Психологизм русской классической литературы

            А.Б. Есин



Психологизм русской клАссичЕской литЕрАтуры

Учебное пособие

5-е издание, стереотипное





Москва Издатеёьство «ФёИ^TA»
2022

УДК 372.8:82
ББК 83.3(2Рос=Рус)1
    Е83

Библиотека студента
Главный редактор Д.И. Фельдштейн Заместитель главного редактора
С.К. Бондырева
Члены редакционной коллегии: А.Г. Асмолов, В.А. Болотов, В.П. Борисенков, А.А. Деркач, А.И. Донцов, И.В. Дубровина, М.И. Кондаков, В.Г. Костомаров, Н.Н. Малофеев, Н.Д. Никандров, В.А. Поляков, В.В. Рубцов, Э.В. Сайко




      Есин А.Б.
Е83         Психологизм русской классической литературы : учебное
      пособие / А.Б. Есин. — 5-е изд., стер. — Москва : ФЛИНТА, 2022. — 176 с. — ISBN 978-5-89349-404-4. — Текст : электронный.

          Книга известного литературоведа и культуролога, вышедшая впервые в 1988 году и ставшая уже малодоступной, давно пользуется заслуженным интересом читателей. Издание по-прежнему остается наиболее авторитетным исследованием литературного психологизма. Автор рассматривает вопрос о психологизме художественной литературы (прозы) как о высокой ступени ее развития. В русской литературе ученый находит психологизм в его развитом виде, начиная с прозы Лермонтова; далее в книге рассматривается накопление новых и новых приобретений в раскрытии тайн человеческой души (творчество Тургенева, Чернышевского, Л. Толстого, Достоевского, Чехова).
          Для студентов высших учебных заведений, преподавателей, учителей-словесников, абитуриентов.

УДК 372.8:82
ББК 83.3(2Рос=Рус)1




ISBN 978-5-89349-404-4

© Издательство «ФЛИНТА»,2017

            ОТ АВТОРА



   Одна из главных притягательных черт художественной литературы — ее способность раскрыть тайны внутреннего мира человека, выразить душевные движения так точно и ярко, как этого не сделать человеку в повседневной, обычной жизни. В психологизме один из секретов долгой исторической жизни литературы прошлого: говоря о душе человека, она говорит с каждым читателем о нем самом.
   Русская классическая литература достигла в изображении внутреннего мира человека высочайших художественных вершин. Имена Лермонтова, Тургенева, Толстого, Достоевского — это имена крупнейших, гениальных писателей-психологов, равных которым не так уж много в мировой литературе.
   Как правило, с этими и другими шедеврами русской психологической прозы человек впервые знакомится подростком, когда жизненный опыт и возрастные особенности восприятия еще не позволяют ему в полной мере постичь глубокий психологический смысл, заключенный в шедеврах русской классики. Старшекласснику здесь во многом может и должен помочь учитель-словесник, студенту — преподаватель вуза, а им, в свою очередь, хочет помочь автор этой книги.
   В первом разделе читатель найдет общие сведения о психологизме как свойстве художественной литературы, здесь рассматриваются вопросы психологического мастерства писателя, места психологизма в литературном произведении, его особой содержательной роли; кратко освещаются основные этапы развития психологизма в мировой литературе. Второй раздел посвящен анализу своеобразия психологического стиля в произведениях крупнейших мастеров психологизма — Лермонтова, Тургенева, Чернышевского, Толстого, Достоевского, Чехова.
   В книге речь идет только о психологизме в произведениях эпического, повествовательного рода. В лирике и драме психологизм, в силу родовой природы, имеет специфические особенности существования и развития и должен рассматриваться отдельно.

3

                ИНСТРУМЕНТ
                ЧЕЛОВЕКОВЕДЕНИЯ







            ЧТО ТАКОЕ «ПИСАТЕЛЬ-ПСИХОЛОГ»?


   Ответить на этот вопрос не так просто, как кажется на первый взгляд. Быть психологом — значит понимать человеческую душу, проникать в скрытые мотивы поступков, словом — изучать человека. Но какой же писатель лишен этого качества? Между тем некоторых писателей — таких, как Лермонтов, Толстой, Достоевский, — мы особенно часто называем психологами, указывая тем самым на отличительную особенность их таланта. При этом, следовательно, подразумевается и наличие «писателей-непсихо-логов», т.е. тех, кто менее склонен изображать внутренний мир личности, чье внимание сосредоточено на иных сторонах человеческой жизни.
   Итак, мы с самого начала сталкиваемся с двумя значениями слова психологизм — широким и узким¹. В широком смысле под психологизмом подразумевается всеобщее свойство искусства, заключающееся в воспроизведении человеческой жизни, в изображении человеческих характеров. Отражая и художественно осваивая социальную, общественную характерность жизни людей, искусство и, в частности, литература создают не только общественные, но прежде всего психологические типы. В искусстве

¹ На самом деле этих значений больше, и проблема «психология и литература» чрезвычайно многогранна. О некоторых интересных ее аспектах, не вошедших в настоящую книгу, можно узнать из следующих работ: Бурсов Б.И. Личность Достоевского. — Л., 1979; Выготский Л.С. Психология искусства. — М., 1968; Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. — М., 1977.

4

социальное как бы превращается в психологическое, воплощается в нем, получает через него свое выражение. Искусство познает социальные явления через явления психологические.
   Воссоздавая тот или иной характер, стержнем которого является прежде всего некая социальная определенность, писатель воплощает его в персонаже, создает как бы новую индивидуальность, личность, обладающую неповторимыми особенностями. Совокупность устойчивых черт личности — реальной или вымышленной — называется в научной психологии и обыденной речи характером. Характер — это, безусловно, явление психологическое. Видимо, благодаря этому слова психология и характер сблизились и стали синонимами или почти синонимами.
   В таком значении слово психология проникло и в литературоведческий обиход: так, часто говорят, что Лесков изобразил психологию русского человека и т.п., хотя терминологически гораздо точнее говорить здесь о характере — как воплощении главных, устойчивых черт явления в их индивидуальной конкретности. В других гуманитарных науках такое употребление слова психология не вызывает недоразумений и путаницы, а в литературоведении оно ведет к неразличению общих и специфических свойств литературы; ведь если писатель всегда изображает в своих произведениях «психологию» героев, т.е. создает характеры, типы, то это вроде бы и есть художественный психологизм, и, таким образом, все искусство, вся литература психологичны.
   А между тем за термином психологизм в литературоведении прочно закрепилось другое, более узкое значение, согласно которому психологизм является свойством, характерным не для всего искусства и не для всей литературы, а лишь для определенной их части¹. При этом подчеркивается, что «писатели-психологи» изображают внутренний мир человека особенно ярко, живо и подробно, достигают особой глубины в его художественном освоении. Вот об этом специфическом свойстве некоторых писателей и литературных произведений в дальнейшем и пойдет речь.
   Необходимо сразу же сказать, что отсутствие в том или ином произведении психологизма в этом узком и точном значении слова не недостаток и не достоинство, а объективное свойство. Просто

¹ См., например: Бочаров С.Г. Психологическое раскрытие характеров в русской классической литературе и творчество Горького // Социалистический реализм и классическое наследие. — М., 1960.

5

в литературе существуют психологический и непсихологический способы художественного освоения реальности, и они равноценны с эстетической точки зрения. Иными словами, нельзя спрашивать, какой писатель лучше — психолог или непсихолог; они просто разные, обладающие несхожими творческими манерами, каждая из которых интересна и ценна сама по себе. К такому выводу приводит нас исследование психологизма в научной литературе последних 25—30 лет. В литературоведении же конца 50-х--начала 60-х годов, когда категория психологизма только еще начинала осваиваться, часто происходило смешение широкого и узкого понятий психологизма; ошибки этого периода поучительны и, к сожалению, иногда сохраняются в сегодняшней практике преподавания, поэтому мы остановимся на них подробнее.
    В некоторых работах того времени происходило иногда неоправданное принижение той литературы, в которой отсутствовал психологизм в узком смысле. Это случалось, конечно, неумышленно и неосознанно, чаще всего — как следствие смешения понятий, когда психологизм одновременно понимается и как всеобщее свойство литературы, состоящее в воспроизведении человеческих характеров, и как изображение в художественном произведении внутреннего мира героев. Наличие психологизма объявлялось критерием художественности произведения: «Есть... область, без раскрытия которой существо человеческое в художественном произведении не будет жить полной жизнью", это сфера чувств, внутренний мир героев во всем его своеобразии, глубоко различный у каждого из них»¹.
    Что здесь имеется в виду? Очевидно, тот развитый и богатый психологизм, который мы наблюдаем в творчестве Л. Толстого, Достоевского, Флобера... Но тогда получается, что либо в творчестве, скажем, Рабле или Гоголя присутствует психологизм, только «похуже», чем у Толстого или Достоевского, либо у этих писателей психологизма нет вообще (и это действительно так!) и, по логике исследователя, их герои не живут «полной жизнью» (что вовсе не соответствует действительности). В общем, согласно этой логике, произведения писателей типа Гоголя или Рабле в любом случае оказываются по эстетическим достоинствам ниже произведений признанных писателей-психологов.

¹ Мышковская Л.М. Мастерство Л.Н. Толстого. — М., 1958. — С. 5—6. (Курсив мой. — А.Е.)

6

   Такое суждение могло возникнуть только потому, что под термином психологизм смешались два разных понятия и явления: широкое, универсальное, свойственное всей литературе, и узкое, специальное, характеризующее лишь какую-то часть (пусть даже очень значительную) художественных произведений.
   Смешение понятий и, что еще опаснее, незаметный переход от одного значения термина к другому и обратно в ходе исследования характерен и для работы Т.С. Карловой «Вопросы психологического анализа в наследии Л.Н. Толстого», в целом очень серьезной и ценной своими наблюдениями и выводами. Наличие психологизма («психологического анализа», в терминологии Т.С. Карловой) и здесь признается критерием художественности, но в дальнейшем анализе — «Илиады» Гомера — автор доказывает, что в этой поэме психологизма еще не было¹. В таком случае одно из двух: либо «Илиада» — произведение малохудожественное, либо налицо противоречие. А противоречие здесь в том, что в первом случае под психологизмом понималось явление универсальное, а во втором — специфическое. По ходу работы фактически произошла подмена значения и смысла.
   Надо сказать, что смешение понятий мешает и углубленному изучению психологизма как самостоятельного и качественно определенного явления. Подсознательное убеждение исследователей в том, что все без исключения писатели были в той или иной мере «психологами», не позволяет сравнивать психологизм с непсихологической манерой письма. А раз такое сравнение отсутствует, то мы лишаемся элементарной начальной точки отсчета, не можем произвести даже первой операции, необходимой при исследовании любого объекта: сопоставить психологизм с тем, что не есть психологизм, — не говоря уже о том, чтобы выявить и изучить закономерности его возникновения, бытования, функций и места в структуре литературного произведения. Нам остается в таком случае лишь эмпирически изучать своеобразие психологизма в творчестве того или иного писателя (что и делается более или менее успешно) и отказаться от попыток осмыслить это явление с теоретической точки зрения.
   Таким образом, установление понятийной и терминологической однозначности является безусловно необходимым.

¹ См.: Карлова Т.С. Вопросы психологического анализа в наследии Л.Н. Толстого. — Казань, 1959. — С. 37.

7

   Это хорошо понимал еще Чернышевский. Для него наличие психологизма в художественном произведении является критерием художественности, но критерием не универсальным. Ученый очень осторожен в этом вопросе: «Психологический анализ есть едва ли не самое существенное из качеств, дающих силу творческому таланту»¹, но психологизм лишь в том случае является достоинством художественного произведения, когда он в этом произведении внутренне необходим. В вопросе об эстетических достоинствах Чернышевский оперирует более надежным и универсальным критерием — критерием соответствия формы и содержания'. «Однажды написав “Метель”, которая вся состоит из ряда подобных внутренних сцен, он (Толстой. — А.Е.) в другой раз написал “Записки маркера”, в которых нет ни одной такой сцены, потому что их не требовалось по идее рассказа»¹ ². Из этого высказывания ясно, что Чернышевский отдает себе отчет в существовании непсихологического принципа письма и признает его самостоятельную эстетическую ценность.
   Кстати, несколько выше Чернышевский отмечает отсутствие психологизма в «описании быта и привычек большого барина старых времен в начале... повести “Дубровский” Пушкина и говорит при этом, что «трудно найти в русской литературе более живую и точную картину», чем это описание³. В другой своей статье — «Не начало ли перемены?» — Чернышевский почти то же самое пишет об очерках Н. Успенского: в них мы не найдем психологического анализа, но ни содержательной, ни эстетической ценности они от этого не теряют, привлекая читателя другими достоинствами, прежде всего точным и правдивым описанием крестьянской жизни и быта — «правдой о народе без всяких прикрас»⁴.
   Все это говорит'О том, что Чернышевский весьма тонко и гибко подходил к вопросу о психологизме как эстетическом критерии.
   Чего же мы вправе ждать от писателя-психолога, в чем состоит своеобразие психологизма как эстетического свойства? Неко

¹ Чернышевский Н.Г. Детство и отрочество. Военные рассказы графа Л.Н. Толстого //Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. — М., 1947. — Т. 3. — С. 425.

² Там же. — С. 425.

³ Там же. — С. 422, 425.

⁴ Чернышевский Н.Г. Поли. собр. соч. — М., 1950.— Т. 7. — С. 856—857.

8

торые исследователи полагают, что психологизм — это такое изображение человека в литературе, при котором характер понимается автором как «живая целостность». В характере в этом случае раскрываются его различные, иногда противоречащие друг другу грани, он предстает не однолинейным, а многоплановым. По сути дела, такой подход восходит к известной мысли Пушкина, что в искусстве необходимо различать «типы такой-то страсти» и «существа живые»; как пример первых он приводит характеры Мольера, вторых — ‘Шекспира¹.
   Одновременно в понятие психологизма включается обычно и глубокое изображение собственно внутреннего мира человека, т.е. его мыслей, переживаний, желаний. Понимание характера как сложного и многостороннего единства и изображение внутреннего мира персонажа выступают здесь как два аспекта, две грани психологизма.
   Но, по-видимому, речь здесь идет о двух разных, хотя и взаимосвязанных явлениях. Разумеется, то, как понимает писатель структуру человеческой индивидуальности, во многом влияет и на само наличие психологического изображения в художественном произведении, и на конкретные особенности этого изображения. Тем не менее между принципами характерологии и наличием или отсутствием психологического изображения нет необходимой, жесткой связи. Вполне можно изображать психологически — т.е. через особенности мыслей и переживаний — личность, которой владеет «одна, но пламенная страсть». Так изображены, например, герои баллад Жуковского, Гете и Шиллера, романтических поэм Байрона, Пушкина, Лермонтова.
   И наоборот — вполне «живые», не однолинейные индивидуальности могут воссоздаваться в литературе и без применения психологического изображения. Таков, например, пушкинский Пугачев в «Капитанской дочке», чей характер создан совершенно по типу шекспировских «живых существ», которые так привлекали Пушкина. Пугачев не только, скажем, жесток, — он и справедлив, и хитер, и добр, и наивен, и любопытен. Между тем по ходу повествования мы нигде не сталкиваемся с прямым изображением внутреннего мира Пугачева, не имеем возможности проследить детально ту мыслительную и эмоциональную работу, ко

¹ Пушкин А. С. Поли. собр. соч. — М.; Л., 1949.,— Т. 12. — С. 159—160.

9

торая происходит в его душе. Обо всех чертах многогранного характера Пугачева мы узнаем единственно из его действий и поступков: этого оказывается вполне достаточно, чтобы художественно воспроизвести живую, полнокровную личность.
   Таким образом, понимание писателем структуры личности и изображение литературного персонажа с помощью непосредственного показа его эмоций и размышлений — это явления, характеризующие разные стороны художественного произведения. Первое (подход к личности как к многогранному целому) относится к одной из сторон творческого метода, т.е. принципа художественного отражения действительности, и указывает на его реалистичность. Изображение же внутреннего мира человека — психологизм в собственном смысле слова — представляет собой способ построения образа, способ воспроизведения и осмысления того или иного жизненного характера; такой психологизм принадлежит к области формы, характеризует стиль, стилевое своеобразие произведения.
   Иногда мастерство писателя-психолога видится в его способности изображать психические явления так, как они протекают в реальной жизни, в соответствии с закономерностями, установленными психологией как наукой. Так, например, великий русский физиолог и психолог И.М. Сеченов (не занимаясь специально проблемой литературного психологизма) отметил это свойство литературы: «Подчиненность людских действий определенным законам очень резко выказывается еще в нашей способности создавать художественные типы самых разнообразных характеров. Типы эти оттого именно и кажутся истинными, правдивыми, что все их действия строго вытекают из данных их характера, из условий среды и проч.»¹. Это свойство литературы удобно обозначить термином психологическая достоверность.
   Но сразу надо сказать, что такое положение, когда писатель изображает психические процессы в соответствии с научно установленными закономерностями, в целом в истории мировой литературы является случаем довольно редким. Главное же в том, что изображение внутреннего мира, приближающееся к научному познанию психологических закономерностей, является для литературы не самоцелью, а скорее побочным эффектом. Психо

¹ Сеченов И.М. Кому и как разрабатывать психологию? // Вестник Европы.-1873,-Т. 2.— С. 550.

10