Художественная онтология русской прозы: проблемы изучения и интерпретации

В.Ш. Кривонос 

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ОНТОЛОГИЯ 

РУССКОЙ ПРОЗЫ 

ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ 
И ИНТЕРПРЕТАЦИИ 

Монография 

Москва 
Издательство «ФЛИНТА» 
2020 

УДК 821 
ББК 83.3 (2) 
К 82 

Кривонос В.Ш. 
Художественная онтология русской прозы: Проблемы 
изучения 
и 
интерпретации 
[Электронный 
ресурс]: 
монография / В.Ш. Кривонос. — Москва : ФЛИНТА, 2020 — 
304 с. 

ISBN 978-5-9765-4487-1 

В монографии сделана попытка раскрыть специфику художественной онтологии и выяснить, какие присущие филологии герменевтические стратегии применимы для ее изучения и 
интерпретации. Предметом исследования стали специально 
отобранные (в соответствии с решаемыми автором задачами) 
классические образцы русской прозы XIX-XX вв., которые 
рассматриваются в онтологической перспективе и с учетом 
присущей им онтологической проблематики, а также путем 
выделения принципиально значимых для их структурносмысловой организации онтологических аспектов.  
Книга предназначена для преподавателей, аспирантов и 
студентов филологических факультетов вузов и всех интересующихся историей русской литературы. 

УДК 821 
ББК 83.3 (2) 

ISBN 978-5-9763-4487-1       
     © Кривонос В.Ш., 2020 
© Издательство «ФЛИНТА», 2020 

ОГЛАВЛЕНИЕ 

Введение..…………………………………………………... 5   

Глава 1. «Миргород» Гоголя 
в онтологической перспективе……………………….....13   
1.1. Место и сюжет 
в «Старосветских помещиках»..…………………………. 13 
1.2. Символический сон в «Тарасе Бульбе»..………….....27     
1.3. «Вий»: трансформации пространства 
и нарративные трансформации.…………………………...48   
1.4. Повествование и абсурд  
в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович 
с Иваном Никифоровичем»……………………………......69 

Глава 2. Онтологические аспекты 
«Героя нашего времени» Лермонтова……………….....85 
2.1. Сюжет и пространство в «Бэле»……………………....85 
2.2. Случай и судьба в «Тамани»..…………………….....100 
2.3. Мотив маски и сюжет испытания 
в «Княжне Мери»……………………………………….....111 
2.4. Текст судьбы в «Фаталисте»………………………...124 
2.5. Печорин: смерть героя……………………………......141 

Глава 3. Онтологическая проблематика 
русского романа……………………………………….....156 
3.1. Универсальные образы во втором томе 
«Мертвых душ» Гоголя…………………………………...156 
3.2. Сон во сне в «Преступлении и наказании» 
Достоевского……………………………………………....170 
3.3. Архетипическая символика 
в «Господах Головлевых» Салтыкова-Щедрина………..189 
3.4. Фантастический город 
в «Мелком бесе» Ф. Сологуба...………………………….201 
3.5. Сновидческое пространство 
в романе Д. Мережковского  
«Антихрист (Петр и Алексей)».………………………… 213 

Глава четвертая. О художественной онтологии 
А. Солженицына………………………………………….......229 
4.1. Реальность зла 
в «Одном дне Ивана Денисовича»………………………........229 
4.2. Два локуса памяти 
в романе «В круге первом»………………………………........243 
4.3. Онтология границы в «Раковом корпусе»………….........259 
4.4. Типы революционеров и онтология революции 
в романе «Август Четырнадцатого»…………………….........272 

Заключение……………………………………………............285 

Список литературы……………………………………..........288 

ВВЕДЕНИЕ 

Понятие «художественная онтология», сравнительно недавно вошедшее в научный обиход, но весьма активно используемое в исследованиях последнего времени, стало устойчивым элементом языка филологии и приобрело (пусть и не получив пока строгого определения, что не говорит еще о его 
научной уязвимости1) статус научного термина2. Сложнее обстоит дело с пониманием специфики художественной онтологии. Если вспомнить концептуальное представление об онтологии как учении о сущем, в центре которого фундаментальные принципы устройства бытия, то необходимо выяснить, 
какого рода сущности входят в сферу художественной онтологии и какие присущие филологии герменевтические стратегии 
применимы для их изучения и интерпретации. 
В онтологической картине мира, формируемой художественной литературой, выделяются и высвечиваются «проблемы отношений Бога, мира и человека»3, как эти отношения 
выражаются и воплощаются в том или ином произведении. 
Перед филологом, приступающим к изучению художественной онтологии, встает задача раскрыть такие особенности 
устройства рассматриваемых произведений,  когда оказывается возможным погружение в их «смысловую глубину»4, где 
открывается взаимосвязь и взаимодействие глубинных смыс
1  Такого рода ситуации отнюдь не редкость в филологии, на 
что указывает история понятий, содержание и смысловой объем которых были определены далеко не сразу, поскольку существенно 
различались приемы их употребления. См.: Кривонос В.Ш. Б.О. 
Корман и М.М. Бахтин: спор об авторе // Филологический журнал. 
2005. № 1. С. 173-181. 

2 Ср. замечания о своеобразии художественной онтологии До
стоевского и Тютчева: Исупов К.Г. Судьбы классического наследия и 
философско-эстетическая культура Серебряного века. СПб., 2010. С. 
10, 160. 

3  Там же. С. 11. 
4 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 
361.

лов. Имеются в виду прежде всего смыслы, восходящие как к 
библейской символической образности и к связанным с ней 
литературным и культурным символам и универсалиям, так и 
«к исходным архетипическим традициям»1, смыслы, уходящие корнями в мифологическую архаику, связь с которой не 
выводится, как правило, на поверхность повествования, но 
скрыта в глубине текста.  
Изучая отражение в художественной онтологии  (распознаваемое в структуре образов, сюжетных ходах и сплетении 
мотивов) онтологии библейской и мифопоэтической, филолог, 
как показывает практика, обращает специальное внимание не 
только на следы «прямого влияния текста на текст», но и на 
«…явления сверхличной памяти культуры при передаче смысловых комплексов без контактного влияния текста на текст»2. 
Стоит в этой связи напомнить о топике искусства (комплексе 
«общих мест», сохранивших свою актуальность и для новейшего времени), исключительно значимой для художественных 
систем, сложившихся в древности, и эволюционировавшей «в 
пределах “вечного града” культуры»3.  
Проявляясь в «художественных деталях», важных для 
сюжетно-мотивной организации произведения (далеко отстоящего во времени от авторитетного образца), совпадение которых исключает «прямое заимствование»4, топика дает возможность воскресить «события-символы»5, сохранившиеся в 
памяти нации и позволяющие реставрировать ее «символическое мышление»6, и таким образом органично включается в 
сферу художественной онтологии.  
Посмотрим, развивая тему специфики художественной 
онтологии, чем отличается от подхода к ней филолога подход 

 

1 Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994. С. 71. 
2  Сазонова Л.И. Память культуры. Наследие Средневековья и 
барокко в русской литературе Нового времени. М., 2012. С. 13. 
3  Панченко А.М. Топика и культурная дистанция // Историческая поэтика: Итоги и перспективы изучения. М., 1986. С. 248. 
4 Там же. 
5 Там же. С. 246. 
6 Там же. С. 247. 

философа. Так, последний, бросив онтологический взгляд на 
русскую литературу, прямо  указывает на преобразование литературного дела «в дело философское», причем  возможным 
для него как для читателя оказывается «…понимание и узнавание в мире автора черт своего собственного мирочувствия»1. 
В качестве «интеллектуальной стратегии», отвечающей задачам исследования, предложена «онтологическая поэтика», 
представляющая собой вариант «философского или так называемого “глубинного” анализа текста»2. Интерпретатора, прибегающего к такому анализу, «…интересует не то, о чем идет 
речь в каком-либо конкретном тексте, и не то, как именно это 
выражается…»3. Предложенный подход, имеющий, как предупреждает автор, «достаточно ограничений для своего применения», прежде всего «…нацелен на вполне определенный 
и весьма специфичный слой или уровень повествования, который скорее восстанавливается, реконструируется, нежели реально присутствует в материи текста»4.   
В отношении философа к художественной литературе 
особая роль, как можно было заметить, принадлежит событиям, совершающимся в сфере его собственного сознания; 
именно они и  определяют способ истолкования разбираемых 
произведений. Отсюда понятно, что «герменевтические возможности литературоведа»5, озабоченного пониманием смысла, объективно присущего произведению, смысла структурного6, принципиально отличаются от герменевтических возможностей философа, предлагающего, как того требует специфика 
философского мышления, свою версию (одну из множества 

 

1 Карасев Л.В. Онтологический взгляд на русскую литературу. 
М., 1995. С. 7. 
2 Карасев Л.В. Онтологическая поэтика: (краткий очерк) // Эстетика: Вчера. Сегодня. Всегда. Вып. 1. М. 2005. С. 91. 
3 Там же. С. 92. 
4 Там же. 
5  Меерсон О. Персонализм как поэтика: Литературный мир глазами его обитателей. СПб., 2009. С. 8. 
6 См.: Тамарченко Н.Д. Теоретическая поэтика: Введение в 
курс. М., 2006. С. 27. 

возможных версий) сущего, почему его изыскания не требуют 
проверки «на предмет соответствия фактам»1. 
Для философа художественная литература является 
«…важнейшим материалом для подтверждения собственных 
гипотез или положений, а не целью, ради которой стоит применять те или иные гипотезы к тому или иному случаю»2. Ср. 
характерный ход мысли: «Хотелось проверить, насколько может быть удачно применена техника антропологического анализа к явлениям литературы и искусства»3. В филологии самоограничение как принцип работы с текстом сочетается с 
«универсальностью, пределы которой невозможно установить 
заранее», так что филология «определяется не столько границами своего предмета, сколько специфическим подходом к 
нему»4. При этом и конкретность, и универсализм, будучи 
взаимосвязанными сторонами филологического подхода (актуализация того или иного аспекта исследования всякий раз 
диктуется решаемыми задачами), отвечают представлению о 
филологии как о «службе понимания»5.  
Примером, убеждающим в продуктивности филологического подхода к художественной онтологии, в полной мере 
учитывающего ее специфику, могут послужить работы С.Г. 
Бочарова,  посвященные произведениям Гоголя и Достоевского. Так, в статье «Загадка “Носа” и тайна лица» ученый, опираясь на религиозно-философскую трактовку понятия лица, 
определил, что у Гоголя «лицо» есть «решающий факт бытия 
человека»6, его соотнесенности с Богом. Гоголевский гротеск, 
побуждая «к неизвестному ранее литературе углублению в 

 

1 Эпштейн М.Н. Философия возможного. СПб., 2001. С. 65. 
2  Меерсон О. Персонализм как поэтика: Литературный мир глазами его обитателей. С. 23. 
3  Подорога В.А. Мимесис. Материалы по аналитической антропологии литературы. Т. 1. Н. Гоголь, Ф. Достоевский. М., 2006. С. 9. 
4  Аверинцев С. Филология // Аверинцев С. Собр. соч. СофияЛогос: Словарь. Киев, 2006. С. 453. 
5  Там же. С. 456. 
6 Бочаров С.Г. О художественных мирах. М., 1985. С. 139. 

человека»1, пробуждает особое внимание к онтологии лица, 
ставшей потом важнейшей темой Достоевского. В центре другой его статьи, «Холод, стыд и свобода. История литературы 
sub specie Священной истории», оказались образы «наготы» и 
«одетости» в «Шинели», отсылающие к событию грехопадения2. Действие стыда, испытанного героем «Бедных людей», 
увидевшем в гоголевской повести, как в зеркале, собственную 
«наготу», сближает его  историю с историей первых людей3. 
Обратившись к онтологической проблематике и обозначив 
онтологические аспекты хрестоматийных произведений, исследователь  выявил присущие им глубинные смыслы.   
Было справедливо отмечено, что профессионализм филолога, изучающего художественную литературу,  проверяется 
способностью «…создать (посредством квалифицированного 
анализа) обоснованную и аргументированную интерпретацию 
почти любого художественного литературного текста…»4. 
Трудности понимания, связанные с природой изучаемых текстов, порождают порой небеспочвенные сомнения относительно возможностей интерпретации, имеющей «…тенденцию 
в своем самоутверждении более или менее пренебрегать 
(оставляя как бы его позади себя) предметом понимания»5. 
Опасность произвола со стороны какого-либо исследователя, 
склонного навязывать тексту несвойственные ему смыслы, 
всегда реально существует, но сама по себе интерпретация не 
противоположна пониманию и не противопоставляет себя ему. 
Ведь «…интерпретатор не бесконтролен. Состав произведения 
сам в себе носит нормы его истолкования»6. Задача же интерпретатора остается неизменной: понять и истолковать смысл 
произведения, раскрыть его смысловой потенциал.  

 

1 Там же. С. 160.  
2 Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999. С. 128. 
3 Там же. С. 136. 
4 Тамарченко Н.Д. Теоретическая поэтика: Введение в курс. С. 
19-20. 
5 Бочаров С.Г. С.Г. Сюжеты русской литературы. С. 11. 
6 Скафтымов А.П. Поэтика художественного произведения. М., 
2007. С. 30.  

Подобная задача стоит и перед автором данного исследования, обратившимся к изучению художественной онтологии 
русской прозы. Очертим его хронологические границы: 30-е 
— начало 40-х годов XIX века, период становления и самоутверждения оригинальной русской прозы, когда, усвоив «пафос универсализма», она  выдвигается «на центральное место 
в культуре»1, и последние десятилетия XX века, отмеченные 
разрушением официального канона, требовавшего от литературы ориентации на общеобязательные ценности2, и возвращением к художественным и этическим традициям, заложенным в предыдущие эпохи.  
Подчеркнем, что вопросы историко-литературного характера не представляют для нас специального интереса; основной аспект работы — проблемно-тематический.  Привлеченные для анализа произведения (классические образцы русской 
прозы XIX-XX вв.) рассматриваются строго под определенным углом зрения, диктуемым темой исследования. При этом 
принципы филологической герменевтики сочетаются, когда 
того требует материал, с принципами исторической поэтики и 
нарратологии.  
Структура монографии соответствует обозначенной теме 
и выбранному аспекту исследования. 
В первой главе рассматривается в онтологической перспективе «Миргород» Гоголя, писателя, стремившегося реализовать в своих произведениях «универсалистскую идею соединения конечного с бесконечным посредством искусства» и 
трактовавшего конечное как подлежащую преображению 
«конкретную реальность»3. В повестях, составивших прозаический цикл, почему он был выбран для анализа, нашли выражение ключевые темы и мотивы гоголевского творчества: мифология и антропология места; заблуждения и падение чело
 

1  Виролайнен М. Исторические метаморфозы русской словесности. СПб., 2007. С. 336-337. 
2  См.: Там же. С. 457-459. 
3  Там же. С. 338. 

века и реальность спасения; смысл испытания, посылаемого 
человеку; логика  абсурда и его онтология.  
Во второй главе предметом исследования стали онтологические аспекты «Героя нашего времени» Лермонтова, справедливо названного «первым философским романом в истории 
русской литературы»1. Уникальность его художественной организации побудила обратить особое внимание на роль сюжета испытания и его связь с проблемами фатализма и свободы 
воли; на функции мотива маски, превратившейся в метонимического заместителя человека и подчеркнувшей вариативность 
человеческой личности;  на онтологически значимые и ставшие объектом рефлексии и переживаний героев темы случая и 
судьбы, скуки и смерти. 
Третья глава посвящена онтологической проблематике 
романа, ведущего жанра русской литературы второй половины 
XIX и начала XX вв. Изучаются второй том «Мертвых душ» 
Гоголя, оставшийся незавершенным (впервые появившийся в 
печати в 1855 году), но наметивший переход к художественнонравственным исканиям, во многом определившим пути русской прозы; «Преступление и наказание» Достоевского и 
«Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина, где показана 
нравственная гибель человека и осмыслена  возможность его 
воскрешения или прощения;  «Мелкий бес» Ф. Сологуба и 
«Антихрист (Петр и Алексей)» Д. Мережковского, в которых 
развивается гоголевская традиция изображения фантасмагорического города, репрезентирующего различные формы небытия. 
Наконец, в четвертой главе выявляются особенности художественной онтологии А. Солженицына, чьи произведения, 
как было отмечено, сразу поразили «своим родством с великой традицией русской классической литературы»2. Подробно 
рассматриваются такие аспекты разножанровой прозы писателя, как действие зла в мире, отвернувшемся и отрекшемся от 

 

1  Виноградов И.И. Духовные искания русской литературы. М., 
2005. С. 40. 
2  Струве Н.А. Православие и литература. М., 1992. С. 265. 

Бога; проявления падшести человека, в душе которого укоренилось зло; проверка способности человека противостоять злу 
и внутренней готовности к восхождению; испытание человека 
лагерем и смертельной болезнью; онтология границы, разделяющей и соединяющей миры жизни и смерти; непрерывность 
и многослойность истории; онтологический смысл русской 
революции.