Тютчев. Тайный советник и камергер

Тютчев
тайный советник 
и камергер

Тютчев
тайный советник 
и камергер

CЕМЁН ЭКШТУТ

ПрогрессТрадиция
Москва

УДК 929
ББК 83.3
Э 35 

ISBN 5898261362

© С.А. Экштут, автор, 2003
© Г.К. Ваншенкина, оформление, 2003
© «ПрогрессТрадиция», 2003

Художник Галина Ваншенкина

... Деятельность этого человека,
столь замечательного 
во многих отношениях,
не соответствовала тем
необыкновенным способностям,
которыми он был одарен.
Я не перестану утверждать, 
что ему всегда недоставало
случая, сцены и публики — словом,
обстоятельств, его достойных. 
Про Тютчева можно сказать то, 
что говорил великий Мирабо
об одном из своих предков:
«За неимением титула, он обладал 
внутренней ценностью».

Карл Пфеффель

О Федоре Ивановиче Тютчеве написано несколько книг и сотни статей, чтение которых убеждает лишь в одном — в принципиальной невозможности разгадать загадку, заданную этим человеком
мировой культуре. Даже его родная дочь сомневалась в том, что ее отца можно безоговорочно отнести к числу людей, полагая его скорее духом, чем
человеком. Собственная жизнь была его главным
произведением — и он относился к ней так же легко и беззаботно, как и к текстам своих стихов и их
дальнейшей судьбе. Блистательный и остроумный
собеседник, он повсюду был желанным гостем: все

5

восхищались и высоко ценили его непревзойденные остроты — и никто не взял на себя кропотливый труд собрать и систематизировать их при жизни автора. «Тютчевиана» вышла в свет спустя полвека после его смерти, когда непосредственное восприятие тютчевских острот, каламбуров и эпиграмм было безвозвратно утрачено. Нужны были
обширные комментарии, чтобы разъяснить любопытным потомкам, в чем заключалась соль иных
острот и в свое время понятных только узкому кругу посвященным. Судьба не дала ему своего Эккермана, вот почему его блистательные устные импровизации практически не дошли до нас1. Его обществом дорожили члены императорской фамилии
и великосветские львицы, восторженные барышни
и недоверчивые студенты, седые сановники и маленькие дети. Поражавший современников исключительными по своей прозорливости мрачными
предсказаниями будущего, он еще при жизни приобрел репутацию Кассандры, но благополучно избежал ее участи. Ему безболезненно сходили с рук
такие выходки, за которые любой другой человек
неминуемо поплатился бы репутацией, карьерой,
изгнанием, свободой… 
Притягательная сила, исходившая от этого человека, не знала преград. Обаянием его личности
были покорены такие разные люди, как импера6

тор Александр II и его жена императрица Мария
Александровна, сестра государя великая княгиня
Мария Николаевна и его тетка великая княгиня
Елена Павловна, граф Александр Христофорович
Бенкендорф и князь Александр Михайлович Горчаков, Александр Иванович Герцен и Иван Сергеевич Аксаков… Никто и никогда из древнего дворянского рода Тютчевых не поднимался так высоко. Мой герой, подобно известному чеховскому
персонажу, дослужился до чина тайного советника и имел две звезды — высшие степени орденов
Св. Станислава и Св. Анны. Он был пожалован придворным званием камергера, а две его дочери стали фрейлинами — это был знак высочайшего благоволения к их отцу. Между тем карьеру Тютчева
нельзя назвать блестящей, а жизнь и судьбу — лишенной противоречий, безоблачной и счастливой. Его гениальная одаренность никем не подвергалась сомнению, но она реализовалась лишь
в очень слабой степени: незадачливый дипломат,
так и не сумевший получить скольконибудь заметный пост, не говоря уже о месте посла при дворе великих держав; пророк, чья вещая сила предвидеть грядущие бедствия ни разу не была востребована современниками; поэт, при жизни издавший всего два небольших стихотворных сборника, да и то сделавший это вопреки собственной во7

ле; политический мыслитель, проживший долгую
жизнь, но так и не нашедший времени привести
в систему свои воззрения; любовник и муж, постоянно приносивший несчастье всем женщинам, которые его любили. 
Федор Иванович еще при жизни имел репутацию человека гениального, обладая при этом уникальным свойством: у него никогда не было врагов,
завистников и даже недоброжелателей. Современников восхищал его дар предвидения, что, впрочем,
не мешало им сохранять всегдашнее спокойствие
перед лицом грозящей катастрофы. Вот почему, когда наступал неизбежный час расплаты, катастрофа
лишь укрепляла авторитет Тютчева — и никто не
спешил бросить камень в пророка и, хоть таким способом, компенсировать собственное легкомыслие.
Однако изрядная доля легкомыслия была присуща
и самому пророку. Человек, десятилетиями живший
в Западной Европе и всегда находившийся в курсе
всех наиболее существенных новостей ее политической и интеллектуальной жизни, ухитрился не заметить идущей там полным ходом промышленной
революции. Экономическая сфера жизни общества
его не интересовала. Экономика просто была изъята из его картины мира, в значительной степени мифологизированной. Эта картина позволила ему создать ряд гениальных лирических стихотворений

8

и несколько талантливых публицистических статей,
в которых автор выявил наиболее существенные
тенденции в политической и идеологической сферах жизни современной ему Европы. В то время как
заграница была закрыта для большинства россиян,
исколесивший всю Европу Тютчевдипломат охотно пользовался комфортом и различными материальными благами, которые несла с собой европейская цивилизация. В это же самое время Тютчевпоэт просто не обращал никакого внимания на реальности практической жизни, порожденные этой же
цивилизацией, и абстрагировался от них. Он покойно катился в удобном купе железнодорожного вагона, восхищался победой человека над пространством, радовался тому, что «города протягивают друг
другу руки», но не думал о том, благодаря чему стало
возможно всё это. Тютчевпророк воспринимал западную цивилизацию достаточно глубоко, но весьма избирательно: он имел представление о красном
Западе и пролетаризации населения, но не размышлял ни о промышленном перевороте, ни о развитии
тяжелой промышленности, породившей железные
дороги. Задолго до того, как Германия стала единым
государством, ее территория оказалась покрытой
густой сетью железных дорог, однако Тютчев увидел
в этом прежде всего несомненное житейское удобство. «Спустя некоторое время вся Германия, благо9

даря железным дорогам, займет на карте путешественника не больше места, чем занимает сейчас одна
из ее провинций»2. 
И здесь следует подчеркнуть одно очень существенное различие между двумя нашими гениями.
Для Пушкина, болезненно переживавшего свою
ссылку в деревенской глуши, значимыми приметами недоступной и желанной европейской цивилизации были вещи разнородные. Их он и перечисляет в письме к Вяземскому: «Ты, который не на
привязи, как можешь ты оставаться в России? если
царь даст мне слободу, то я месяца не останусь. Мы
живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, англ<ийские> журналы или парижские театры и <бордели> — то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство»3. Таким образом, паровозы,
пароходы, хорошо изданные журналы и шикарные
бордели — все это для Пушкина равноправные
приметы цивилизации, до которой России еще
очень далеко4. Впоследствии издатель «Современника» привлечет к сотрудничеству в своем журнале
князя Петра Борисовича Козловского, дипломата
и известного знатока римских классиков, и закажет ему статью «Краткое начертание теории паровых машин». Напомню, что в это время в Российской империи не было еще ни одной действующей

10