Пожар миров. Избранные статьи из журнала «Возрождение»

Владимир Ильин

ПОЖАР МИРОВ
ИЗБРАННЫЕ СТАТЬИ 
ИЗ ЖУРНАЛА 
«ВОЗРОЖДЕНИЕ»

УДК 8
ББК 80
И 46

Ильин Вл.Н.
Пожар миров. Избранные статьи из журнала «Возрождение». – М.: ПрогрессТрадиция, 2009. – 752 с.

ISBN № 978-5-89826-231-8

Вл.Н. Ильин (1890–1971) по праву входит в когорту замечательных русских
мыслителей, создавших в ХХ веке жанр философско-литературоведческой критики. Мало кто из русских философов уделял столько внимания русской лирике.
В сборник включены наиболее важные статьи Вл. Ильина, публиковавшиеся
в журнале «Возрождение», который имел репутацию одного из самых монархических изданий русской эмиграции.

На переплете: Во внешнем оформлении книги использована иллюстрация
Н. Гончаровой к поэме А. Блока «Скифы», 1920 г.

УДК 8
ББК 80

ISBN № 978-5-89826-231-8

И 46

© Ильин Вл.Н., 2009
© Орешина А.Б., оформление, 2009
© «Про грессТра ди ция», 2009

СОДЕРЖАНИЕ

Исав, восставший на Иакова. А. Козырев  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .7
Философия. Эстетика
Художественный стиль русских философов и ученых . . . . . . . . . . . .41
Лейбниц и русская философия. К 250-летию со дня смерти
великого ученого  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .54
О бытии души, о ее бессмертии и свободе. Нуль, точка 
и монада . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .94
Профессор-эрудит на марксистской пружине. По поводу 
книги проф. В.Ф. Асмуса «Проблема интуиции в философии и в математике» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .110
Метафизика и феноменология красоты с ее антитезами  . . . . . . . .115
Пожар миров. Заметки к истории учения о прекрасном . . . . . . . . .130
Музыка
Чайковский и русская симфония  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .151
К кончине Игоря Федоровича Стравинского (1882–1971)  . . . . . .178
Литературная критика
Метафизические и нравственные устои русской литературы 
и их антитезы  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .191
Пушкин и его судьба. К 130-летию со дня смерти Пушкина  . . . .216
Арап Петра Великого. О Пушкине – статья вторая  . . . . . . . . . . . . .238
«Чудак печальный и опасный» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .259
Патриотизм Пушкина. Диалоги о любви к отечеству 
и народной гордости в отрывке «Рославлев»  . . . . . . . . . . . . . . . . . . .283
Мудрость скуки и раскаяния. О последней тайне земной 
судьбы Пушкина  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .296
Судьба Сальери. Трагедия дружбы и метафизика зависти . . . . . . .309
Тайновидение у Пушкина и Лермонтова  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .323
Таинство печали. К 165-летию Боратынского . . . . . . . . . . . . . . . . . . .348
Адский холод Гоголя . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .365
Мертвые души Гоголя и проблема греха . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .384
Александр Иванович Герцен – загадка русской мысли 
и русского слова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .396
Аполлон Григорьев – страждущий русский Дионис . . . . . . . . . . . . .412
Оккультизм Тургенева  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .453
Эзотеризм К.К. Случевского  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .496
Толстой и древо жизни. Дионисическое начало в произведениях Льва Толстого . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .539
Бегство Толстого  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .555

Трагедия и Достоевский  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .580
Сверхлогика любви у Достоевского  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .602
Демонология и юмор Достоевского  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .624
Глубинные мотивы Чехова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .637
Александр Блок и Россия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .658
Леонид Андреев и линия Эдгара По в русской литературе . . . . . .681
Дуализм и демонология у Леонида Андреева  . . . . . . . . . . . . . . . . . . .704
Нашествие внутреннего варвара, красная обломовщина 
и предчувствие второго возрождения  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .728
Библиография  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .750

4
СОДЕР ЖА НИЕ

Издание сборника статей Владимира Николаевича
Ильина, дополняет серию публикаций его трудов, осуществлённую после его смерти в 1974 году моей матерью Верой Николаевной Ильиной. Эта книга, в некоторой степени, продолжение
начинаний матери и, одновременно, исполнение сыновнего долга
перед отцом.
Я вспоминаю отца уже немолодым человеком, страстно увлечённым своей работой, которую без преувеличения можно
назвать «делом жизни». Конечно, в детстве я не способен был
понять, что это за труд. Он же, невзирая на мой возраст и непросвещённость, искал во мне собеседника, в котором всегда нуждался. Когда я приезжал на каникулы домой из Англии, где учился в школе-интернате, он непременно хотел говорить со мной.
Сам не знаю почему, может быть из эгоизма, свойственного юности, я всячески уклонялся от бесед. О чём сейчас жалею. Не
исключено, что я невольно находился во власти несправедливых
выводов, подсказанных непростыми обстоятельствами жизни
нашей семьи. Мать, высоко ценившая дарование отца, боготворившая его, вынуждена была с трудом зарабатывать деньги,
содержать всех нас. Отец же, напротив, оставался в моих глазах
«чистым философом», человеком «не от мира сего», бедным
и безответственным.
Только повзрослев, я сумел осознать, и то не сразу, что
Владимир Николаевич, и вправду, являл собой образ истинно
творческой личности. После смерти матери, моя старшая сестра
Елена, увы, скончавшаяся в 2007, и я были чрезвычайно рады возможности передать в дар Фонду Русского Зарубежья в Москве
архив В.Н. Ильина. Нас очень поддержал Александр Авдеев, в то
время посол РФ во Франции. В сентябре 2005 года на церемонии
передачи отцовского архива московский мэр упомянул о чувстве
вины за изгнание из страны 3 миллионов, в числе которых оказались и лучшие умы отечества. Я запомнил эти слова. Книги,
статьи, архив Владимира Николаевича Ильина, умершего в эмиграции в Париже, возвращаются в Россию.

Выражаю глубокую благодарность российскому учёному Алексею Павловичу Козыреву, исследователю наследия
В.Н. Ильина.

Особая признательность моему давнему другу Рейнхарду
Кроллу из Берлина, а также его партнёру по бизнесу, доктору
Герберту Антону Бурджету из Лихтенштейна за возможность
осуществить данный проект.
Николас Ильин

В истории русской мысли Владимир Николаевич
Ильин до сих пор остается в тени своего однофамильца Ивана
Александровича Ильина, почти полного его антипода по стилю
философской мысли. Если Иван Ильин словно стремится укротить свой гордый и горячий ум паутиной гегелевских понятий,
и даже в самых поэтичных своих книгах рассудителен и франтоват, то Владимир горяч совсем по-другому, его мысль часто сбивчива, обличительна, он постоянно сбивается на критику большевизма, материализма, скудоумия советской философской 
схоластики и той традиции интеллигентского и революционного
радикализма, которой обязано рождение нового строя. Особенностью стиля Ильина было и то, что ему часто приходилось ссылаться на свои неопубликованные труды по теории формы, морфологии, а также по логике, истории средневековой и русской
философии. Трудный, неуживчивый характер Ильина, бескомпромиссность его позиции, которую в сфере политической он
менял подчас на противоположную, отнюдь не способствовали
публикации его философских текстов, не носящих к тому же
популярного или публицистического характера. Поэтому Владимир Ильин оставил о себе память, прежде всего как об авторе
работ по литургике и литературном критике, стремясь, однако,
в своих опубликованных статьях, пусть сбивчиво и торопливо,
донести до читателя основные идеи своей морфологии. Как заметил как-то другой, более поздний русский писатель, который был
вынужден эмигрировать во Францию, Андрей Синявский: «Мои
расхождения с советской властью – чисто стилистические».
Владимир Ильин тоже был весьма чувствителен к стилю, и даже

Алексей Козырев
Исав, восставший на Иакова

* Ильин В.Н. Арфа Давида. Религиозно-философские мотивы русской литературы. Т. 1. Проза. Сан-Франциско, 1980. С. 420–421. Книга была опубликована посмертно с предисловием В.Н. Ильиной. Однако по ее рассказам, склад, на
котором хранился тираж книги, подвергся не то наводнению, не то еще какому-то стихийному бедствию, поэтому большая часть тиража погибла.
** В различных автобиографиях В.Н. Ильин указывает то 1890, то 1891 год
рождения, чем вызвано и разноречие в различных энциклопедических и прочих статьях о нем.

посвятил небольшой раздел своей книги «Арфа Давида. Религиозно-философские мотивы русской литературы» художественному стилю русских философов. «Стиль, – писал он, – явление
настолько важное, что как мы видели, он неоднократно определял собою так называемое содержание и развитие его. Ведь
стиль – это форма. А форма, как это дознано от Платона и Аристотеля по наше время, есть основное свойство, даже содержание
духа. Форма онтологична, и не “материя” ее определяет, но она определяет собой материю, которая без формы – ничто. Надо только уметь взять понятие научно-философского стиля или научнофилософской формы во всей онтологической бытийственной 
глубине этого понятия, как “мыслеобраза”. В огромном большинстве случаев, полетом мысли великих ученых и мыслителей руководит то, что Альберт Ланге назвал “поэзией понятий”»!*
Владимир Николаевич Ильин родился 16 (29) августа
в 1890 г.** в дедовском имении Николая Петровича Чаплина
и Надежды Петровны Чаплиной (урожденной баронессы Меллер-Закомельской) Радомысльского уезда Киевской губернии
Владовка. Бабушка была блестящей пианисткой, любимой ученицей Антона Рубинштейна. Рождение уже было омрачено трагедией: отец философа Николай Александрович Ильин, крупный
чиновник финансового ведомства, а также литературовед-любитель Шекспира, застрелился еще до его рождения. Позже из того
же самого пистолета, хранившегося в семье, застрелился его дядя,
брат матери. Вместе с матерью Верой Николаевной, урожденной
Чаплиной и ее родителями маленьким мальчиком Владимир
Ильин переезжает в имение Ивань Слуцкого уезда Минской
губернии. По настоянию мать выходит замуж за директора
Слуцкой гимназии М.М. Ивановского, филолога-классика, внушившего мальчику страстную любовь к древним языкам, хотя
сердце ее принадлежало управляющему отцовским имением со
звучным польским именем Нарцисс Аникетович Дубинский,
который стал впоследствии вторым отчимом философа.

8
Алексей Козырев

* Ильин В.Н. Преподобный Серафим Саровский. Христианское изд-во. 
М., б/г.

Мое раннее детство, – пишет Ильин в своей автобиографии, –
захватило последний период Фета, Чайковского, Влад. Соловьева. Все три трагичны – каждый по-своему и все три немыслимы вне дворянско-помещичьего быта. Повторилась трагедия 
внутри-райского падения».
Метафора поруганного рая становится одной из центральных
в творчестве Ильина, вернее сказать, является для него не метафорой, а первореальностью, интерпретирующей весь космос
человеческой истории и культуры. Не случайно одной из важных
частей его учения становится амартология. Это ощущение неизбывности греха, выворачивающего наизнанку смыслы и богоданный порядок мироздания, закладывается с раннего детства,
и даже многолюдные семейные застолья вспоминаются Ильиным
в этой богословско-амартологической перспективе: «Большинство семейных катастроф и мучительных скверных анекдотов
произошли за столом и эти застольные страдания так удивительно контрастируют с обилием и превосходным приготовлением
яств. Это словно анаморфоза Тайной Вечери Господа, где сладости Евхаристии и прощальные слова Спасителя контрастирует
предательство» (из воспоминаний «Пережитое»).
«Падший и потемневший, запутавшийся мыслями человек
глух для имен, которые он сам же нарёк. Он ослеп для символов
всего совершающегося в мире. Но мир, конечно, не лишился ни
имен, ни символов, ни смыслов. Они только ушли от человека,
как ушел от него рай – по той причине, что грех и смысл несовместимы», – напишет он в книге о Серафиме Саровском*.
Страдающая мать, поруганная женственность была глубинным
переживанием философа. История чеховского героя – врача
Осипа Дымова в рассказе «Попрыгунья» – не случайно станет
темой одной из лучших статей, «Глубинные мотивы Чехова»,
вошедших в настоящий сборник, и будет прочитана Ильиным
автобиографично. С любовными метаниями матери связано
и одно пророчество святого Иоанна Кронштадского, о котором
философ помнил и которое считал полностью сбывшимся:
«Приехав в Петербург и остановившись у родственников по
второму мужу, она поехала в Кронштадт, выстояла литургию
в огромном Кронштадском военно-морском соборе и стала медленно продвигаться со всем огромным сонмом молящихся ко кре
9
Исав восставший на Иакова

сту. Хотя святой Иоанн Кронштадский до этого ее никогда не
видел и не слышал о ней ничего, но он ее заметил, отличил среди
огромной толпы и, подав ей крест, вглядываясь в нее своими
небесно-голубими, всевидящими глазами, медленно сказал ей:
«…Отойди в сторону, в пономарку… Я сейчас обо всем этом с тобою
поговорю», как будто между ними должен был возобновиться
начатый вчера разговор, как между старыми знакомыми о хорошо
известных им вещах. Маме пришлось ждать долго: пока приложатся все ко кресту и пока будет отслужено несколько молебнов
и панихид… Наконец, весь бледный от усталости, но с сияющим,
поистине ангельским лицом, он вошел в пономарку и подойдя
к маме сказал ей ласково, но очень серьезно: «Слушай! Оставь все
это… Теперешний твой муж очень хороший человек, любит твоего сына… А это – пройдет… обойдется. Но если ты меня не послушаешься и будешь настаивать на своем – окажешься глубоко
несчастной на всю твою недолгую жизнь, и твой сын – тоже!»
Помолчав немного, он с состраданием посмотрел на маму и прибавил: «Впрочем, я знаю, ты меня не послушаешься… Вот тебе моя
фотография… Вспоминай обо мне, а я буду за тебя молиться…» Он
достал свою, хорошей работы фотографию и сделал на ней надпись, которую понять смогли впоследствии только мама и я.
Так все и случилось. Мама умерла в 46 лет, будучи глубоко
несчастной, как и я, рассорившись с Н.А. Дубинским, а из-за него
со своими родителями и родственниками, умерла в глубоком 
одиночестве в Житомире, обобранная Дубинским и его первой
семьей, с которой тот вновь сошелся» (из воспоминаний «Концлагерь на воле»).
Тайное пророчество старца глубоко врезалось в душу философа, явилось своеобразной невидимой подосновой его трагического мироощущения. Однако это отнюдь не безысходный трагизм,
навеянный неотвратимой античной судьбой, он всегда был просветлен для Ильина опытом церковной жизни – литургики, 
святости. Примерно в то же самое время, когда мать Ильина отправилась за советом к Иоанну Кронштадскому, произошло прославление преподобного Серафима Саровского, о котором Владимир
Ильин напишет в эмиграции одну из лучших своих книг.
Образ униженной и поруганной матери, умершей в одиночестве, был ключевым в творчестве Ильина, по-своему лелеявшего
всю жизнь перешедшую к нему по наследству от Гёте и Соловьева
идею вечной женственности. В своем пределе он (и только ли для
него одного?) сливался с образом томящейся в руках больше
10
Алексей Козырев