Литературоведение. Культурология : Избранные труды

А.Б. Есин



ЛитЕрАтуровЕдЕниЕ КуЛьтуроЛогия избранные труды

Учебное пособие

5-е издание, стереотипное







Москва Издатеёьство «ФёИ^TA» 2022

УДК 821.161.1.0
ББК 83
    Е83

Автор вступительной статьи
Е.В. Аверина

Составитель и автор примечаний
С.Я. Долинина








     Есин А.Б.
Е83 Литературоведение. Культурология : Избранные труды : учебное пособие / А.Б. Есин. — 5-е изд., стер. — Москва : ФЛИНТА, 2022. — 349 с. — ISBN 978-5-89349-454-9. — Текст : электронный.

        В книгу вошли лучшие работы известного талантливого литературоведе и культуролога А.Б. Есина (1954-2000). Треть из них публикуется впервые (Понятие «психологическая сатира», Изображенное слово у Пушкина и Чехова («Евгений Онегин» и «Вишневый сад»), Эсхатологические мотивы в поэме В. Ерофеева «Москва-Петушки и др.). Ряд статей, напечатанных ранее в малодоступных изданиях, также будет открытием для читателей.
        Издание может быть использовано как учебное пособие для студентов и преподавателей-филологов, культурологов, а также предназначено для широкого круга читателей.
УДК 821.161.1.0
ББК 83




ISBN 978-5-89349-454-9

© Издательство «ФЛРНТА»,0017

            ученый и человек


          Книга талантливейшего литературоведа и культуролога Андрея Борисовича Есина включает статьи, опубликованные ранее в различных журналах и сборниках, отдельные главы его учебников, а также работы, которым в силу различных причин не суждено было увидеть свет при жизни автора. Рассказывая об этом замечательном ученом, понимаешь, что количество слагаемых неизбежно будет меньше суммы.
   А.Б. Есин хорошо известен не только литературоведам, но и студентам-филологам, учителям-словесникам, школьникам, которые обращаются к его книгам как к полезным и самым надежным.
   Вместе с тем некоторые литературоведческие работы А.Б. Есина читателю известны недостаточно (или неизвестны вообще, поскольку публикуются в избранных трудах впервые). Сам он говорил, что без проблем прошла лишь первая его пубтикация, появившаяся 25 лет назад, а дальше все было «медленно и неправильно, чтобы не возгордился человек» (В. Ерофеев). Учебник по анализу литературного произведения лежал в готовом виде 10 лет, но ученый никогда не говорил, что работает «в стол», просто писал на будущее. Вообще планировать работу (а по сути — жизнь) на неделю, месяц, год, жить будущим было одним из удивительных качеств Андрея Борисовича.
   Каждодневное его трудолюбие и работоспособность были поразительны: в докомпьютерную эпоху, в 1984 году, он за год составил первую редакцию книги «Русская классическая литература 1800—1904. Краткая летопись», лишь за последние семь лет он

5

опубликовал около 20 статей и издал такие книги, как «Принципы и приемы анализа литературного произведения», «Введение в культурологию», «Русская литература XIX века. Задачи, тесты, полезные игры», «Русская литература XIX века. Краткая летопись. Справочник» (расширенная и дополненная редакция в соавторстве), «От Пушкина до наших дней: «Вечные темы» в русской литературе XIX—XX веков» и др. Он подготовил издание работ А.И. Белецкого в серии «Классика литературной науки», составил хрестоматию литературно-критических текстов для старшеклассников. Собрал вместе со своей ученицей большую антологию русской лирической миниатюры от Державина до Твардовского, Симонова, Мартынова (рукопись книги до сих пор ждет своего издателя).
   Сложнейшие литературоведческие проблемы ему удавалось доносить до читателя с такой простотой и изяществом, так органично и естественно, что вряд ли возможно в полной мере представить себе, какой на самом деле стоял громадный труд за этой легкостью. Принципиальной установкой для него была не реализация собственных научных амбиций, а интересы читателя.
   Он был против наукообразия в литературоведении, считая, что исследование того или иного явления в любой науке не должно быть сложнее самого явления. Ценил традиции старой научной школы и ее принцип: делать сложное простым; сожалел, что в современной науке нередко все происходит наоборот. Андрей Борисович часто вспоминал афоризм Паскаля: «Уточняйте значение слов, и вы избавите мир от половины заблуждений» — и утверждал, что если у проблемы есть решение, то оно обязательно должно быть простым, только тогда оно становится красивым. Всегда высоко ценил в творчестве все, сделанное художественно экономно. Популярность учебников и лекционных курсов А.Б. Есина во многом объясняется «эффектом простоты»: дать «ключ» к пониманию проблемы, к решению задачи.
   Он любил преподавать и совершенно искренне считал своим профессиональным праздником День учителя, с трогательной благодарностью принимая в этот день поздравления от учеников. Он говорил: «Если я умею что-то делать, то это — учить». И ученики верили ему безоговорочно — таков был масштаб его личности. Если Андрей Борисович сказал: «Да, то, что ты пишешь, — стихи», — отпадали все мучительные сомнения в своем праве на это «ремесло». О том, что он сам писал стихи, знали немногие.

6

   Те, кому посчастливилось слушать живые, остроумные, незабываемые лекции Андрея Борисовича, помнят, что он никогда не читал свои курсы, а рассказывал так, что все, о чем он говорил, становилось интересным и понятным слушателям. С равной самоотдачей он учил и аспирантов, и студентов, и школьников.
   Обладая феноменальной памятью, он много и с удовольствием цитировал любимых им авторов. Умел найти в известных произведениях Пушкина или Чехова малознакомые студентам отрывки, вспоминая их всегда к месту и с такой глубиной эмоционального понимания, которая у слушателей вызывала восхищение. На лекциях он наизусть приводил обширные гоголевские описания, снабжая их точными и остроумными комментариями. В итоге нашим естественным желанием было спешить домой и садиться перечитывать произведения русской классики с новым интересом, а главное, с удовольствием.
   Он обладал врожденным чувством юмора. Изучал анекдоты и частушки не только с филологической, но и с культурологической точки зрения. Собрал очень большую коллекцию анекдотов, с гордостью отмечая: «Количественно она, возможно, и вторая, но качественно, безусловно, первая». Частушки тоже отбирались очень тщательно: настоящие, народные, «замашистые». Он не просто их коллекционировал, но любил петь, измеряя количеством исполненных частушек объем работы по дому: так, приведение кухни в порядок, по его словам, укладывалось в семьдесят четыре частушки. Помимо анекдотов и частушек, собирал народные приметы и планировал написать учебник по фольклору. К сожалению, этот замысел ученого, как и многие другие, остался неосуществленным. Нереализованными остались идеи, в которых у него не было недостатка и которыми он щедро делился со своими учениками. Именно делился, никому не навязывая своих путей и решений ни в науке, ни в жизни. Андрей Борисович, обращаясь к нам, повторял: «Вы имеете право на ошибку». Знания, добытые учениками через преодоление своих ошибок, ценил выше истин, полученных в готовом виде.
   Он был теоретиком по образованию, но, прежде всего, по складу ума. Вспоминается факт, когда Андрей Борисович, будучи еще студентом, на факультете проходил тестирование. Предлагался вопрос: «Ваши действия при крике “Пожар!”». Единственный из всех опрошенных он ответил: «Постою, подумаю». «Думать» — было его обычным, естественным состоянием. Близкие

иногда слышали от него: «Отложил эту работу, пусть полежит — нет концепции». Один из друзей, кому Андрей Борисович помогал писать диссертацию, рассказывал, как хотел обсудить с ним структуру работы. Есин спросил: «У тебя есть концепция?» — «Ты же сам говорил, что кандидатская — квалификационная работа: история вопроса и т.д.» — «Я умею говорить о концепции», — ответил ученый. В то же время он советовал ученикам: «Лучший способ уяснить проблему — это написать о ней книгу».
   Он любил кафедру теории литературы Московского университета, на которой защитил диссертацию. Считал ее безусловно лучшей. Но не соглашался с тем положением, что проблемы, по которым защищались диссертации на кафедре, «автоматически» считались решенными. Он с сожалением относился к тому, что никто всерьез после него не занимался проблемой психологизма — тема считалась исчерпанной, а его уже не все удовлетворяло в своей работе.
   Он был превосходным полемистом. Любое научное положение, каким бы устоявшимся оно ни было, при неординарном, творческом подходе, считал он, может получить новый, неожиданный поворот. И лишь одна причина способна была, по его мнению, заставить исследователя отказаться от работы над проблемой — отсутствие интереса. Андрей Борисович считал, что если он — теоретик, то должен на себе проверить свою культурологическую концепцию эмоционально-ценностных ориентаций личности. И проверил. Концепция, действительно, «работала» и обеспечивала очень устойчивую жизненную позицию. Конечно, это была годами выработанная система ценностей, ядром которой стало «самостоянье человека», честность и порядочность.
   И в житейских делах, и в науке Андрей Борисович занимал независимую позицию. Всегда готовый к диалогу и даже к уступкам, в принципиальных вопросах он был непреклонным и становился жестким человеком, когда сталкивался с профессиональной недобросовестностью или несостоятельностью, и с людьми, которые, по его выражению, хорошее отношение воспринимают как слабость. В его записной книжке сформулирован своего рода тест на человеческое достоинство: «Если хочешь узнать человека, скажи ему: «Все можно!» — и посмотри, что он будет делать». Там же сохранились наполненные горькой иронией строки о нравственном произволе, захлестнувшем современное общество: «У Достоевского было: «Если Бога нет, то все позволено». А у нас и Бог есть,

8

и все позволено». Это написано в сорок лет. А в тридцать два года — в стихотворении, которое называется «Поэзия» — он писал:
              Поэзия везде своя.
              Она со схимником в пещере Ведет беседу — не о вере, А лишь о той извечной мере, Что в основанье бытия.
   Убеждение, что человеку нужна не столько вера, сколько мера, оставалось в нем до конца. Он знал, чувствовал, испытал на себе, что жизнь трагична. Но он обладал редким даром проникновения в жизнь, выработал в себе доверие к ней и уравновешенное, эпико-драматическое мировосприятие. Приведенное выше пятистишие продолжают такие строки:
              Поэзия везде своя, С самоубийцею не яд Перед рассветом выбирает, — По-женски двери отворяет И говорит: «С тобой. Твоя». Поэзия — не судия.
   Он был в высшей степени терпим к чужим взглядам и поступкам, говорил, вспоминая поэта: «Не на облаке живем». Никогда никого не судил, был не снисходительным, а милосердным. Часто цитировал финал пушкинского «Анджело»: «И Дук его простил». Еще совсем молодым человеком, в 1971 году, после безупречного поступления на филологический факультет МГУ Андрей Борисович написал стихотворение «Поступившим в МГУ (и вообще всем счастливцам)»:
              Победители! Победители!
              Вот и праздник на вашей улице!
              Вы сияете ослепительно, Обнимаетесь и целуетесь. Но, припомнивши всех поверженных, Говорю вам, летать рожденные: «Победители, будьте сдержанней — Рядом с вами есть побежденные!»
   О тех, кто был рядом, Андрей Борисович помнил всегда. Знавшие его близко, видели разные грани в нем: человек-праздник, нравственный максималист, романтик, человек, живущий ответственностью, свободный человек, удивительный талант бла

9

годарности. И, наверное, по-своему все оказались правы, потому что он как в высшей степени одаренный человек не укладывался в одно определение. Он был разным, неизменным оставалось только одно: как бы ему самому ни было плохо, он постоянно думал о том, чтобы близким было хорошо рядом с ним. Для него было несомненно, что любить — это умение отдавать, а не брать.
   Одна из его записных книжек открывается строчкой из Фолкнера: «Человек не может не бояться. Бойся, но не трусь». Андрей Борисович замечал, что каждый в критической ситуации делает то, что умеет лучше всего — трус предает, лжец лицемерит. Он же в экстремальном положении проявлял мужество. Андрей Борисович считал себя счастливым человеком, потому что у него Не-сбывшееся сбылось. В студенческие годы хотел написать курсовую работу о композиции «Бегущей по волнам» («венок событий»), которую очень любил. Потом хотел написать статью. В итоге написал маленький фрагмент, в котором сказал все, сформулировав главную мысль романа в одной фразе: «Человек имеет право на свою собственную судьбу».
   Он чудесно (его любимое слово) умел радоваться жизни, ценить то хорошее, что есть. Любил дождь, лес и печку на даче, ходил за грибами, заготавливал на зиму яблочный сок, пек блины для гостей — он любил жизнь. Помню, как по окончании последней в моей жизни студенческой сессии Андрей Борисович сказал мне: «Никогда нельзя учиться из последних сил, из последних сил можно только жить». Он шел жизни навстречу, никогда не пытался спрятаться от нее в науке. Во всем ценил здравый смысл, более того, русский национальный здравый смысл рассматривал как нравственную и эстетическую ценность, важнейшую составляющую русского национального самосознания. Ученый выстроил цепочку великих народных писателей, исходя из степени выражения ими русского национального самосознания: Крылов—Пушкин—Чехов—Твардовский. О каждом из них успел написать или в научных статьях, или в школьных учебниках. В мае 1995 года А.Б. Есин напечатал статью «О ценностной системе А.Т. Твардовского («Василий Теркин»)» и сказал: «Опубликовать статью о Твардовском да еще в год пятидесятилетия Победы — есть чем гордиться».
   За каждой строчкой, за каждым словом Есина-Ученого стоит Есин-Человек. И быть может, его статьи о Гоголе, Достоевском, Чехове, Твардовском интересны и глубоки именно потому, что

10

их отличает «талант человеческий», они обладают редким качеством: их хочется перечитывать.
   Избранные труды ученого, предлагаемые вниманию читателей, объединены в два раздела: первый составляют литературоведческие работы, второй — главы из книги «Введение в культурологию», наиболее ярко отражающие культурологическую концепцию автора.
   Книгу открывает статья, посвященная такой спорной категории литературоведения, как народность. Выбор, конечно, не случаен: эта работа отражает не только теоретический уровень, но и идейную позицию ученого. В отработанной, списанной в архив теме обнаруживается большой литературоведческий и культурологический потенциал. Категория народности под пером Есина оказывается интересной и продуктивной для дальнейшего развития науки. Она, несомненно, начинает жить новой жизнью. В одной из своих книг Есин писал, что поэт отличается от простых смертных тем, что обнаруживает скрытую сущность вещей. Сам ученый обладал этим качеством в полной мере.
   Так, автор открывает «полемическую интерпретацию». Он не только разграничивает типы интерпретаций классики, но снова захватывает в проблеме основное звено. «Художественное произведение, — пишет Есин, — не способно к бесконечному расширению и так называемому обогащению имманентного смысла, но оно способно на большее: непрерывно порождать новые смыслы уже вне себя, провоцировать возникновение новых художественных концепций действительности, оказываясь порой не менее сильным стимулом к творчеству, чем сама объективная реальность».
   Очень интересной представляется разработанная Есиным система доминантного анализа, основные положения которой изложены в «Принципах и приемах анализа литературного произведения». Доминантный подход к тексту дает возможность, анализируя, «зачерпнуть» из главного течения произведения, проходящего на максимальной глубине. Это важно и в вузовском, и в школьном преподавании литературы. Исчерпывающее рассмотрение художественного произведения требует большого количества времени, слишком громоздко, и, по правде говоря, скучновато, так как за подробнейшим разбором есть шанс потерять «изюминку» произведения. Но вместе с тем выработка некоего жесткого стандарта, регулирующего выбор элементов анализа, недопустима. А доминантный анализ позволяет не только максимально co

ll