отцы — 
дети». Историко-типологическое и историко-генетическое исследование линии этого древнего сюжета в русской литературе, в 
разных вариациях представленного авторами-создателями текстов 
и приоткрывающего смысловые глубины, «высвечивает» существование системы его модификаций: литературные произведения 
варьируют древний инвариант с учетом представлений своего времени. Модификации первоосновы в движении эпох происходят 
под влиянием как внешних факторов (исторического контекста, 
потребностей общества, художественного метода, жанровых особенностей), так и внутренних (механизма личностной и сверхличностной памяти). Сюжетные модели есть концепции, в которых 
иначе, чем в инварианте, по-новому, раскрываются отношения с 
людьми и миром. Ситуация конфликта поколений — «генотип», 
сохраняющийся в модификационных моделях во времени и имеющий всевременной характер.
Евангельская притча о блудном сыне несет в себе конкретное священное событие. Разделяя жанровые функции притчи и других текстов, в которых «событию придается значение», 
ю.М. Лотман пояснял, что значение приписывается в коде — однозначном для отправителя и подлежащем интерпретации для 
получателя1. Ученый указывал на необходимость типологического подхода к литературе и культуре и потребность в типологических моделях2.
Типологический подход позволяет изучить далекие и близкие явления литературы, исходя из структурного единства всей 
культуры человечества. Первоочередная задача такого изучения 
литературы и культуры — выработка метаязыка для их описания. 
В типологической парадигме художественных реализаций единой 

основы таким метаязыком стала притча о блудном сыне. Метаязык как язык описания позволяет рассмотреть варианты одной и 
той же структурной функции и определить типологические закономерности.
Д.С. Лихачев3 отмечает, что наука, ища закономерности, останавливает свое внимание прежде всего на том, что повторяется, на 
похожем, общем и редко обращается к единичному. Однако иногда представляется гораздо более важным изучать неповторимое, 
индивидуальное. Ведь легко опознать лист клена, но нет одинаковых листьев; легко обнаружить в литературных произведениях повторяющийся сюжет, но мы не найдем одинаково художественно 
воплощенных сюжетов. Попытка увидеть и соединить закономерность и индивидуальное внутри этой закономерности позволяет 
нам углубиться в соотнесенность общей нормы, воспринимаемой 
художником и адресатом произведения как внешняя по отношению к данному тексту закономерность, и конкретных творческих 
решений, воспринимаемых как индивидуально-совершенные открытия. Вслед за В.я. Проппом, который провел огромную основательную и скрупулезную работу по генетической и типологической систематизации фольклора, мы попытались генетически 
систематизировать произведения русской литературы, в своей 
структуре содержащие (эксплицитно или имплицитно) евангельский миф о блудном сыне.
Современные исследователи в разное время обращали внимание на влияние поэтики Библии на художественное сознание 
многих русских писателей. К архетипическому сюжету о блудном сыне обращаются в своих исследованиях, посвященных русской литературе XIX в., А.В. Чернов4, ю.В. Шатин5, В.И. Тюпа6. 
Наша работа «Трансформация сюжета о блудном сыне в русской 
литературе»7 (2003 г.) так же вошла в научный оборот. На нее ссылается в своей диссертации В.И. Габдуллина, чье исследование посвящено творчеству Ф.М. Достоевского8 как иллюстрации художественного осмысления духовного опыта, отраженного в притче 
о блудном сыне и в литературе XIX в.
Непрерывность литературного процесса, изучение сравнимых 
художественных явлений предполагает накопление опыта топологической рефлексии. А.В. Чернов предположил, «что воздействие 
архетипа «блудного сына» на русскую литературу объективно су

ществовало и порой становилось краеугольным камнем мировоззренческой позиции писателя»9. Мировоззренческая позиция есть 
рефлексия автора как отражение осознания противоречий бытия и 
сознания, концепция отношений человека и мира, их внутренних 
возможностей и потребностей, представленных внутри каждого 
актуального сюжета, в художественном образе блудного сына с его 
историей в историко-литературном времени.
В.Г. Зусман, размышляя над микромоделью системы «литература», пишет: «В культурной коммуникации традиция, будучи 
общей для автора и читателя, создает возможность понимания 
смысла произведения литературы читателем, и она же обеспечивает последнего набором кодов-критериев, которыми он может 
воспользоваться, чтобы из множества текстов выделить корпус 
произведений художественной литературы. В качестве такого 
кода и может быть назван концепт»10. Литературоведение и философия под концептом понимают имя, образ, особое «психологическое образование», несущее в себе какую-нибудь смысловую 
функцию, «комплекс понятий, представлений, чувств, эмоций, 
иногда даже волевых проявлений»11. Концептом можно назвать 
и ключевые мотивы евангельской притчи, неотделимые друг от 
друга, — «отцы — дети», «блудный сын», так как в основных потенциях, заложенных в них, в направлении развития ассоциаций, 
возникающих на их основе, и кроется главная загадка смыслопорождающего эффекта.
В монографии впервые предпринята попытка рассмотреть 
на материале русской литературы типологию конкретного сюжета в широком временном охвате. Подобный подход отвечает 
традициям русской академической литературы и «классического» литературоведения. Исследуя литературное творчество в типологическом освещении, анализируя «межтекстове единство» 
в контексте системы сюжетных модификаций, мы движемся от 
структурного анализа инварианта с генерализирующими мотивами его фабулы, выявления разных уровней текста библейской 
притчи к парадигме ее репрезентативных вариаций и описанию 
соотношения традиционных и индивидуально-авторских контекстов и смыслов этих вариаций. В рассмотренных произведениях прослежена трансформация как сюжета, так и ключевых 
фабульных мотивов.

Сюжетно воплощенное событие притчи и его значение — это 
смысловые уровни притчи, семиотика вечного. Текст притчи с его 
первичной формой образного моделирования реальности и содержательным потенциалом осмысляется индивидуально-авторским 
сознанием, создающим новые тексты, и различно функционирует 
во времени. Переосмысление текста происходит благодаря разным 
семантическим и синтаксическим единицам, которые становятся 
для создателя структурно значимыми.
Типологическая классификация и парадигма определяются системой социального функционирования текстов с единой 
структурной тематической единицей. Звенья парадигмы представляют собой различные варианты единого инвариантного значения. Инвариант как метаязык исполняет роль организатора 
системы, мерками которой мы измеряем другие тексты-объекты 
в движении эпох. Всем известное повествование о блудном сыне 
со своими образами приобрело, как, впрочем, и многие другие библейские сюжеты и образы, значение символа, выступающего «в 
роли сгущенной программы творческого процесса». «<...> Развитие сюжета — лишь развертывание некоторых скрытых в нем 
потенций»12. «Засевший в памяти писателя яркий эпизод, — замечает ю.М. Лотман, и эти слова вполне применимы к евангельскому сюжету о блудном сыне, — символизировался и начал проявлять типичные черты поведения символа в культуре: накапливать 
и организовывать вокруг себя новый опыт, превращаясь в своеобразный конденсатор памяти, а затем развертываться в некоторое 
сюжетное множество...»13.
ядром сюжета о блудном сыне является мотив «отцы — дети», 
раскрывающий взаимоотношения поколений. Традиционный мотив разворачивается в сюжет, в связи с чем мы можем проследить 
его развитие от эпохи к эпохе и убедиться в бесконечной актуальности извечной проблемы отцов и детей и невозможности однозначного ее решения, ибо в разные исторические времена вопрос 
взаимоотношений поколений наполняется новым содержанием и 
смыслом. Двигаясь во времени, сюжет-архетип становится некой 
моделью системы человеческого полагания и поведения, заключающей в себе оценивающий авторский взгляд, без которого теряет 
жизненную значимость, ибо представляет собой не просто схему 
событий, а реализацию определенного типа поведения. Первооб

раз впитывает в себя различные мифологемы и современные идеи, 
благодаря чему и переходит в сюжет актуальный, реализованный 
в конкретном произведении, и сохраняется в нем наподобие ядра.
Художественные произведения, создаваемые в каждом новом 
временном отрезке, имеющие в своей основе общую структурную 
единицу, рассматриваются нами как парадигма типологически 
разнообразных «модификаций» одной и той же основы. Системноструктурный анализ художественных текстов, включающий в себя 
изучение типологических схождений и расхождений, утверждает 
нас в понимании «текста как смыслопорождающего устройства». 
Структурный метод продуктивен при анализе мифологических 
влияний, повторяющихся тематических элементов и предполагает, что художественное произведение рассматривается как система разноуровневых отношений, при этом уровни выделяются на 
основе оппозиций. Типологический метод позволяет выявить инвариантные закономерности развития структурных функций на 
основе сопоставления функционально эквивалентных литературных явлений.
Выбор произведений русской литературы разных жанров и 
разных эпох определялся их репрезентативностью для выстраивания типологической парадигмы сюжетных модификаций. Корпус 
произведений русской литературы выделен с помощью кода — 
библейско-евангельского сюжета о блудном сыне, содержащего в 
своей структуре генерализирующий мотив «отцы — дети» и сопряженный с ним мотив блудного сына. Парадигматический ряд 
сюжетных модификаций дает возможность проследить путь одного сюжета и причастных к этому сюжету мотивов, проанализировать и понять всю суть системы с устойчивым канонизированным 
типом кодировки, увидеть историю «блудного сына» во времени. 
Полное описание генетических связей между различными сюжетными модификациями инварианта о блудном сыне далеко превосходит возможный объем данного диссертационного исследования.
В своем исследовании мы опираемся на принципы структурного и типологического методов, разработанные Д.С. Лихачевым и ю.М. Лотманом, на теорию Д.С. Лихачева о концентрации 
в концептуальной сфере языка культуры в целом, а также теорию 
М.М. Бахтина о диалогической природе образотворчества, учение 
Б.О. Кормана об авторе и субъектной организации художествен

ного произведения, формах выражения авторского сознания в нем, 
на труды таких видных литературоведов как А.Н. Веселовский, 
В.я. Пропп, М. Мамардашвили, Р. Барт, А.Ф. Лосев, М.М. Бахтин, С.Н. Бройтман, О. Фрейденберг, Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпа, 
В. Шмид, В.А. Зарецкий, на концепцию современного литературоведа А.Х. Гольденберга, исследующего фольклорные и литературные архетипы в поэтике Н.В. Гоголя. Мы следуем за К.Г. юнгом14, 
понимающим под архетипами не столько образно-символические 
представления глубинных явлений человеческой психики, «коллективного бессознательного» (К.Г. юнг), сколько «сквозные», 
«порождающие» модели словесного творчества, за представителями «мифологической критики» М. Бодкиным15 и Н. Фраем16, создавшим концепцию литературного архетипа на мифологической 
основе, внутри которой отождествлявшим миф и архетип, применяющим понятие мифа к повествованию, а архетипа — к его значению, смыслу; за теоретиками литературных архетипов в лице 
М. Элиаде17, рассматривающего архетип в значении «парадигмы», 
«праобраза, служащего примером», С.С. Аверинцевым18, Дж. Шипли19, указавшими на многоуровневую структуру архетипа, Е.М. Мелетинским20, А.Х. Гольденбергом, который, соглашаясь с основными положениями современных исследователей о типологической 
повторяемости, абстрагированности, матричности как способности 
архетипов продуцировать на своей основе новые варианты протообразцов, наследственности, способности передаваться от поколения к поколению, вносит свой существенный вклад в разработку 
теории архетипов. «В работах современных исследователей, — пишет ученый, — существенно расширена сочетаемость других литературоведческих категорий с термином «архетип»: это синоним 
мифологемы, архетипическая модель, черта, формула, матрица, 
образ, символ, сюжет, герой»21. Исходя из этого расширенного понимания термина «архетип», исследователь делает акцент на способах и приемах реализации архетипов в литературном творчестве.
Понятие сюжета-архетипа весьма обстоятельно раскрыто в статье группы авторов (Б.Ф. Егорова, В.А. Зарецкого, Е.М. Таборисской, Е.М. Гушанской, А.М. Штейнгольд) «Сюжет и фабула», рассматривающих взаимодействия основных категорий сюжетологии. 
Так, авторы отмечают, что в типологическом аспекте литературного процесса сюжет как последовательность действий в произ

ведении, художественно организованная через пространственновременные и причинно-следственные отношения и организующая 
систему образов, существует как архетип, переходя из одного произведения в другое. «Сюжет-архетип предшествует конкретной 
фабуле произведения: жизненные явления отбираются и организуются художником под действием и с учетом сюжета-архетипа. 
Последний — необходимое звено замысла: он первичен в отношении к конкретной фабуле, подчиняя жизненный материал, оформляя, так сказать, его основные массивы, тогда как актуальный сюжет, вторичный по отношению к ней, окончательно преобразует 
жизненную основу в явление искусства. <...> В актуальном сюжете сюжет-архетип сохраняется как внутренняя форма...»22.
Важный момент связан с разграничением так называемого 
«бродячего» сюжета и сюжета-архетипа. В нашем случае мы не говорим о сюжете-архетипе, существующем как протосюжет (к последнему относятся «бродячие» сюжеты), который подчиняет себе 
фабулу, главенствует над ней. Нас интересует архетип, получивший воплощение в конкретном сюжете, архетип, который, будучи 
конкретизирован и наполнен жизненным материалом (фабулой) и 
в значительной мере — заслонен им, не исчезает и всегда остается 
распознаваем.
Литература живет по своим, только ей присущим законам, и 
памятью других типов словесного творчества. По мысли В.А. Беглова, чем более зрелой выступает литература и чем более совершенным оказывается конкретное произведение, тем более архетипически ориентированным оно себя проявляет. Архетипы — это 
своего рода знаки самоидентификации элементов внутреннего 
мира литературного произведения... в пространстве и времени23. 
Как мы уже отмечали, архетип, всегда сохраняя свое значение и 
функции, не разрушается, а только видоизменяется, проявляя себя 
в новых формах на новых исторических этапах.
Существующие исследования отдельных произведений русской литературы, отображающих и изъясняющих конфликт поколений, не позволяют проследить весь путь одного сюжета и 
причастных к этому сюжету мотивов в движении эпох. Без всеобъемлющего осмысления, без концептуального анализа текстов 
разных жанров, без целостного взгляда на развитие сцепленных мотивов «отцы — дети» и «блудный сын» невозможно уви

деть и понять всю суть системы. Наше обращение к библейскому 
сюжету-архетипу о блудном сыне — феномену, который стал объектом наибольшего числа интерпретаций в мировой литературе и 
искусстве, — предполагает систематизацию типологической повторяемости структурных элементов в парадигме сюжетных модификаций модели-матрицы.
Мы оперируем терминами «сюжет» и «фабула», отталкиваясь 
от положений, раскрывающих их соотношение: «Для фабулы неважно, в какой части произведения читатель узнает о событии, и 
дается ли оно ему в непосредственном сообщении от автора, или 
в рассказе персонажа, или системой боковых намеков. В сюжете 
же играет роль именно ввод мотивов в поле внимания читателя. 
Фабулой может служить и действительное происшествие, не выдуманное автором. Сюжет есть всецело художественная конструкция» (Б. Томашевский24); «фабула лишь материал для сюжетного оформления» (В. Шкловский25); «фабула и сюжет являются в 
сущности единым конструктивным элементом произведения» 
(П.Н. Медведев26).
Цель монографии заключается в том, чтобы на основании 
сравнительного анализа проследить развитие инварианта (евангельского сюжета о блудном сыне) в движении эпох, выявив сходства и различия текстов; уяснить, как с помощью канонического 
текста-кода постигаются конкретные жизненные ситуации, как, 
трансформируясь, сюжет демонстрирует свою устойчивость, оставаясь способом художественного осмысления и организации событий, как индивидуально-авторское сознание моделирует новые 
варианты, трансформируя сюжет на уровне структуры и смысла; 
выстроить историческую систему сюжетных модификаций одной 
и той же основы.
Полученные выводы вносят новый вклад в разработку истории 
и теории литературы. Теория порождения сюжетных модификаций, предложенная в данном исследовании, позволяет рассматривать типологию различных фабул, сюжетов, мотивов. Целостность 
и широта охвата литературных произведений с их образцами решения извечной проблемы «отцов» и «детей» и различными образами блудных сыновей / дочерей дают возможность проникнуть 
в процессы художественного исследования тайн человеческой индивидуальности, понять степень свободы и зависимости человека