Художественный перевод и сравнительное литературоведение. XIV

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОД 
И СРАВНИТЕЛЬНОЕ 
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ

XIV

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2020

УДК 821.161.1.0
ББК 83.03(2=411.2)6
Х98

Редакционная коллегия
Д.Н. Жаткин (ответственный редактор),
Т.С. Круглова (ответственный секретарь),
О.С. Милотаева, А.А. Рябова, В.К. Чернин

Художественный перевод и сравнительное литературоведение. XIV [Ýëåêòðîííûé ðåñóðñ] : сборник научных трудов  / 
отв. ред. Д.Н.  Жаткин. –  М. : ФЛИНТА, 2020. – 928 с.

ISBN 978-5-9765-4466-6 

Четырнадцатый сборник научных трудов «Художественный перевод и сравнительное литературоведение» включает статьи, посвященные проблемам русской рецепции 
поэзии У. Вордсворта, С.-Т. Кольриджа, Т. Кэмпбелла и А. Теннисона. В сборнике 
опубликованы переводы пьес А. Дюма «Мнимая вдовушка», «Нельская башня» (в соавт. с Ф. Гайярде), «Габриэль де Белиль», «Стокгольм, Фонтенебло и Рим», осуществленные В.Г. Бенедиктовым и сохранившиеся в его личном фонде в Отделе рукописей 
Российской национальной библиотеки. В сборнике также представлено творчество 
современных переводчиков С.А. Александровского, А.А. Грибанова, О.Л. Денисовой, 
О.А. Комкова, О.А. Маркеловой, В.А. Русанова, Е.Д. Фельдмана, А.В. Шараповой, 
предложивших новые прочтения произведений Уильяма Шекспира, Роберта Геррика, 
Генри Кинга, Фридриха Гельдерлина, Роберта Льюиса Стивенсона, Германа Гессе, Дэвида Герберта Лоуренса, Уоллеса Стивенса, Хосе Марти, Фрэнсиса Уэбба, Сигюрбьёрг 
Трастардоттир и др.
Предназначен для лингвистов и литературоведов, может использоваться студентами филологических факультетов в качестве учебного пособия по курсам «Введение 
в литературоведение», «История русской литературы».

УДК 821.161.1.0
ББК 83.03(2=411.2)6

© Коллектив авторов, 2020
© Èçäàòåëüñòâî «ÔËÈÍÒÀ», 2020

Х98

ISBN 978-5-9765-4466-6 

ÑÒÀÒÜÈ

ПРОИЗВЕДЕНИЯ У. ВОРДСВОРТА И С.-Т.КОЛЬРИДЖА 
В ПЕРЕВОДАХ Г.В. ИВАНОВА 1

С.В. Кезина, А.А. Рябова

Стихотворения У. Вордсворта «Strange fits of passion have I known…» 
(«Какие тайны знает страсть…»), «She dwelt among the untrodden ways…» 
(«Среди нехоженых дорог…»), «I traveled among unknown men…» («К чужим, в далекие края…»), «Three years she grew in sun and shower…» («В дни 
юности светлой в тиши безмятежной полей…»), «A slumber did my spirit 
seal…» («Забывшись думал я во сне…») были написаны в Госларе и образуют поэтический цикл «Lucy» («Люси»). Вордсворт никогда не комментировал произведений этого цикла, но традиционно считается, что они 
посвящены Пегги Хатчинсон, рано ушедшей из жизни. Первое, второе, 
четвертое и пятое стихотворения были впервые опубликованы в книге 
«Lyrical Ballads and Other Poems» («Лирические баллады и другие стихотворения», 1800), а третье («I traveled among unknown men…»), проникнутое 
нежными чувствами по отношению к Англии и Люси, увидело свет несколько позже в авторском сборнике «Poems» («Стихотворения», 1807).
Именно третье стихотворение цикла привлекло внимание Г.В. Иванова, осуществившего перевод «Пока не началась моя дорога пилигрима…», в котором были сохранены количество стихов и рифмы оригинала, но при этом изменен поэтический размер. При переводе стихов 
«I traveled among unknown men, / In lands beyond the sea» [Я путешествовал среди незнакомых людей, / В землях вдали от моря] и «Thy mornings 
showed, thy nights concealed / The bowers where Lucy played» [Твои дни показывали, твои ночи скрывали / Беседки, где Люси играла] Иванов отступил от текста английского подлинника: «Пока не началась моя / Дорога пилигрима»; «Твое светило грело нас / В дни юности веселой» [1]. 
В стихах «And she I cherished turned her wheel / Beside an English fire» 
Иванов опустил фразу «I cherished» [Я лелеял], показывавшую отношение поэта к Люси: «У английского очага Люси пряла когда-то» [1]. Приближая перевод к родной действительности, Иванов несколько русифицировал 

1 Статья подготовлена по проекту РНФ № 17-18-01006п «Эволюция русского поэтического перевода (XIX – начало XX в.)».

Статьи

описание природы, заменив упоминание гор на «леса, <…> луга» 
(«Among thy mountains did I feel» [Среди твоих гор я чувствовал] – «Твои 
леса, твои луга» [1]), использовав лексему «долы» вместо словосочетания 
«последнее поле» («And thine too is the last green field / That Lucy’s eyes 
surveyed» [И твое тоже последнее поле, / Которое глаза Люси видели] – 
«И взор Люси в последний раз / Взглянул на эти долы» [1]).
Г.В. Ивановым было также переведено стихотворение У. Вордсворта «To the Cuckoo» («К кукушке»), написанное в 1802 г. и впервые опубликованное в сборнике «Poems» («Стихотворения») в 1807 г. Из всех 
многочисленных обращений английского поэта к «веселой», «благословенной» птице («O blithe New-comer!» [О, веселая гостья!], «O Cuckoo!» 
[О, кукушка!], «…darling of the Spring!» […любимица весны!], «O blessed 
Bird!» [О, благословенная птица!]) в переводном стихотворении Иванова 
«К кукушке» осталось только скромное «о, птица» [1], что можно объяснить несоответствием образа кукушки и светлых, радостных начал жизни в русском восприятии 
Вместе с тем в русском переводе можно отметить активное использование эпитетов, которые далеко не во всех случаях имеют соответствия в английском оригинале: «a wandering voice» – «звук перелетный», 
«twofold shout» – «крик повторный», «visionary hours» – «призрачные 
часы», «invisible thing» – «незримый дух», «school-boy days» – «далекое 
детство, школа», «golden time» – «время золотое», «unsubstantial, faery 
place» – «чудесная страна мечты»; см. без соответствий – «трава высокая», «воздух горный», «бродячий голос», «голос перелетный», «надежда сладкая, прекрасная и бесплотная», «трава густая». Также Г.В. Иванов 
оригинально интерпретировал некоторые поэтические строки Вордсворта, привнеся свое впечатление от окружающего мира: «From hill to hill it 
seems to pass, / At once far off, and near» [Он кажется переходит с холма на 
холм, / Сразу далеко и близко] – «Летит он, – близок и далек, – / Тревожа воздух горный» и «Thrice welcome, darling of the Spring!» [Трижды 
добро пожаловать, любимица Весны!] – «Привет! Ты нам ласкаешь слух 
Весною не случайно» [1]. Особо отметим, что Г.В. Иванову удалось сохранить общее количество стихов и рифмы оригинала, и во многом в результате этого его перевод был более удачен, нежели сделанный ранее 
перевод Д.Е. Мина «Кукушка».
Стихотворение «Lament of Mary, Queen of Scots, on the Eve of a New 
Year» («Жалоба Мэри, королевы шотландцев, в канун нового года») было 
написано Вордсвортом в 1817 г. и опубликовано в сборнике «The Poetical 
Works» («Поэтические произведения», 1827). Английский поэт вспоминал, что вдохновение пришло к нему благодаря полосе лунного света, 

С.В. Кезина, А.А. Рябова

увиденной на лестнице, ведущей из сада в Райдал-Маунт к дому. Героиня 
Вордсворта шотландская королева Мария Стюарт (1547–1587) была католичкой, сражалась с протестантской оппозицией, претендовала на английский престол, несколько лет провела в заточении и была казнена по 
приказу английской королевы Елизаветы Тюдор.
По традиции сохраняя структуру поэтического оригинала, Г.В. Иванов в данном случае был, однако, не совсем точен в передаче смысла стихотворения Вордсворта. Так, уже в первой строфе русский переводчик 
опустил риторический вопрос героини к луне, в котором содержались 
горделивые размышления Мэри о том, имеет ли Элизабет право решать 
ее судьбу: «Or art thou of still higher birth?» [Или ты более высокого происхождения?]. Во второй строфе Вордсворт говорил о настоящих днях 
Мэри, исполненных грусти и скуки, безнадежности и страха, в то время 
как русскому переводчику хотелось подумать о грядущем: «For years to 
me are sad and dull; / My very moments are too full / Of hopelessness and 
fear» [Ибо годы для меня грустны и скучны; / Мои мгновения слишком 
наполнены / Безнадежностью и страхом] – «Что впереди? Печаль без 
меры. / Грядущие мгновенья серы, / Неумолимы и мертвы» [1]. Далее, 
уже в четвертой строфе, Вордсворт размышлял о ранах, которые невозможно залечить, – у Иванова эта мысль опущена: «While I am forced to 
watch and weep, / By wounds that may not heal» [Тогда как меня заставляют смотреть и плакать / Раны, которые невозможно залечить] – «А я без 
сна томиться буду, / Рыдать и тосковать одна» [1]. Суждение Вордсворта 
о браке, возвысившем положение Мери, содержащееся в пятой строфе, 
также не привлекло внимания русского переводчика: «Born all too high, 
by wedlock raised / Still higher – to be cast thus low!» [Рожденной так высоко, браком возвышенной / Еще выше – быть сброшенной так низко] – 
«Увы! Рожденной так высоко / Упасть так низко с высоты» [1]. 
Г.В. Иванов несколько иначе интерпретировал значимый для понимания замысла Вордсворта фрагмент седьмой строфы: «…but not the 
subtle stains / Fixed in the spirit; for even here / Can I be proud that jealous 
fear, / Of what I was remains» [… но неуловимые штрихи, / Закрепленные в духе; ибо даже здесь / Я могу гордиться, что завистливый страх / 
К тому, кем я была, остается] – «Но, несмотря на все страданья, / Ужасней их воспоминанья / И прошлого малейший звук» [1]. Сдержанно характеризуя Элизабет («a Woman» – женщина, «a sister Queen» – сестра 
Королева), Вордсворт указывал, что она удерживала Мэри, несмотря 
на закон и святейшее сочувствие, причем сомневалась в своих действиях, что существенно ближе к исторической истине, чем русская интерпретация событий, сделанная Ивановым: «A Woman rules my prison’s 

Статьи

key; / A sister Queen, against the bent / Of law and holiest sympathy, / Detains 
me, doubtful of the event» [Женщина владеет ключом от моей тюрьмы; / 
Сестра Королева, против снисхождения / Закона и святейшего сочувствия, / Удерживает меня, сомневающаяся в происходящем] – «Владеет женщина ключами / Темницы, где влачу я дни, / И равнодушными 
очами / Глядит на горести мои» [1]. Русский переводчик провел параллель между тюрьмой и «горестной пустыней», чего нет в английском 
оригинале: «Nought but the world-redeeming Cross / Is able to supply my loss, / 
My burthen to support» [Ничто, кроме спасающего мир креста / Не способно 
возместить мою потерю, / Мою ношу поддержать] – «Один лишь крест остался ныне / Усладой в горестной пустыне, / Где тщетны слезы и мольбы» [1].
Особую выразительность стихотворению Вордсворта придает активное использование эпитетов, например: «silent greeting» (молчаливое 
приветствие), «a gentle flash of light» (нежный блеск света), «bright boon» 
(сияющее благо), «pitying heaven» (жалостливые небеса), «placid cheer» 
(спокойная радость), «the soul-awakening gleam» (пробуждающий душу 
свет), «a festive peal» (праздничный трезвон), «a tuneful offering» (мелодичное подношение), «more ambitious show» (более честолюбивое зрелище), «sweet flowerets» (милые цветочки), «resplendent hair» (блестящие 
волосы), «unblest distinction» (злополучное отличие), «stagnant tear» (застывшая слеза). Многие из них не получили отклика у русского переводчика, который, впрочем, внес в текст свои выразительные детали, например: «светлым оком», «бездействии жестоком», «упрек безмолвный», 
«равнодушными очами», «горестной пустыне», «удар роковой». 
В оригинале много причастий страдательного залога (Participle II), 
призванных подчеркнуть, что Мэри была игрушкой в чужих руках 
(«of fears the prey, of hopes the sport» (страхов жертва, надежд игрушка)), например: «unapproached by any friend» (недосягаема для друзей), 
«forced <…> by wounds» (заставлена ранами), «by wedlock raised» (браком 
возвышена), «by friends deceived» (друзьями обманута), «by foes betrayed» 
(врагами выдана), «unsettled by the shock» (не сдержанная потрясением). 
В переводе Иванова, напротив, преобладают деепричастия, лаконично подчеркивающие активность действия, говорящие о том, что Мэри 
жива, что ее гордый дух не сломлен: «…теплится, питая унылых узников 
мечты, пронзая тучи светлым оком», «…упав в тюрьму, <…> он навещал 
меня одну», «…плача, здесь со мной делили свою печаль», «стремится 
в сети любви, познав ее едва», «тоской томима, на плахе обрела покой» [1].
В произведении Вордсворта использованы интересные метафоры, 
достаточно точно переведенные Ивановым, – в частности, лунный свет 
назван «smile of the Moon» (улыбка луны), у Иванова – «Луны улыбка»; 

С.В. Кезина, А.А. Рябова

бой часов представлен как знак смерти года, озвученный башенными 
часами – «the death-note of the year sounded by the castle-clock», у Иванова – «удар роковой». 
Сравнений в оригинале Вордсворта немного; в частности, фраза 
«more ambitious show than the sweet flowerets of the fields» [более честолюбивое зрелище, чем милые цветочки полей] была верно интерпретирована Ивановым – «…иной на свете красоты, чем цветики простые в поле»; 
русский переводчик внес в текст и одно свое сравнение: «…упав в тюрьму, как на сосну» (ср.: «struck perchance the farthest cone» [достигал, возможно, самой дальней шишки]) [1]. 
Наиболее значительным вкладом Г.В. Иванова в осмысление поэзии «озерной школы» стал осуществленный им перевод знаменитой 
поэмы С.-Т. Кольриджа «Christabel» («Кристабель»), первая часть которой была написана, как известно, в 1797 г. в Стоуи, графство Сомерсет, а вторая – в 1800 г. в Кесвике, графство Камберленд. После публикации незавершенной «Кристабели» в 1816 г. вместе с двумя другими 
(тоже незавершенными) поэмами «Kubla Khan: Or, a Vision in a Dream. 
A Fragment» («Кубла Хан, или Видение во сне») и «The Pains of Sleep» 
(«Мучительные сны») Кольридж неоднократно приступал к окончанию поэмы, но безуспешно. Об этом он так писал в 1833 г.: «Причина, 
почему я не закончил «Кристабель», – не в том, что я не знаю, как это 
сделать, – ибо у меня в голове есть и всегда был план всей поэмы от начала до конца; но я боюсь, что не смог бы достаточно успешно воплотить этот чрезвычайно тонкий и сложный замысел» [2, p. 259]. Доктор 
Гиллман, в доме которого Кольридж провел последние годы жизни, говорил, что поэт собирался закончить поэму так: «Бард, повинуясь сэру 
Леолайну, спешит в горы; но из-за одного из наводнений <…> они находят лишь место, где некогда стоял замок <…>. Бард решает вернуться 
назад. Джеральдина ждет возвращения Барда, тем временем возбуждая 
своими хитрыми уловками весь гнев, который она может разжечь в груди Барона <…>. Наконец, <…> Бард с юношей возвращаются, и поэтому 
она не может больше разыгрывать роль Джеральдины, дочери Роланда 
де Во, и превращается в <…> жениха Кристабели (Кристабель испытывает – сама не зная почему – сильное отвращение к некогда любимому 
ею рыцарю). Это охлаждение сильно огорчает Барона, так же как и его 
дочь, не подозревающую о сверхъестественном превращении. Кристабель, наконец, уступает мольбам отца и соглашается предстать пред алтарем вместе с отвратительным ей женихом. В этот момент возвращается 
настоящий жених и <…> показывает кольцо, которое Кристабель дала 
ему в знак помолвки. Это разрушает козни оборотня Джеральдины, 

Статьи

и она исчезает. Согласно предсказанию, в замке звонит колокол, слышится голос матери Кристабели, и <…> Кристабель венчается со своим суженым, за этим следует ее объяснение и примирение с отцом»
[3, p. 43]. Однако американский исследователь А. Незеркот указывал, 
что Гиллман в своем рассказе «отразил, подобно грязному и кривому зеркалу, кое-что из ненадежных воспоминаний самого Кольриджа, все далее отходившего от неукротимых восторгов юности, и что его вариант – 
«самый банальный и скучный рассказ с привидениями» [3, p. 47].
Как бы то ни было, незаконченная поэма С.-Т. Кольриджа оказала 
влияние как на развитие английской литературы (в частности, на творчество Дж.Г. Байрона и В. Скотта), так и на мировой литературный процесс. Дж.Г. Байрон, хорошо знакомый с «Кристабелью», взял эпиграф из 
нее к своему стихотворению «Прощай» («Far thee well! And if for ever…», 
1816). В. Скотт в ходе работы над «Песнями последнего менестреля» 
(«The Lay of the Last Minstrel», 1805) использовал многие поэтические находки Кольриджа. Влияние «Кристабели» ощутимо и в характеристике 
персонажей (старый бард и таинственная дама), и в воссоздании романтизированной атмосферы средневековья. Поэма Скотта написана тем же 
свободным размером, который Кольридж использовал в «Кристабели»; 
известны и отдельные реминисценции. 
Комментируя перевод «Кристабели», удачно выполненный Г.В. Ивановым, сохранившим количество стихов оригинала и поэтический размер, 
Н.С. Гумилев отмечал: «Иванов сделал практически невозможное, адекватно передав на русском языке размер англосаксонского эпоса XVI века» [4].
Как и в любой балладе, в поэме «Кристабель» много повторов, которые Иванов старался по возможности сохранить. Например, повторы 
строк: «So free from danger, free from fear, / They crossed the court: right glad 
they were … / So free from danger, free from fear, / They crossed the court: 
right glad they were» [5, с. 124] [Так свободные от опасности, свободные от 
страха, / Они пересекли двор: довольно рады они были] – «Далеко опасность, далеко страх, / Счастье сияло в их глазах!.. / Далеко опасность, 
далеко страх, / Счастье сияло в их глазах!» [5, с. 125], повторы внутри 
строки: «Hanging so light, and hanging so high» [5, с. 116] [Висящий так 
легко, висящий так высоко], «The brands were flat, the brands were dying» 
[5, с. 124] [Угли были потухшие, угли умирали], «Now in glimmer, and now 
in gloom» [5, с. 126] – «То сквозь мерцанье, то сквозь тень» [5, с. 127], 
«A star hath set, a star hath risen» [5, с. 136] – «Звезда закатилась, взошла 
звезда» [5, с. 137], «Виденье было, виденья нет» [5, с. 151], «Пусть несется 
конь, пусть рог звучит» [5, с. 153], повтор части строки: «And her voice was 
faint and sweet <…> / And the lady, whose voice was faint and sweet» [5, с. 118] 

С.В. Кезина, А.А. Рябова

[И ее голос был слаб и сладок <…> / И леди, чей голос был слаб и сладок] – «И голос ее звучал едва <…> / И была ее речь едва слышна» 
[5, с. 119], «Off, woman, off! This hour is mine <…> / Off, woman, off! ’tis given 
to me» [5, с. 130] – «Прочь, женщина, прочь, час этот мой! / <…> / Прочь, 
женщина, прочь, здесь все мое!» [5, с. 131], «Perhaps ’tis pretty to force 
together <…> / Perhaps ’tis tender too and pretty» [5, с. 166] [Возможно, 
прекрасно связать вместе <…> / Возможно, нежно тоже и прекрасно] – 
«Быть может, прекрасно связать меж собой <…> / Быть может, прекрасно, когда звучат» [5, с. 167], повтор начала строки: «And now they pass the 
Baron’s room <…> / And now have reached her chamber door; / And now 
doth Geraldine press down» [5, с. 126] [И теперь они проходят комнату Барона <…> / И теперь они дошли до двери ее спальни; / И теперь Джеральдина ступает] – «Идут мимо спальни, где спит барон <…> / Но вот 
и дверь в ее покой, / Но вот Джеральдина коснулась ногой» [5, с. 127], 
«What if her guardian spirit ’twere, / What if she knew her mother near?» 
[5, с. 138] – «Что же, если б ангел ее был с ней / Если б она знала, что 
с ней ее мать?» [5, с. 139]. Кроме того, Кольридж, а за ним и Иванов, 
неоднократно повторяют одну и ту же мысль, призванную подчеркнуть 
угрозу, нависшую над невинной девушкой: «Jesu, Maria, shield her well!» 
[5, с. 116, 158] – «Святая дева, ее пощади!» [5, с. 117]; «О защити ее, матерь Христа!» [5, с. 159]; «O shield her! Shield sweet Christabel!» [5, с. 132] – 
«О, спаси Кристабель, Христа благодать!» [5, с. 133].
В описании Джеральдины и Кристабели Кольридж часто использовал прием сравнения, однако русский переводчик во многих случаях отказывался от него при переводе: «I guess, ’twas frightful to see / 
A lady <Geraldine> so richly clad as she – / Beautiful exceedingly!» [5, с. 118] 
[Я предполагаю, было страшно там увидеть / Леди так богато одетую, 
как она – / Красивую невероятно!] – «Конечно страшно лицом к лицу / 
Было девушке встретить в ночном лесу / Такую страшную красоту» 
[5, с. 119]; «She <Geraldine> was most beautiful to see, / Like a lady of a far 
countree» [5, с. 130] [Она была самой красивой, / Как леди из далекой 
страны] – «И, словно дама страны неземной, / Она была прекрасна собой» [5, с. 131]; «And both blue eyes <of Christabel> more bright than clear, / 
Each about to have a tear» [5, с. 136] [И голубые глаза скорее яркие, чем 
чистые, / В каждом почти слеза] – «Из скорее блестящих, чем светлых 
глаз / Готов упасть слезы алмаз» [5, с. 137]; «<Geraldine> Seems to slumber 
still and mild, / As a mother with her child» [5, с. 136] [Кажется спит тихо 
и кротко, / Как мать со своим ребенком] – «И может спокойно и сладко 
спать, / Словно с ребенком нежная мать!» [5, с. 137]; «And oft the while 
she <Christabel> seems to smile / As infants at a sudden light!» [5, с. 138] 

Статьи

[И часто в то же время она кажется улыбается, / Как дети при внезапном свете!] – «И улыбается в то же время она, / Как при внезапном свете 
дитя» [5, с. 139]; «Yea, she <Christabel> doth smile, and she doth weep, / Like 
a youthful hermitess, / Beauteous in a wilderness, / Who praying always, prays 
in sleep» [5, с. 138] [Да, она улыбается, и она плачет, / Как юная отшельница, / Прекрасная в глуши, / Которая, молясь всегда, молится во сне] – 
«Она улыбается и плачет – да, / Как юная отшельница в лесной тишине, / Прекрасная отшельница, что всегда / Твердит молитву наяву и во 
сне …» [5, с. 139]; «And on her <Christabel’s> lips and o’er her eyes / Spread 
smiles, like light!» [5, с. 150] [И на ее губах и в ее глазах / Появилась улыбка, как свет!] – «Глаза Кристабели и нежный рот / Засветились улыбкой!» [5, с. 151]; «Such sorrow with such grace she <Geraldine> blended, / 
As if she feared she had offended / Sweet Christabel…» [5, с. 150] [Такую печаль с такой привлекательностью она соединила, / Как будто боялась, 
что обидела / Милую Кристабель] – «Она глядела с такой мольбой, / 
Как будто страхом была полна, / Что Кристабель огорчена!» [5, с. 151]; 
«The lady <Geraldine> fell, and clasped his knees, / Her face upraised, her 
eyes o’erflowing» [5, с. 154] [И леди упала, и обняла его колени, / Ее лицо 
поднято, ее глаза переполнены <слезами>] – «Его колени руками обняв, / Джеральдина склонилась, прекрасна, как свет» [5, с. 155]; «And like 
a thing, that sought relief, / Full of wonder and full of grief, / She <Geraldine> 
rolled her large bright eyes divine / Wildly on Sir Leoline» [5, с. 160] [И как 
та, что искала поддержки, / Полная изумления и полная горя, / Она обратила свои большие глаза божественные / Дико на Сэра Леолайна] – 
«И, словно ища поддержки себе, / На сэра Леолайна, в немой мольбе, / 
Она обратила свет лучей / Божественных, диких своих очей» [5, с. 161]. 
Много сравнений, также не всегда сохраненных Ивановым, было 
использовано Кольриджем в сцене, когда Джеральдина и Кристабель 
пробираются в замок: «The hall as silent as the cell» [5, с. 122] [Зала тиха, 
как келья] – «И в залах, и в горницах – всюду темно» [5, с. 123]; «But we 
will move as if in stealth» [5, с. 122] – «Но мы проберемся, словно тайком» 
[5, с. 123]; «And moved, as she were not in pain» [5, с. 124] – «Словно не 
было боли, леди встает» [5, с. 125]; «They passed the hall, that echoes still, / 
Pass as lightly as you will» [5, с. 124] [Они прошли зал, который издавал эхо 
тихо, / Идите так легко, как вы сможете] – «Очень легко ступали они, / 
Но эхо повторяло шаг» [5, с. 125]; «As still as death, with stifled breath!» 
[5, с. 126] [Такие тихие, как смерть, задержав дыхание!] – «Тихи, как 
смерть, не проснулся б он» [5, с. 127]. В этой сцене многие детали описания указывали на проникновение духа зла в замок Кристабели. Согласно 
старинным поверьям, злые духи не могут причинить вреда, если человек