Колдунья. Стихотворения. The Witch. Poems

B I L I N G U A   E N G / R U S

УДК 373
ББК 81.2 Англ-922
 
Е82

ISBN 978-5-9925-1426-1

©  КАРО, 2020 
Все права защищены

Есенин, Сергей Александрович.

Е82  Колдунья. Стихотворения. The Witch. Poems : Книга с па
раллельным текстом на англ. и рус. яз. / С.  А. Есенин. — [Пер. 
на англ. яз. А. С. Вагапова]. — Санкт-Петербург : КАРО, 
2020. — 192 с.

 
ISBN 978-5-9925-1426-1.

Данная книга представляет собой билингву: оригинальный текст на 

русском языке, дополненный параллельным переводом на английский.

В сборник вошли избранные стихотворения С. А. Есенина и авто
биография поэта. Переводы выполнены А. С. Вагаповым, филологом, 
преподавателем английского и немецкого языков и переводчиком с русского языка.

Книга предназначена для читателей, изучающих английский язык, 

желающих расширить свой словарный запас и улучшить навыки чтения, 
а также для всех ценителей творчества автора.

УДК 373

ББК 81.2 Англ-922

 
 
 
...Стеля стихов злаченые рогожи,

 
 
 
Мне хочется вам нежное сказать.

 
 
 
 
 
 
 С. Есенин

Autobiography

I was born in the village of Konstantinovo, Kuzmin district, 

Ryazan Region, on 21 September 1895*.

At the age of two I was sent to be raised in a well off family 

of my grandfather on my mother’s side, who had three grown up 
unmarried sons, with whom I spent almost all my green years. My 
uncles were mischievous and daring. 

When I was three years old they put me on a horse without  

a saddle and set him running at a gallop. I remember I was scared 
like crazy and held the withers firm. Then they taught me to swim. 
One of my uncles (uncle Sasha) took me on a boat, rowed off the 
shore, undressed me and threw me,  like a puppy,  into the water. 
I worked with my hands awkwardly, and while I floundered waving my hands he kept shouting: “You damned wretch! Good for 
nothing, you!”. “Damned wretch” was a tender pet name he used. 

When I was eight years old my other uncle would use me as  

a hunting dog making me swim after the ducks he had shot. I was 
good at climbing trees. Among the boys in the neighbourhood  
I was known as a horse breeder and a big fighter, for I would always have scratches on my face. My grandmother was the only 
one who reproached me for being so naughty, while my granddad 
would sometimes set me on to fisticuffs and often said to grandmother: “Don’t touch him, you, silly woman, he will grow firm 
and strong that way!”. Grandmother loved me devoutly, and her 
tenderness was boundless. On Saturdays I would be washed, have 

* Sergey Yesenin was born on 21 September under the Old Style calendar, the New Style date is 3 October. — Editor's note.

О себе

Родился в 1895 году, 21 сентября*, в Рязанской губернии, 

Рязанского уезда, Кузьминской волости, в селе Константинове.

С двух лет был отдан на воспитание довольно зажиточно
му деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все мое детство. 
Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. 

Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без 

седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень 
крепко держался за холку. Потом меня учили плавать. Один 
дядя (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, 
снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело 
и испуганно плескал руками, и, пока не захлебывался, он 
все кричал: «Эх! Стерва! Ну куда ты годишься?..» «Стерва»  
у него было слово ласкательное. 

После, лет восьми, другому дяде я часто заменял охотни
чью собаку, плавал по озерам за подстреленными утками. 
Очень хорошо лазил по деревьям. Среди мальчишек всегда 
был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах. За озорство меня ругала только одна бабка, а дедушка 
иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил бабке: «Ты у меня, дура, его не трожь, он так будет крепче!» Бабушка любила меня изо всей мочи, и нежности ее не было 
границ. По субботам меня мыли, стригли ногти и гарным 

* Сергей Есенин родился 21 сентября по старому стилю, что соответствует 3 октября по новому стилю. — Прим. ред.

my nails cut, and my hair crimped with some oil because my curly 
hair couldn’t be combed in any other way. But the oil would not 
help much. I would shout like crazy, and up to now I feel some 
distaste and repugnance for Saturdays.

That was the way my childhood went on. When I grew up a little 

they wanted to make a village teacher out of me, so I was sent to the 
parish teachers training school with an eye towards entering Moscow 
Teachers Training Institute. Luckily this was not to happen.

I started writing poems at an early age, maybe at the age of nine 

or so, but I think deliberate creative work started at 16 or 17. Some 
of my poems from that period are to be found in “Radunitsa” magazine.

When I was eighteen I sent my poems to various magazines and 

I was surprised at the fact that they refused to publish them, so  
I went to Saint Petersburg. I was given a warm welcome there. The 
first man I saw was Blok, the second one was Gorodetsky. When 
looking at Blok I was sweating all over for it was the first time that 
I saw a living poet. Gorodetsky acquainted me with Kluyev, the 
man I had never heard of before. Kluyev and I, despite the seeming discord and lack of agreement between us, made great friends.

At around this time I entered Shanyavsky University where  

I spent a year and a half, and then I went back to my village.

At the University I got acquainted with poets Semyonovsky, 

Nasedkin, Kolkolov, and Filipchenko.

 Among the poets I liked Blok, Bely and Kluyev best. Bely gave 

me a lot in the way of form while Blok and Kluyev taught me lyricism.

In 1919 some of my friends and I published the manifesto of 

imagism*. It was a formal school that we wanted to set up. But it 
had no foundation and died by itself leaving the truth behind the 
restricted image.

I would gladly disown many of my religious poems but they are 

significant as the way of a poet towards the revolution.

* A Russian avant-garde poetic movement which is usually referred to as 
imaginism. — Editor's note.

маслом гофрили голову, потому что ни один гребень не брал 
кудрявых волос. Но и масло мало помогало. Всегда я орал 
благим матом и даже теперь какое-то неприятное чувство 
имею к субботе.

Так протекло мое детство. Когда же я подрос, из меня 

очень захотели сделать сельского учителя и потому отдали  
в церковно-учительскую школу, окончив которую, я должен 
был поступить в Московский учительский институт. К счастью, этого не случилось.

Стихи я начал писать рано, лет девяти, но сознательное 

творчество отношу к 16–17 годам. Некоторые стихи этих лет 
помещены в «Радунице».

Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по 

журналам, тем, что их не печатают, и поехал в Петербург. Там 
меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был 
Блок, второй – Городецкий. Когда я смотрел на Блока, с меня 
капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта. Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхал 
ни слова. С Клюевым у нас завязалась при всей нашей внутренней распре большая дружба.

В эти же годы я поступил в Университет Шанявского, где 

пробыл всего 1,5 года, и снова уехал в деревню.

В Университете я познакомился с поэтами Семеновским, 

Наседкиным, Колоколовым и Филипченко.

Из поэтов-современников нравились мне больше всего 

Блок, Белый и Клюев. Белый дал мне много в смысле формы, а Блок и Клюев научили меня лиричности.

В 1919 году я с рядом товарищей опубликовал манифест 

имажинизма. Имажинизм был формальной школой, которую мы хотели утвердить. Но эта школа не имела под собой 
почвы и умерла сама собой, оставив правду за органическим 
образом.

От многих моих религиозных стихов и поэм я бы с удо
вольствием отказался, но они имеют большое значение как 
путь поэта до революции.

When I was eight years old my grandmother started taking me 

to all kinds of monasteries and thanks to her we had all kinds of 
ramblers and pilgrims. They would sing all sorts of religious songs. 
Grandfather was the direct opposite. He was a boozer. He would 
always arrange sorts of unwed marriages.

After I left my village I had to gain an understanding of my way 

of life.

During the revolution I was on the side of the October, but  

I accepted it in my own peasantry way. 

In the sense of formal development I long for Pushkin more 

and more.

As for the rest of my personal data they are in my poems.

October 1925

С восьми лет бабка таскала меня по разным монастырям, 

из-за нее у нас вечно ютились всякие странники и странницы. Распевались разные духовные стихи. Дед напротив. 
Был не дурак выпить. С его стороны устраивались вечные 
невенчанные свадьбы.

После, когда я ушел из деревни, мне долго пришлось раз
бираться в своем укладе.

В годы революции был всецело на стороне Октября, но 

принимал все по-своему, с крестьянским уклоном.

В смысле формального развития теперь меня тянет все 

больше к Пушкину.

Что касается остальных автобиографических сведений, – 

они в моих стихах.

Октябрь 1925

Poems