Большой фразеологический словарь старославянского языка. Т.1

МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ 
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Магнитогорский государственный технический университет 
имени Г. И. Носова

Большой 
фразеологический словарь 
старославянского языка

Том 1
Авити / lвити дhло – Въврьгн@ти,
въврhmи въ пеmь огньн@

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2020

УДК 811.163.1(038)
ББК  81.411.2я2
         Б79

Авторы-составители:

д-р филол. наук, проф. С. Г. Шулежкова (Авити дhло –  Аíãåëüñêû> ñèëû; 
Багърhница цhсарьскаl – Въврьгн@ти, въврhmи въ пеmь огньн@);

канд. филол. наук, доц. С. А. Анохина (Апостоли христо(со)ви – Архангельскыи ликъ);

канд. филол. наук, ст. науч. сотр. А. А. Осипова (Архиепископъ римьскъ(и) –

Аmе твоl нога съблажнl~тъ т# оусhци \ (и отъврьsи отъ себе));

канд. филол. наук, ст. науч. сотр. А. Н. Михин (сравнительные конструкции);
канд. филол. наук, преподаватель В. Ф. Хайдарова (антропонимы, топонимы)

Большой фразеологический словарь старославянского языка 
[Электронный 
ресурс] 
/ 
Научно-исследовательская 
словарная 
лаборатория МГТУ им. Г. И. Носова; авт. вступ. ст. и гл. ред. С. Г. 
Шулежкова ; ред. колл.: С. А. Анохина, А. А. Осипова, Н. В. 
Позднякова. – Москва : ФЛИНТА, 2020. – Т. 1: Авити/ / lвити дhло 
– Въврьгн@ти, въврhmи въ пеmь огньн@. – 552 с.

ISBN 978-5-9765-4381-2 (Общ.)
ISBN 978-5-9765-4382-9 (Т. 1)
Настоящая книга представляет собой первый том «Большого фразеологи
ческого словаря старославянского языка». В качестве источников для него послужили 32 памятника общеславянского литературного языка Средневековья,
созданные в X–XI веках в разных славянских землях. Каждая словарная статья
содержит семантическую и грамматическую характеристику устойчивого словесного комплекса (УСК); сопровождается лингвокультурологическими сведениями, которые связаны с его происхождением; отражает место УСК в языковой 
системе через синонимы, антонимы, гиперо-гипонимические и прочие связи;
иллюстрируется примерами употребления сверхсловной языковой единицы в
древнейших славянских текстах. Судьба старославянских УСК прослеживается по данным различных словарей.

Книга адресована студентам-филологам, преподавателям историко-лингвисти
ческих дисциплин, специалистам в области славянской филологии, а также
всем, кого интересует история славян и их первый литературный язык.

УДК 811.163.1(038)
ББК  81.411.2я2

ISBN 978-5-9765-4381-2 (Общ.)
© Коллектив авторов, 2020

ISBN 978-5-9765-4382-9 (Т. 1)
© Издательство «ФЛИНТА», 2020

Б79

БФССЯ в контексте современной славистики

БОЛЬШОЙ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ 
СТАРОСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА В КОНТЕКСТЕ 

СОВРЕМЕННОЙ СЛАВИСТИКИ

До начала XXI столетия в славистике фактически не ставился во
прос о создании фразеологического словаря старославянского языка. 
Объективные и субъективные причины подобного положения дел 
были проанализированы нами во вступительной статье к краткому 
«Фразеологическому словарю старославянского языка» [Шулежкова 
2011: 3-26], который рассматривался коллективом Научно-исследовательской словарной лаборатории г. Магнитогорска как малый, или 
пробный, фразеографический труд. В предисловии к нему, в частности, указывалось на то, что отсутствие фразеологических словарей 
общеславянского литературного языка Средневековья не является 
случайным. Оно было обусловлено рядом обстоятельств, и среди них 
на первое место следовало бы поставить относительную молодость 
фразеологии как самостоятельной лингвистической дисциплины, на 
начальном этапе развития которой в теоретических работах доминировал «узкий» взгляд на сам объект исследования. Бóльшая часть 
фразеóлогов той поры «была озабочена теоретическими проблемами зарождающейся науки и считала её объектом лишь совокупность 
сверхсловных языковых единиц, принадлежащих (по терминологии 
В.В. Виноградова) к идиомам, или сращениям. Особенно ярко это течение проявило себя в 1950-1960-е гг., что нашло своё отражение и 
в первом фразеологическом словаре русского языка [ФСРЯ 1967], и 
в целом ряде монографий…» 1960–1970-х гг. (см., напр., [Амосова 
1963, Бабкин 1970, Молотков 1977] и др.). «… Общая же фразеология 
формировалась стихийно, в жарких спорах с ревнителями идиоматической концепции объекта новой науки. И здесь весомую роль сыграли представители историко-лингвистического течения во фразеологии, изучавшие устойчивые словесные комплексы (УСК) древнерусских и старорусских памятников, а также (добавим мы) паремиóлоги 
и исследователи крылатых выражений русского языка. И тем, и другим, действительно, было тесно в рамках узкого понимания объекта 
фразеологии» [Шулежкова 2015: 375–376].

БФССЯ в контексте современной славистики

Не последнюю роль в отставании старославянской фразеографии 

сыграла и малодоступность древнейших славянских памятников для 
широкого круга славистов: подлинники рукописей хранятся в библиотеках и архивах разных стран, и далеко не все они качественно и большими тиражами изданы. Кроме того, основное внимание славистов 
и в XIX, и в XX в. уделялось палеографическим, орфографическим, 
фонетическим и грамматическим особенностям памятников X–XI вв. 
Даже если научные издания старославянских рукописей сопровождались индексами употреблённых в них лексем, УСК в эти перечни не 
включались. 

Полноценного отражения корпуса сверхсловных языковых еди
ниц в собственно старославянских словарях, которые, наконец, появились во второй половине XX столетия (см.[Handwörterbuch 1955, 
СтСл 1994, СБР 1999–2009]), не произошло. Между тем сплошная 
обработка древнейших славянских текстов позволила выявить около 4500 УСК. Справедливости ради следует сказать, что и в «Старославянском словаре (по рукописям X–XI веков)», изданном в России [СтСл 1994], и в двухтомном «Старобългарском речнике» [СБР 
1999–2009], увидевшем свет в Болгарии, часть богатого фразеологического фонда литературного языка славян Средневековья всё же 
была описана. Но задача создания фразеологического словаря, где 
системно с лингвокультурологических позиций был бы представлен 
фразеологический корпус одного из древнейших литературных языков Европы, по-прежнему остаётся актуальной. В этом словаре нуждается не только славистическая наука, но и система образования: 
в высших учебных заведениях на филологических факультетах программа курса старославянского языка до сих пор не содержит раздела 
по фразеологии. 

Заметную роль в судьбе старославянской фразеографии сыграли 

субъективные факторы. Указывая на сложность выделения в древнейших славянских текстах фразеологических единиц, учёные обычно оперируют как неопровержимым аргументом низкой их употребительностью. «Следует учитывать, что в старославянском языке 
определить границы между устойчивым и свободным словосочетанием при ограниченности материалов, которые дают рукописи, нередко бывает чрезвычайно трудно. Большое количество словосочета

БФССЯ в контексте современной славистики

ний встречается в рукописях по одному разу; в таких случаях нельзя 
проверить, употреблялось ли данное словосочетание как устойчивое или же возникло в процессе перевода на старославянский язык 
определённого текста. Приходится принимать во внимание данные 
косвенных источников, которые не всегда могут заменить данные 
самих старославянских рукописей» [Цейтлин 1994: 52]. Соглашаясь 
с Р.М. Цейтлин в том, что определение границ между устойчивыми 
и свободными словосочетаниями старославянского языка, «нередко бывает чрезвычайно трудно», хотелось бы привести один немаловажный факт. Многие выражения, которые встретились авторам 
«Старославянского словаря (по рукописям X–XI веков» только «по 
одному разу», на самом деле неоднократно употребляются в других 
памятниках, не входящих, по мнению Р.М. Цейтлин и её соавторов, в 
число «классических старославянских». В своей знаменитой работе 
«Лексика старославянского языка» советская исследовательница, неоднократно называет интересующий нас язык то «старославянским», 
то «общеславянским культурным», то «первым письменно-литературным языком раннефеодальной эпохи общеславянского распространения и значения» [Цейтлин 1977: 3, 13 и пр.]. Тем не менее, она 
настаивает на том, что старославянским можно считать лишь тот 
язык, которым владели болгарские книжники, а памятники следует 
признать старославянскими только в том случае, если они были писаны в X–XI вв. на болгарской земле. В разделе «Объект и непосредственные (прямые) источники исследования» Р.М. Цейтлин пишет: 
«… старославянским называется письменно-литературный язык, 
которым владели книжники культурного центра Юго-Западной (Македонской) и Восточной Болгарии конца X–XI в. и на котором написаны древнеболгарские рукописи этого времени. До наших дней сохранилось семнадцать таких рукописей. Одиннадцать из них глаголические: евангелия Зографское, Мариинское, Ассеманиево, Охридское, 
Зографский палимпсест, Боянский палимпсест; Синайская псалтырь, 
Синайский евхологий, Синайский служебник, Клоцов сборник, Рыльские листки. Шесть рукописей написаны кириллицей: Савина книга, 
Листки Ундольского, Супрасльская рукопись, Хиландарские листки, 
Зографские листки, Енинский апостол. Только перечисленные рукописи и являются непосредственными, прямыми источниками 

БФССЯ в контексте современной славистики

данного исследования» [Там же: 12]. В разряд «косвенных источников» старославянского, или общего литературного языка средневековой Славии, Р.М. Цейтлин и другие авторы «Старославянского словаря» 1994 г. отнесли все западнославянские и восточнославянские 
памятники X–XI вв., включая Остромирово евангелие 1056–1057 гг., 
древнейшую датированную славянскую книгу, посчитав их писанными не на общеславянском литературном языке, а на церковнославянском. Данные западнославянских и восточнославянских памятников 
X–XI вв., по вполне понятным причинам, не были учтены и составителями «Старобългарского речника» 1999–2009 гг.: ведь они создавали словарь «старобългарского» (=древнеболгарского), а не общеславянского литературного языка Средневековья.

Решив заняться лингвокультурологическим описанием фразео
логического корпуса старославянского языка, наш коллектив должен 
был с самого начала определиться, во-первых, с тем, какие же памятники должны стать источниками будущего словаря. Перед 
нами открывались три возможных пути решения этой задачи. Два из 
них уже были опробованы. Первый проложили авторы славянских 
словарей, которые привлекали материал старославянских памятников 
наряду с многочисленными церковнославянскими текстами разных 
эпох (см. [Miklosich 1850; Miklosich 1862–1865; СЦиРЯ 1847] и др., а 
также «Slovnik jazyka staroslovĕnského» [SJS 1958–1997] = «Словарь 
старославянского языка» [ССЯ 2006] Пражской академии наук). Этот 
путь нас не устраивал, так как в подобных словарях старославянские 
языковые единицы (единицы текстов X–XI столетий) смешивались с 
единицами более поздних веков. Второй путь проложили составители собственно старославянских словарей, которые в отборе памятников ориентировались на географически ограниченную (болгарской 
территорией) сферу возникновения старославянских текстов [СтСл 
1994; СБР 1999–2009], что, на наш взгляд, не соответствовало реальному статусу и сфере функционирования в X–XI вв. литературного 
языка, созданного святыми Кириллом и Мефодием для всей Славии. 
Третий путь избрали Л. Садник и Р. Айтцетмюллер, авторы «Краткого 
(Карманного) словаря древнецерковнославянских текстов» [Handwörterbuch 1955], предназначенного для немецких студентов. Источниками для своего словаря они избрали 20 древнейших славянских па

БФССЯ в контексте современной славистики

мятников (16 классических старославянских, 2 – восточнославянских 
XI в. и 2 – чешского извода X и XI вв.). Правда, старославянские слова (данные в латинской транскрипции и истолкованные на немецком 
языке), авторы не подкрепляли примерами из конкретных памятников 
(см. об этом подробнее [Шулежкова 2011: 5]). Отбор языкового материала для этого словаря, использование в качестве источников не 
только южнославянских, но и западнославянских, и восточнославянских памятников, мы считаем вполне оправданным, и именно этим 
мы руководствовались, формируя круг источников нашего будущего 
словаря. 

Начало собственно старославянской фразеографии было положе
но изданием малого «Фразеологического словаря старославянского 
языка» [ФССЯ 2011]. В течение 9 лет, истекших после публикации 
этой книги, многое изменилось. В России активно исследовалась 
лексика старославянского языка (см., напр., [Ефимова 2011; Вендина 2013: 130–147]); с помощью неопровержимых лингвистических 
свидетельств была доказана относительно Остромирова евангелия 
правота А.Х. Востокова [Верещагин 2011: 97–108], по которому 
Остр «следует отнести к начальному Кирилло-Мефодиевскому тексту, вследствие бытования приобретшему несущественные признаки 
Преславской школы. Соответственно диалектные признаки в Остр не 
вычленяются, а средства выражения, представленные в Остр, изначально имели или немедленно приобрели статус общеславянских книжных элементов» [Верещагин 2012: 480] (выделено нами. 
– С.Ш.). В Болгарии шла плодотворная работа над изучением языка 
Ватиканского евангелия, был восстановлен текст Симеонова сборника [Симеонов 2015] и т. д. 

При Научно-исследовательской словарной лаборатории МГТУ 

имени Г.И. Носова на основании сплошной выборки была создана фразеологическая картотека, отражающая использование УСК в 
32 памятниках старославянского / общеславянского литературного 
языка Средневековья (заметим: в основу ФССЯ 2011 легли данные 
только 19 рукописей). Готовясь к началу работы над «Большим фразеологическим словарём старославянского языка», научные сотрудники Лаборатории издали индексы УСК Остромирова евангелия 
1056–1057 гг. [Индекс 2014], Ватиканского евангелия X в., открытого 

БФССЯ в контексте современной славистики

болгарским учёным Тр. Кръстановым в 1982 г. [Индекс 2017], и других памятников [Индекс 2012; Индекс 2015]; опубликовали несколько десятков статей, посвящённых различным тематическим группам 
старославянских УСК (см., напр., [Шулежкова 2014а, 2014б; 2015; 
2016б, 2016в; 2017а, 2017б, 2017г, 2017д; 2018] и др.). 

При отборе источников мы исходили из  признания общеславян
ского характера 3-го литературного языка Европы, разработанного 
первоучителями славян Кириллом и Мефодием в IX веке (см. об этом 
[Шулежкова 2016а: 7-10]). Этот язык функционировал как единый 
религиозный и шире – культурный феномен до конца XI в. на территории Славии, о чём свидетельствуют памятники, созданные как 
на южнославянских, так и на восточнославянских и западнославянских землях в раннее Средневековье. Рукописи, привлечённые нами 
в качестве источников для создания «Большого фразеологического 
словаря старославянского языка», объединены хронологически: они 
все писаны в X–XI вв. При этом они обладают единым (с известной 
долей вариантности) фонетическим строем, единой грамматической 
системой. Единая христианская вера и жанровая общность (евангелия, псалтыри, жития, гомилии, служебники, сборники выдержек из 
библейских книг и произведений отцов христианской церкви), обеспечили этим памятникам общность лексического и фразеологического состава.

Вниманию читателей предлагается первый том из задуманного 

четырёхтомного «Большого фразеологического словаря старославянского языка». Помимо словарных статей (Авити дhло – Въврьгн@
ти, въврhmи въ пеmь огньн@), в нём (в соответствии с алфавитным 
индексом описанных языковых единиц) содержатся указатели УСК; 
биографические данные о персонажах, упоминаемых в старославянских текстах, топонимические данные, а также перечень сравнительных конструкций, встречающихся в использованных источниках с 
примерами их употребления.

БФССЯ в контексте современной славистики

Содержание словаря. Структура словарной статьи

(Выдержки из предисловия к изданию 2011 г. [ФССЯ 2011: 3–26]

Старославянские памятники отражают древнейшее состояние 

славянского лексико-фразеологического фонда, и описание системы 
УСК X–XI вв. даёт важные сведения для историко-этимологического 
изучения фразеологического состава современных славянских языков, в том числе и русского.

Предлагаемый вниманию читателей <словарь> может быть назван 

толково-энциклопедическим. Он продолжает традицию создания лексикографических работ, которые «совмещают в себе сведения из трёх 
сфер социальной жизни человека – языка, культуры и религии» [Крысин 2001: 63]. Одновременно Словарь вписывается в историческую 
лексикографию, начало которой положил И.И. Срезневский в 1849 г., 
когда в своей речи «Мысли об истории русского языка» в числе других задач исторической русистики назвал создание словарей отдельных памятников (см. об этом [Крысько 2007: 103]). 

В Словарь включена <…> часть фразеологического корпуса ста
рославянского языка, выявленного в памятниках X–XI вв., но и она 
даёт возможность услышать голос средневекового человека, познающего и осваивающего мир, живущего «не только в реальном, предметном мире, но и в идеальном, который сам же и создавал в процессе 
своей языкотворческой деятельности» [Вендина 2002: 12-13]. 

Статьи Словаря, помимо лингвистических сведений, характери
зующих УСК с точки зрения их значения, привычной сочетаемости, 
ситуаций использования, происхождения, их места в языковой системе как единиц, находящихся в парадигматических, синтагматических, гиперо-гипонимических отношениях с другими элементами 
фразеологического корпуса старославянского языка, примеров употребления, содержат (там, где это необходимо) и энциклопедическую 
информацию. Составители сочли необходимым включить сведения 
о событиях, легших в основу содержания старославянских текстов, 
о реалиях социально-экономической, политической, юридической, 
культурной и – прежде всего – религиозной жизни того времени, 
когда создавались эти тексты, а также факты из истории иудаизма и 
христианской церкви, имеющие прямое отношение к формированию 

БФССЯ в контексте современной славистики

семантики описываемых в словаре УСК. 

Фразеологический материал, описанный в данном Словаре, как и 

лексика старославянского языка, изученная Р.М. Цейтлин и Т.И. Вендиной, обнаруживает, что, с точки зрения средневекового христианина, мир «организован вокруг человека»; человек сквозь фразеологическую призму, как и сквозь лексическую, видится в старославянских 
текстах «центром мироздания» [Вендина 2002: 22]. Идиоматичные и 
неидиоматичные УСК дают определённое представление о менталитете средневекового славянина, осваивающего христианскую веру. 
Они позволяют судить о морально-этических ценностях наших предков, об их отношении к Богу и к власти, к жизни и смерти, к законам 
светским и заповедям Божьим. В них содержатся дидактические установки, позволяющие христианину ориентироваться в вопросах брака, 
семьи, церковных традиций; во взаимоотношениях с власть имущими 
и теми, кто стоит на самых низких ступенях социальной лестницы; 
с людьми иного вероисповедания и братьями по вере, с больными и 
нищими, чужеземцами и соседями <…>. 

Старославянские памятники X–XI вв. отразили один из важней
ших этапов в жизни библеизмов, когда ветхозаветная образная система начинает вписываться в христианскую картину мира, и «большинство библейских слов и выражений сохраняют уже имеющиеся 
переносные смыслы и приобретают новые, христианские» [Григорьев 
2006: 16]. Огромную роль в процессе освоения христианской церковью арсенала УСК, восходящих к текстам Ветхого Завета, сыграли 
богословские трактаты Отцов Церкви (Григория Нисского, Василия 
Богослова, Ефрема Сирина и др.), пропагандировавших учение Иисуса Христа. Применительно к старославянским текстам следует особо 
подчеркнуть роль сочинений Иоанна Златоуста, значительная часть 
которых вошла в Супрасльскую рукопись. Как пишет Е.Т. Казенина, 
Иоанн Златоуст был одним из самых популярных христианских авторов у славян. Его слова и поучения были восприняты славянами «в 
качестве наиболее созвучного и благодатного материала для развития 
собственной культуры и духовного совершенствования человека в 
целом. Духовное наследие святителя обеспечивало оптимальные возможности для развития этических, догматических, семейно-бытовых, 
общественно-политических взаимоотношений, жизни древнерусской