Образ автора в литературном произведении

Е.И. Орлова

ОБРАЗ АВТОРА 
В ЛИТЕРАТУРНОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ

Учебное пособие

3-е издание, переработанное и дополненное

Рекомендовано Учебно-методическим советом по направлению 
подготовки «Журналистика» в качестве учебного пособия 
для студентов образовательных организаций высшего образования, 
обучающихся по направлению подготовки 
42.03.02 Журналистика (бакалавриат)

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2019

УДК 82.09(075.8)
ББК  83.3(2=411.2)я73
         О-66

УЧЕБНО-МЕТОДИЧЕСКОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ
Средства массовой информации
и информационно-библиотечное дело

Р е ц е н з е н т ы:
д-р филол. наук, проф., зав. кафедрой теоретической и исторической 
поэтики историко-филологического факультета РГГУ В.И. Тюпа;
д-р филол. наук, проф. кафедры журналистики филологического  
факультета НовГУ имени Ярослава Мудрого А.Л. Семенова

Орлова Е.И.
О-66    
     Образ автора в литературном произведении [Электронный ресурс] : 
учеб. пособие / Е.И. Орлова. — 3-е изд., перераб. и доп. — М. : 
ФЛИНТА, 2019. — 118 с.

ISBN 978-5-9765-4008-8

В учебном пособии рассматривается одна из центральных проблем 
современного литературоведения — формы «присутствия» автора в 
произведении. Размышления самих писателей о месте и возможных 
ролях автора в тексте соотносятся с выводами филологов ХХ века.  
В книге разъясняются такие понятия, как образ и голос автора, повест- 
вователь и рассказчик, лирический герой. Рассматриваются разновидности повествования в эпических произведениях, особенности авторской активности в лирике и драме. 
Книга адресована студентам — будущим журналистам и филологам; она может быть полезна старшеклассникам, интересующимся 
литературой, и преподавателям-словесникам.

УДК 82.09(075.8)
ББК  83.3(2=411.2)я73

ISBN 978-5-9765-4008-8
© Орлова Е.И., 2019
© Издательство «ФЛИНТА», 2019

ОБ ЭТОЙ КНИГЕ

Пособие посвящено одной из центральных проблем современного 
литературоведения — автору и многообразным формам его проявления в тексте художественного произведения. Оно рассчитано на разные 
уровни постижения образа автора, или форм «присутствия» автора в 
произведении, и потому построено не вполне обычно. Книга состоит 
из двух частей. В первой я излагаю имеющиеся в русской филологии  
ХХ в. концепции, связанные с проблемой автора, обобщая их и по возможности — насколько это позволяет жанр учебного пособия — высказывая свое отношение к тем или иным категориям, терминам, понятиям. Эта часть содержит «отступления». В них даются художественные произведения для анализа и работы выдающихся филологов ХХ в., 
которые неизбежно печатаются в сокращении: знакомство с полными 
текстами этих замечательных ученых, надеюсь, состоится у читателя в 
будущем, когда он уже «вне стен учебного заведения станет образовывать сам себя». — Так пишет М. Булгаков в романе «Жизнь господина 
де Мольера» о человеке, который хочет стать истинным интеллектуалом. «Отступления» предназначены для тех, кто углубленно интересуется формами авторского присутствия в произведении.
Во вторую часть — Приложение — вошли 4 статьи, написанные мной 
на протяжении многих лет занятий русской литературой. Нисколько 
не считая их образцовыми, я все же надеюсь, что чтение их поможет 
читателям увидеть, как можно оперировать терминами, связанными с 
проблемой автора, и как это важно для проникновения в сущность поэтики каждого из рассматриваемых мною писателей (это Михаил Булгаков, Михаил Зощенко, Абрам Терц, Венедикт Ерофеев, Андрей Вознесенский, Татьяна Бек).

ПРЕДИСЛОВИЕ

Творец всегда изображается в творении 
и часто — против воли своей.

Н.М. Карамзин

Каждое произведение беллетристики, не 
хуже любого ученого трактата, выдает своего автора со всем своим внутренним миром.

М.Е. Салтыков-Щедрин

В зеркальном отражении не видно, как 
зеркало смотрит на предмет, или, лучше 
сказать, видно, что оно никак не смотрит, 
а отражает пассивно, механически. Истинный художник этого не может: в картине ли, 
в рассказе ли, в музыкальном ли произведении непременно будет он сам; он отразится 
невольно, даже против своей воли, выскажется со всеми своими взглядами, с своим 
характером, с степенью своего развития.

Ф.М. Достоевский

Проблема автора стала, по признанию многих современных исследователей, центральной в литературоведении второй половины ХХ в. 
Это можно объяснить и развитием самой литературы, которая (особенно начиная с эпохи романтизма) все сильнее подчеркивает личностный, индивидуальный характер творчества, и появлением многоразличнейших форм «поведения» автора в произведении. Это связано и с 
эволюцией литературной науки, стремящейся рассматривать литературное произведение и как особый мир, результат творческой деятельности создавшего его творца, и как некое высказывание, диалог автора 
с читателем. В зависимости от того, на чем сосредоточено в большей 
мере внимание ученого, можно говорить об образе автора в литературном произведении, о голосе автора в соотношении с голосами персонажей. Терминология, связанная со всем кругом проблем, возникающих 
вокруг автора, еще не стала упорядоченной и общепринятой. Поэтому 
прежде всего надо определить основные понятия, а потом посмотреть, 

как на практике, т.е. в конкретном анализе (в каждом конкретном случае), «работают» эти термины.
Конечно, проблема автора возникла не в ХХ в., а гораздо раньше. 
Современные ученые приводят высказывания многих писателей прошлого (три из них вы только что прочитали в качестве эпиграфов), и они 
удивительным образом оказываются созвучны — при полном несходстве этих авторов во многом другом. 
Самое же подробное размышление об авторе оставил Л.Н. Толстой. 
В «Предисловии к сочинениям Гюи де Мопассана» он рассуждает так: 
«Люди, мало чуткие к искусству, думают часто, что художественное 
произведение составляет одно целое потому, что в нем действуют одни 
и те же лица, потому, что все построено на одной завязке или описывается жизнь одного человека. Это несправедливо. Это только так кажется 
поверхностному наблюдателю: цемент, который связывает всякое художественное произведение в одно целое и оттого производит иллюзию 
отражения жизни, есть не единство лиц и положений, а единство самобытного нравственного отношения автора к предмету. <...> В сущности, 
когда мы читаем или созерцаем художественное произведение нового 
автора, основной вопрос, возникающий в нашей душе, всегда такой: 
“Ну-ка, что ты за человек? И чем отличаешься от всех людей, которых 
я знаю, и что можешь мне сказать нового о том, как надо смотреть на 
нашу жизнь?” Что бы ни изображал художник: святых, разбойников, 
царей, лакеев — мы ищем и видим только душу самого художника»1.
Здесь надо остановить внимание на двух особенно важных для нас 
сейчас положениях. Первое: единство и целостность литературного произведения напрямую связаны с фигурой (мы можем сказать — образом) 
автора. Больше того: именно автор и является главным залогом этого 
единства — даже, как видим, по мысли Толстого, в большей мере, чем 
герои произведения и то, что с ними происходит, т.е. события, составляющие сюжет произведения. И второе. Мы вправе задать себе вопрос: 
но до какой степени правомерно говорить нам об авторе как о человеке 
(«Ну-ка, что ты за человек?..»)? Забегая вперед, скажем: вероятно, до 
такой же степени, до какой мы иногда говорим о человеческих свойствах героя, — что, конечно, и предполагается, коль скоро мы имеем 
дело с литературным произведением как с особого рода реальностью. 

1 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. М., 1951. Т. 30. С. 18—19.

И в то же время мы прекрасно понимаем, что реальность эта особого 
рода и что человек в жизни совсем не то же самое, что художественный 
образ, пусть даже и того же человека. Вот в этом смысле мы только и 
можем представлять себе автора как человека, а говоря точнее — мы 
здесь имеем дело именно с образом автора, образом, творимым всем 
произведением как целым и возникающим в сознании читателя в результате «ответного» творческого акта — чтения.
Как вы уже могли заметить, термин «автор» имеет не один смысл.
«Слово “автор” употребляется в литературоведении в нескольких 
значениях. Прежде всего оно означает писателя — реально существующего человека. Когда мы, например, говорим: “Над романом “Евгений Онегин” автор работал с 1823 по 1830 год”, — под словом “автор” 
мы подразумеваем “биографического” А.С. Пушкина, родившегося в 
1799 г. и смертельно раненного на дуэли в 1837 г.
В других случаях слово “автор” может означать некий взгляд на действительность, выражением которого является все произведение. Именно 
такой смысл приобретает это слово в высказываниях типа: “Автор в 
лирике Некрасова — это передовой русский человек 40—70-х годов  
XIX века”.
Наконец, это слово употребляется для обозначения некоторых явлений, характерных для отдельных жанров и родов. Так, когда анализируется эпико-повествовательное произведение, под словом “автор” подразумевают повествователя. При анализе лирики говорят об авторе, 
имея в виду особую форму выражения авторского сознания, отличную от лирического героя»1.
Отмеченное Борисом Ошеровичем Корманом (1922—1983) тройное 
употребление термина можно дополнить и прокомментировать. Большинство ученых разделяют автора в первом значении (его еще принято 
называть «реальным», или «биографическим», автором) и автора во втором значении. Это, пользуясь другой терминологией, автор как эстетическая категория, или образ автора. Иногда говорят здесь же о «голосе» 
автора, считая такое определение более правомерным и определенным, 
чем «образ автора». Примем пока все эти термины как синонимы, чтобы 
определенно и уверенно развести реального, биографического автора с 

1 Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения // Корман Б.О. 
Методика вузовского преподавания литературы. Ижевск, 2009. С. 17—18.

той художественной реальностью, какая явлена нам в произведении. 
Что же касается термина «автор» в третьем значении, ученый имеет 
здесь в виду, что иногда автором называют рассказчика, повествователя (в эпических произведениях) либо лирического героя (в лирике): 
это следует признать некорректным, а иногда и вовсе неправильным.
Чтобы убедиться в этом, нужно задуматься, как организовано произведение с точки зрения повествования. Помня о том, что авторское 
«присутствие» не концентрируется в одной какой-то точке произведения (наиболее близкий автору герой, служащий «рупором» его идей, 
своеобразным alter ego автора; прямые авторские оценки изображаемого и т.д.), а проявляется на всех уровнях художественной структуры (от сюжета до мельчайших «клеточек» — тропов), — помня об 
этом, посмотрим, как проявляется авторское начало в субъектной организации произведения, т.е. в том, как оно построено с точки зрения  
повествования. (Ясно, что тем самым речь пойдет прежде всего об эпических произведениях. О формах проявления автора в лирике и драме 
будет сказано позднее.)

АВТОР, ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ,  
РАССКАЗЧИК, ПЕРСОНАЖ

Нужно прежде всего различать событие, о котором рассказано в 
произведении, и событие самого рассказывания. Это различение, впервые в русском литературоведении предложенное, по-видимому, Михаилом Михайловичем Бахтиным (1895—1975), стало теперь общепринятым. Обо всем, что произошло с героями, нам, читателям, поведал 
некто. Кто же именно? Примерно таков был путь размышлений, которым шло литературоведение в изучении проблемы автора. Одной из 
первых специальных работ, посвященных этой проблеме, стало исследование немецкого ученого Вольфганга Кайзера: его труд под названием «Кто рассказывает роман?» вышел в начале ХХ в. И в современном литературоведении (не только в России) принято разные виды  
повествования обозначать по-немецки.
Выделяют повествование от третьего лица (Erform, или, что то же, 
Er-Erzählung) и повествование от 1-го лица (Icherzählung). Того, кто 
ведет повествование от 3-го лица, не называет себя (не персонифицирован), условимся обозначать термином «повествователь». Ведущего 
рассказ от 1-го лица принято называть рассказчиком. (Такое употребление терминов еще не стало всеобщим, но, пожалуй, встречается у 
большинства исследователей.) Рассмотрим эти виды подробнее.
Erform («эрформ»), или «объективное» повествование, включает 
три разновидности — в зависимости от того, насколько ощутимо в них 
«присутствие» автора или персонажей.

1. Собственно-авторское повествование

Рассмотрим начало романа М. Булгакова «Белая гвардия».
«Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от 
начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою 
снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс».

Мы сразу понимаем и точность, и некоторую условность определения «объективное» повествование. С одной стороны, повествователь не называет себя («я»), он как бы растворен в тексте и как личность не проявлен (иначе говоря, не персонифицирован). Это свойство 
эпических произведений — объективность изображаемого, когда, по 
словам Аристотеля, «произведение как бы само поет себя». С другой 
же стороны, уже в самом строении фраз инверсией подчеркиваются, 
интонационно выделяются слова оценочные: «велик», «страшен».  
В контексте всего романа становится понятно, что упоминание и о Рождестве Христовом, и о «пастушеской» Венере (звезде, ведшей пастухов к месту рождения Христа), и о небе (со всеми возможными ассоциациями, которые влечет этот мотив, например, с «Войной и миром» 
Л. Толстого) — все это связано с авторской оценкой изображенных в 
романе событий, с авторской концепцией мира. И мы понимаем условность определения «объективное» повествование: оно было безусловным для Аристотеля, но даже и для Гегеля и Белинского, хотя строивших систему литературных родов уже не в античности, как Аристотель, а в ХIХ в., но опиравшихся на материал именно античного 
искусства. Между тем опыт романа (а именно роман понимают как 
эпос нового и новейшего времени) говорит о том, что авторская субъективность, личностное начало проявляют себя и в эпических произведениях.
Итак, в речи повествователя мы явственно слышим авторский голос, 
авторскую оценку изображаемого. Почему же мы не вправе отождествить повествователя с автором? Это было бы некорректно. Дело в 
том, что повествователь — это важнейшая (в эпических произведениях), но не единственная форма авторского сознания. Автор проявляется не только в повествовании, но и во многих других сторонах 
произведения: в сюжете и композиции, в организации времени и пространства, во многом другом, вплоть до выбора средств малой образности... Хотя прежде всего, конечно, в самом повествовании. Повествователю принадлежат все те отрезки текста, которые нельзя приписать 
никому из героев. 
Но важно различать субъект речи (т.е. говорящего) и субъект сознания (того, чье сознание при этом выражается). Это не всегда одно и то 
же. Мы можем видеть в повествовании некую «диффузию» голосов 
автора и героев.

2. Несобственно-авторское повествование

В том же романе «Белая гвардия (и во многих других произведениях, и у других авторов) мы сталкиваемся еще с одним феноменом: 
речь повествователя оказывается способна вбирать в себя голос героя, 
причем он может совмещаться с авторским голосом в пределах одного 
отрезка текста, даже в пределах одного предложения:
«Алексей, Елена, Тальберг, и Анюта, выросшая в доме Турбиной, и 
Николка, оглушенный смертью, с вихром, нависшим на правую бровь, 
стояли у ног старого коричневого святителя Николы. Николкины голубые глаза, посаженные по бокам длинного птичьего носа, смотрели 
растерянно, убито. Изредка он возводил их на иконостас, на тонущий 
в полумраке свод алтаря, где возносился печальный и загадочный старик бог, моргал. За что такая обида? Несправедливость? Зачем понадобилось отнять мать, когда все съехались, когда наступило облегчение?
Улетающий в черное, потрескавшееся небо бог ответа не давал, а 
сам Николка еще не знал, что все, что ни происходит, всегда так, как 
нужно, и только к лучшему.
Отпели, вышли на гулкие плиты паперти и проводили мать через 
весь громадный город на кладбище, где под черным мраморным крестом давно уже лежал отец. И маму закопали. Эх... эх...».
Здесь, в сцене, когда Турбины хоронят мать, происходит совмещение голоса автора и голоса героя — при том (стоит это еще раз подчеркнуть), что формально весь этот фрагмент текста принадлежит  
повествователю. «Вихор, нависший на правую бровь», «голубые глаза, 
посаженные по бокам длинного птичьего носа...» — так сам герой себя 
видеть не может: это взгляд на него автора. И в то же время «печальный 
и загадочный старик бог» — это явно восприятие семнадцатилетнего 
Николки, так же как и слова: «Зачем такая обида? Несправедливость? 
Зачем понадобилось отнять мать...» и т.д. Так совмещаются голос автора 
и голос героя в речи повествователя, вплоть до случая, когда это совмещение происходит в пределах одного предложения: «Улетающий в черное, потрескавшееся небо бог ответа не давал...» (зона голоса героя) — 
«...а сам Николка еще не знал...» (зона голоса автора).
Такой вид повествования называется несобственно-авторским. Мы 
можем сказать, что здесь совмещаются два субъекта сознания (автор и 
герой) при том, что субъект речи один: это повествователь.