Гоголь в русском литературном пространстве XIX—XX веков

 

В.Ш. Кривонос

ГОГОЛЬ
В РУССКОМ ЛИТЕРАТУРНОМ
ПРОСТРАНСТВЕ
XIX—XX веков

Монография

2-е издание, исправленное и дополненное

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2021

УДК 821.161.109 (Гоголь Н.В.)
ББК  83.3(2=411.2)1-8 Гоголь Н.В.
          К82

Рецен зен т ы:
д-р филол. наук, проф. А.А. Фаустов (ВГУ);
кафедра русской и зарубежной литературы СНИГУ им. Н.Г. Чернышевского
(зав. кафедрой профессор Ю.Н. Борисов)

К82        

Кривонос В.Ш.
  Гоголь в русском литературном пространстве XIX—XX 
веков [Электронный ресурс] : монография / В.Ш. Кривонос. — 
2-е изд., испр. и доп. — Москва : ФЛИНТА, 2021. — 272 с.

ISBN 978-5-9765-4480-2

В монографии В.Ш. Кривоноса на большом литературном материале рассматриваются разнообразные связи произведений Н.В. Гоголя 
с произведениями других русских писателей, выявляются пути художественной рецепции его творчества, изучаются способы и формы 
семантической трансформации созданных им образов.
Книга предназначена для преподавателей, аспирантов и студентов филологических факультетов вузов и всех интересующихся историей русской литературы.

УДК 821.161.109 (Гоголь Н.В.)
ББК  83.3(2=411.2)1-8 Гоголь Н.В.

ISBN 978-5-9765-4480-2
© Кривонос В.Ш., 2021
© Издательство «ФЛИНТА», 2021

ОТ АВТОРА

В предлагаемой монографии освещаются в хронологической последовательности разнообразные связи произведений Гоголя с произведениями других русских писателей, его предшественников, современников и потомков, выявляются пути художественной рецепции его творчества, изучаются способы и формы семантической трансформации 
созданных им образов.
Тема, интересующая автора, — бытие Гоголя в русском литературном пространстве XIX—XX вв., — представляется настолько обширной 
и многоаспектной, требующей для ее сколько-нибудь полного освое- 
ния и систематического освещения привлечения такого огромного количества писательских имен и художественных текстов, что вполне обоснованным кажется решение ограничить задачу исследования специально выбранными научными сюжетами.
Рассматриваемые в книге научные сюжеты видятся достаточно репрезентативными для понимания сути и историко-литературной специфики изучаемой темы.
Речь пойдет о формах присутствия Карамзина в комедии Гоголя 
«Ревизор», об отражении грибоедовской проблематики в гоголевской 
поэме «Мертвые души», о значении мифологии места в уездных историях В. Одоевского и Гоголя, о смысле уподобления Сенковским Гоголя 
Поль де Коку и о вызванной этим уподоблении полемике, о роли страстей у Пушкина и Гоголя и о трактовке ими случая и судьбы, о гоголевских следах в художественной памяти Лермонтова, о принципах 
пародирования Достоевским в «Преступлении и наказании» формы 
гоголевского сна во сне, о трансформации Л. Толстым гоголевской нарративной формы, о переосмыслении Чеховым гоголевского сюжета 
женитьбы, о гоголевском слое романа Д. Мережковского «Антихрист 
(Петр и Алексей)», об актуализации тематики и образности «Мертвых душ» в «Мелком бесе» Ф. Сологуба, о роли Гоголя как персонажа 
в прозе Б. Садовского и о реставрации им гоголевского строя мысли, 
о способах мифологизации фигуры Гоголя и его героев в сочинениях  
В. Розанова, о переосмыслении Буниным анекдотической версии происшествия с Гоголем, изложенной И. Ясинским, об усвоении М. Бул

гаковым в «Мастере и Маргарите» известного фольклорно-мифологического мотива в гоголевской «обработке», о травестировании в поэме  
Л. Лосева «Ружьё» гоголевской интерпретации анекдота о бедном чиновнике, о превращении Гоголя в универсальный симулякр в современном постмодернистском романе.
Первое издание монографии вошло в список 50 лучших книг (пре- 
имущественно нон-фикшн), изданных на русском языке в 2017 г., традиционно публикуемый в конце каждого года литературным критиком 
Николаем Подосокорским1. Готовя книгу к переизданию, автор дополнил ее новыми главами.

1 Информация о топ-50 лучших книг 2017 г. была размещена в его блоге: 
https://philologist.livejournal.com/9862580.html. См. также: Dohnal J. N.V. Gogol 
v proudu literárního vývoje. Кривонос В.Ш. Гоголь в русском литературном 
пространстве XIX—XX вв. Самара: СГСПУ, 2017. 268 с. // Slavica Opera. 2020.  
Т. XXX. № 1. S. 7—17.

Глава 1

«МЫ УДАЛИМСЯ ПОД СЕНЬ СТРУЙ» 
(КАРАМЗИН В «РЕВИЗОРЕ»)

Карамзин возникает в «Ревизоре» в роли внесценического персонажа, на авторитетное мнение которого ссылается Хлестаков, объясняясь в любви и делая предложение жене городничего:
«Анна Андреевна. Но позвольте, я еще не понимаю вполне значения слов. Если не ошибаюсь, вы делаете декларацию насчет моей дочери.
Хлестаков. Нет, я влюблен в вас. Жизнь моя на волоске. Если вы 
не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем в груди прошу руки вашей.
Анна Андреевна. Но позвольте заметить: я в некотором роде... 
я замужем.
Хлестаков. Это ничего. Для любви нет различия, и Карамзин сказал: “Законы осуждают”. Мы удалимся под сень струй. Руки вашей, 
руки прошу»1.
Хлестаков цитирует, что многократно отмечено комментаторами2, 
стихотворение из повести Карамзина «Остров Борнгольм», где сочувственно изображается запретная любовь брата к сестре:

Законы осуждают
Предмет моей любви;
Но кто, о сердце! может
Противиться тебе?
Какой закон святее
Твоих врожденных чувств?

1 Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: в 14 т. Т. IV. М.; Л., 1951. С. 76. Далее произведения Гоголя цитируются по данному изданию (кроме специально оговоренных случаев) с указанием в тексте тома римскими и страниц арабскими циф- 
рами.
2 Ср. в новейших изданиях: Гоголь Н.В. Собр. соч.: в 9 т. Т. 3—4. М., 1994.  
С. 531; Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. и писем: в 23 т. Т. 4. М., 2003. С. 808.

Какая власть сильнее
Любви и красоты?1

Стихотворение это приобрело популярность в качестве романса и 
«встречается в рукописных песенниках»2, так что оно было, что называется, на слуху. В явлении, предшествующем тому, где Хлестаков привлекает к себе в союзники Карамзина, Марья Антоновна просит его 
написать «на память какие-нибудь стишки в альбом». В ответ Хлестаков бахвалится, что стихов он знает «много» и что у него «много их 
всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: “О ты, что в горести напрасно на 
Бога ропщешь, человек...” Ну и другие... теперь не могу припомнить, 
впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою 
любовь, которая от вашего взгляда...» (IV, 74).
Представляя затем свою любовь уже Анне Андреевне, он и припоминает стихотворение Карамзина, попавшее в «и другие» и тематически служащее для него продолжением ранее процитированной «Оды, 
выбранной из Иова» Ломоносова. Если ломоносовская цитата отражает ситуацию горести и ропота, в какой застал Хлестакова явившийся к нему в гостиницу городничий, то карамзинская цитата выражает его новое состояние, когда все кажется возможным. Прежняя ситуация неожиданно обернулась «на пользу» Хлестакову, избавленному 
городничим от «тяготы»3, почему столь оптимистично и зазвучала для 
него цитата из меланхолической по настроению песни незнакомца из 
карамзинской повести. Пародия на ломоносовскую тему, не лишенная 
не замечаемых им, по склонности говорить и действовать «без всякого 
соображения» (IV, 9), кощунственных обертонов, сменяется в его поведении пародией на темы Карамзина, когда внезапно для самого Хлестакова раскрывается вдруг «тайна сердца его»4.
Это важно отметить, поскольку пародийный характер сцены с 
Анной Андреевной не всегда ощущается интерпретаторами «Ревизора».  
Ср.: «Эпизод, когда Хлестаков признается в любви к городничихе, чре
1 Карамзин Н.М. Остров Борнгольм // Карамзин Н.М. Избр. соч.: в 2 т. Т. I. 
М.; Л., 1964. С. 663.
2 Песни русских поэтов: в 2 т. Т. 1. 3-е изд. Л., 1988. С. 134.
3 Ломоносов М.В. Ода, выбранная из Иова, глава 38, 39, 40 и 41 // Ломоносов 
М.В. Сочинения. М., 1987. С. 125.
4 Карамзин Н.М. Остров Борнгольм. С. 667.

ват фантасмагорической ситуацией: презрев брачные узы, влюбленные бегут “под сень струй”, на городничего, натурально, обрушивается сугубый позор и конфуз, а дети исчезнувшей матушки как бы 
сиротами остаются»1. Но поэтика гоголевской комедии возможность 
такой фантасмагорической ситуации начисто исключает. Хлестаков не 
столько следует модели поведения «естественного» человека, сколько 
пародийно ее имитирует.
Эта пародия тоже не обходится без невольного кощунства, но обыгрываются здесь не сакральные смыслы, а карамзинская тематика «заблуждения сердца», когда «любовь, как естественное чувство (даже если это 
любовь брата к сестре, как в “Острове Борнгольм”), оказывалась выше 
бесчеловечной аскетической морали»2. Хлестаков, которого отличает 
«легкость необыкновенная в мыслях» (IV, 49), в том числе и по отношению к позитивно воспринятым Карамзиным идеям руссоизма3, на 
самом деле предлагает жене городничего всего лишь «снять запрет с 
чувственных радостей и наслаждений»4. Против чего, как он догадывается, откровенничая в письме к Тряпичкину, та отнюдь не возражает: «И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую 
за его женой и дочкой, не решился только, с которой начать, думаю, 
прежде с матушки, потому что, кажется, готова сейчас на все услуги...»  
(IV, 90). Ср. признание Анны Андреевны: «Я страх люблю таких молодых людей! я просто без памяти» (IV, 51).
В речи Хлестакова цитата из Карамзина не просто приобретает комический смысл: она так же фантастична, как и прямая речь хлестаковского Пушкина. Фантастичен и Карамзин, будто оправдывающий хлестаковскую легкость необыкновенную в мыслях, фантастичен и Хлеста
1 Турбин В.Н. Герои Гоголя. М., 1983. С. 60.
2 Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987. С. 207. Ср.: «Любовь молодых людей оправдана законами “естественной” морали и осуждена законами 
морали общественной» (Вацуро В.Э. Литературно-философская проблематика 
повести Карамзина «Остров Борнгольм» // XVIII век: сб. 8. Державин и Карамзин в литературном движении XVIII — начала XIX века. Л., 1969. С. 206).
3 Для Карамзина в отличие от героя его повести основой нравственных законов «является не только сердце, но и рассудок» (Орлов П.А. Русский сентиментализм. М., 1977. С. 230).
4 Илюшин А.А. Ярость праведных. Заметки о непристойной русской поэзии 
XVIII—XIX вв. // Литературное обозрение. Спец. выпуск. Эротика в русской 
литературе: От Баркова до наших дней. Тексты и комментарии. М., 1992. С. 9.

ков в роли «естественного» человека, отвергающего ради «постоянной 
любви» моральные и общественные «законы». Он и с Карамзиным, как 
и с Пушкиным, оказывается «на дружеской ноге» (IV, 48), присваивая 
себе карамзинскую цитату по принципу «это мое сочинение» (IV, 49), 
а самого Карамзина превращая в свое подобие — в такого же легкомысленного и поверхностного гедониста.
Если асоциальный герой раннего Гоголя действительно «выражает 
собой “естественную” природу человека, противостоящую “безумию 
общества”»1, то Хлестаков, включенный в систему бюрократических 
отношений, обнажает своим поведением абсурдную логику обозначенного «безумия». Он не только пустое место, которое другие персонажи 
заполняют искомым содержанием, но знак пустоты; поэтому он «везде, 
везде» (IV, 50) и в то же время «черт знает что такое» (IV, 90). Поэтому же, 
хоть «слова вылетают из уст его совершенно неожиданно» (IV, 9), речевые жесты Хлестакова выглядят столь символичными: все, с чем он ни 
соприкоснется, лишается сущности и превращается в комическое ничто2.
Ситуация повести «Остров Борнгольм», раскрывающая драму «чувствительного» героя, каковым нарисован здесь образ «молодого человека, худого, бледного, томного, — более привидения, нежели человека»3, 
доводится Хлестаковым, выступающим смеховым дублером культурного 
типа «естественного» человека, до комического абсурда. Ср. удивление 
городничего: «Чудно все завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж 
был видной, а то худенькой, тонинькой — как его узнаешь, кто он!» (IV, 
53). Словом, еще более привидение, нежели карамзинский незнакомец. 
Ссылка на Карамзина уподобляет Хлестакова анекдотическому герою, 
пародирующему, как это и происходит в анекдоте, некий культурный 
образец4. А Карамзин из исторической фигуры превращается в пер
1 Смирнова Е.А. Гоголь и идея «естественного» человека в литературе XVIII в. //  
XVIII век: сб. 6. Русская литература XVIII века: Эпоха классицизма. М.; Л., 
1964. С. 281.
2 Воплощая в себе «дух фиктивной псевдокультуры», он низводит подлинную культуру не только, как было отмечено, «до уровня пошлости» (Маркович 
В.М. Комедия Н.В. Гоголя «Ревизор» // Анализ драматического произведения. Л., 
1988. С. 156), но «до уровня» мнимости — и прежде всего мнимости содержания. 
3 Карамзин Н.М. Остров Борнгольм. С. 662.
4 Ср.: Белоусов А.Ф. «Вовочка» // Антимир русской культуры: Язык. Фольклор. Литература. М., 1996. С. 180.

сонажа исторического анекдота: он высказался про законы так остроумно, что острота его стала разошедшимися в обществе стишками.
В разговоре с Анной Андреевной, еще до любовного объяснения, 
Хлестакову приходят на память другие стишки:
«Анна Андреевна. Я живу в деревне...
Хлестаков. Да, деревня, впрочем, тоже имеет свои пригорки, ручейки... 
Ну, конечно, кто же сравнит с Петербургом» (IV, 47—48).
Имеются в виду строки из басни Крылова «Пустынник и Медведь», 
впервые напечатанной в 1808 г.:

Мне скажут: «А лужок, а темная дуброва,
Пригорки, ручейки и мурава шелкова?» —
         «Прекрасны, что и говорить!
А все прискучится, как не с кем молвить слова»1.

Примечательно, что приведенный выше фрагмент цитируется в опубликованной в 1810 г. повести «Модест и София», где автором его назван 
«один наш стихотворец»2. Анонимный сочинитель переосмыслил развиваемый «стихотворцем» мотив («никогда анахорет не будет благополучен», если он не находит отклика «нежнейшим чувствам своего сердца»3) 
в духе массового сентиментализма4, в устах же Хлестакова этот мотив 
приобретает пародийное звучание, что значимо для сюжетной коллизии 
в «Ревизоре». Давно замечено: «В “Ревизоре” Гоголь дает пародию на 
любовную интригу»5. Но дело идет не только о пародировании «приторной чувствительности эпигонов Карамзина»6. Любовная интрига 

1 Крылов И.А. Пустынник и Медведь // Крылов И.А. Соч.: в 2 т. Т. 1. М., 1956. 
С. 111. В комментарии к «Ревизору» (в разных изданиях, в том числе и в новом 
академическом собрании сочинений Гоголя) источник цитаты не указан.
2 Модест и София // Русская сентиментальная повесть. М., 1979. С. 294. То, что 
«стихотворцем» этим является Крылов, в комментарии к повести не разъясняется.
3 Там же.
4 Ср. рассуждение в повести другого неизвестного автора: «...Верьте, что истинная любовь удаляется от шума городского и царствует она в тишине и простоте 
сельской» (Колин и Лиза // Русская сентиментальная повесть. М., 1979. С. 32). 
5 Гиппиус В. Гоголь // Гиппиус В. Гоголь; Зеньковский В. Н.В. Гоголь. СПб., 
1994. С. 83.
6 Войтоловская Э.Л. Комедия Н.В. Гоголя «Ревизор»: Комментарий. Л., 1971. 
С. 207.

в «Ревизоре» развивается как пародийный парафраз сюжета «Бедной 
Лизы», автору которой принадлежит «открытие высокого эротизма»1.
Отметим, что элементарный эротизм, свойственный поведению Хлестакова, тоже низводит его до уровня героя анекдота, в котором, как 
и в эротической сказке, актуализируется мотив «естественных природных отношений»2. Ср.: «А дочка городничего очень недурна, да и 
матушка такова, что еще можно бы...» (IV, 59). Матушка эта в свою 
очередь близка к анекдотическому типу хитрой жены, обманывающей 
мужа3. На упрек городничего, что она обращалась с Хлестаковым «так 
свободно, как будто с каким-нибудь Добчинским», Анна Андреевна 
отвечает с вызывающей откровенностью: «Об этом я уж советую вам 
не беспокоиться. Мы кой-что знаем такое...» (IV, 53).
И Хлестаков, и Анна Андреевна, если дело касается природных отношений, ведут себя очень естественно, что придает особый комизм ситуациям, где гоголевский герой принимает позу «естественного» человека. Напомнив Анне Андреевне, что для любви нет различия, он недаром (так диктует ему избранная им поза) предлагает ей удалиться под 
сень струй, т.е. последовать примеру карамзинской Лизы, которая виделась с Эрастом «всего чаще под тению столетних дубов.., осеняющих 
глубокий чистый пруд...»4.
Хоть Эраст и обещает Лизе, что «будет жить с нею неразлучно, в 
деревне и в дремучих лесах, как в раю», сомнения не оставляют ее: 
«“Однако ж тебе нельзя быть моим мужем!” — сказала Лиза с тихим 

1 Топоров В.Н. «Бедная Лиза» Карамзина: Опыт прочтения. М., 1995. С. 37.
2 Никифоров А.И. Эротика в великорусской народной сказке // Секс и эротика 
в русской традиционной культуре. М., 1996. С. 510. Ср. указание, что «вообще 
жанр эротической сказки очень близок к анекдоту» (Там же. С. 512). В фольклористике анекдот рассматривается как «подвид новеллистической или бытовой 
сказки»; он строится «как на словесном комизме, так и на комизме ситуации» 
(Левинтон Г.А. Статьи из энциклопедии // Труды факультета этнологии Европейского ун-та. Вып. 1. СПб., 2001. С. 232, 233).
3 См.: Мелетинский Е.М. Сказка-анекдот в системе фольклорных жанров // 
Жанры словесного текста. Анекдот. Таллин, 1989. С. 71. Подобный тип встречается как в анекдотической сказке, примыкающей к сказке новеллистической, так 
и в эротической сказке. См.: Никифоров А.И. Эротика в великорусской народной сказке. С. 512.
4 Карамзин Н.М. Бедная Лиза // Карамзин Н.М. Избр. соч.: в 2 т. Т. I. М.; Л., 
1964. С. 613.