Эволюция лингвистической экспертизы: методы и приемы

Э.В. Будаев
М.Б. Ворошилова
Н.Б. Руженцева

ЭВОЛЮЦИЯ
ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ
ЭКСПЕРТИЗЫ

МЕТОДЫ И ПРИЕМЫ

Монография

2-е издание, дополненное

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2019

УДК 81'42
ББК 81-5
Б90

Исследование выполнено за счет гранта
Российского научного фонда (проект № 16-18-02102)

Б90 

Будаев Э.В.
       Эволюция лингвистической экспертизы: методы и приемы 
[Электронный ресурс] :  
монография / Э.В. Будаев, М.Б. 
Ворошилова, Н.Б. Руженцева. — 2-е изд., доп. — М. : ФЛИНТА, 
2019. — 264 с.

ISBN 978-5-9765-4036-1

В монографии представлена история возникновения юридической лингвистики, а также современная методико-методологическая 
база исследования конфликтогенных текстов.
Материалы предназначены для лингвистов и всех, кто интересуется проблемами лингвистической экспертизы.
УДК 81’42
ББК 81-5

ISBN 978-5-9765-4036-1 
© Будаев Э.В., Ворошилова М.Б.,
 
 
Руженцева Н.Б., 2019
© Издательство «ФЛИНТА», 2019

ВВЕДЕНИЕ

Лингвистика ХХI в. затрагивает уже не только вопросы 
функционирования языка и речи, но и используется в качестве 
необходимого прикладного инструмента в совершенно иных 
областях. В условиях современного социума лингвистический 
аспект становится актуален для решения и юридических практических задач. Наша монография раскрывает проблемы, возникающие на пересечении языковых и правовых факторов бытования человека в современном мире.
Первая глава «Зарубежная юридическая лингвистика: становление и проблематика» написана Э.В. Будаевым, доктором 
филологических наук, автором многочисленных публикаций на 
тему политической лингвистики.
Основная задача настоящей главы состоит в ознакомлении 
читателей с историей возникновения, идеями, методами и ведущими направлениями зарубежной юридической лингвистики — 
относительно новой, активно развивающейся науки, которая 
занимается изучением использования эвристик лингвистики в 
решении проблем, возникающих в области юриспруденции.
Зарубежная юридическая лингвистика прошла полувековой 
путь развития, на котором были как ошибки и тупиковые направления (например, преувеличение значения аудиального опознания или ложные идеи об «отпечатках голоса»), так и значимые находки и достижения, приводившие к раскрытию громких 
преступлений.
В России лингвистическая экспертиза зарождалась и развивалась в тесной взаимосвязи языка, права и политики, что 
обусловило не только собственный вектор развития, но и иное 
методологическое наполнение. Автор следующей главы «Взаимодействие языка, права и политики: методология и методы 
отечественной юрислингвистики», доктор филологических наук 
Н.Б. Руженцева представляет иной ракурс реализации юридической лингвистики.

Предметом данного раздела монографии является язык, 
функционирующий в политико-правовом пространстве. В свою 
очередь, задачей данного раздела монографии является обзор 
методико-методологической базы исследования текстов, отражающих взаимодействие трех предметных областей — языка, 
права и политики. В качестве отправной точки для описания 
методико-методологической базы мы использовали принцип 
структурирования исследовательского материала по направлениям анализа, который широко используется как в политической, так и в юридической лингвистике. Со своей стороны, внутри каждого направления мы сделали попытку охарактеризовать 
релевантные для него методы и методики.
Таким образом, тексты, отражающие взаимодействие политики и права, исследуются в настоящее время по целому ряду 
направлений. Эти направления включают исследования в областях государственного языка, межкультурной коммуникации 
и перевода, лексикографии, истории, терминологии, жанровостилистической, 
прагматико-риторической 
и 
нормативной 
специ фики текстов, а также комплексные исследования в области лингвоконфликтологии и лингвистической экспертизы. 
Наиболее активно развиваются два последних направления, в 
рамках которых используется целый ряд методов и методик исследований конфликтных (спорных) произведений речи (политических и экстремистских текстов). Активно развивается в настоящее время и психолингвистическое направление, о котором 
пойдет речь в следующих разделах данной монографии.
Завершающая глава «Методология, методы и методики анализа креолизованного текста» представлена кандидатом филологических наук М.Б. Ворошиловой.
На примере реальных уголовных и административных дел 
показана сущность методов лингвистических экспертиз креолизованного текста, который в XXI в. стал неотъемлемой частью 
современной коммуникации. Особое внимание автор уделяет типам и жанрам экстремистского текста, так как в последнее время мы видим возросший интерес молодежи к политическим и 

социальным проблемам нашей страны. Эти главы содержат описание репертуара методов и методик, применяемых для исследования сообщений, включающих главным образом два семиотических ряда — вербальный и визуальный. В свою очередь, в 
разделе «Фоносемантический анализ как инструмент экспертизы креолизованного текста» автором предлагается оригинальная 
методика исследования акустического ряда, элементы которой 
представлены и в других разделах главы.

ГЛ А В А  1

ЗАРУБЕЖНАЯ
ЮРИДИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА:
СТАНОВЛЕНИЕ И ПРОБЛЕМАТИКА

1. ГЕНЕЗИС ЮРИДИЧЕСКОЙ ЛИНГВИСТИКИ

Всякое научное направление формируется в течение определенного периода времени, и однозначно определить момент его 
возникновения едва ли возможно. Однако известно, когда возник 
сам термин. Словосочетание Forensic Linguistics было впервые 
использовано профессором Яном Свартвиком в 1968 г. в книге 
«The Evans statements: A case for forensic linguistics» [Svartvik 
1968] в контексте лингвистического анализа показаний Тимоти 
Эванса. В 1949 г. семья Тимоти Эванса (беременная жена и маленькая дочь) были убиты в их квартире. Самого Т. Эванса арестовали и приговорили к смертной казни. Через несколько лет 
после казни было доказано, что казненный не только не совершал этих убийств, но и верно называл имя убийцы в ходе судебного заседания. Этот случай — одна из самых известных судебных ошибок в истории, которая была тесно связана с проблемой 
определения достоверности судебных показаний.
Исследования в области лингвистического анализа юридической речи проводились и до появления термина forensic linguistics. Среди ранних работ в данной области можно отметить 
монографию Дэвида Меллинкоффа “The Language of the Law” 
[Mellinkoff 1963], в которой американский исследователь, имевший большой опыт участия в судебных заседаниях, предложил 
новый взгляд на язык права, призывая совмещать пресловутую 
«точность» юридического языка со здравым смыслом и норма

ми естественной речи. Эта работа носила общелингвистический характер. Если же применять к рассматриваемому научному направлению структуру внутренней лингвистики, то следует 
отметить, что отдельные направления юридической лингвистики, например судебная фонетика и атрибуция текстов, развивались независимо друг от друга и только потом были объединены под зонтичным термином forensic linguistics. Зарубежная 
юридическая лингвистика первоначально формировалась как 
судебная лингвистика, поэтому термин forensic linguistics обычно переводится на русский язык в зависимости от контекста как 
«лингвистическая экспертиза» или как «судебная лингвистика». 
Если же имеется в виду более широкий контекст, то в русском 
языке используются словосочетания «юридическая лингвистика» или «правовая лингвистика», которые ближе английскому 
понятию legal linguistics или словосочетанию language and law, 
охватывающему широкий круг проблем взаимодействия языка 
и права.
Центрами становления юридической лингвистики были 
страны англосаксонского права (в первую очередь США и Великобритания).
Импульсом для развития юридической лингвистики в Великобритании стали проблемы, возникающие в ходе допроса 
свидетелей. В Соединенном Королевстве долгое время использовались так называемые “Judges’ Rules” — правила допроса 
свидетелей и получения показаний. Согласно этим правилам 
подозреваемые диктовали показания полицейским, которые 
должны были их записывать не перебивая. Допускались только 
уточняющие вопросы. На практике эти правила никогда не соблюдались. Полицейские задавали вопросы и записывали показания не совсем так, как говорили допрашиваемые, а в так называемом «полицейском регистре» (police register). Авторы этих 
правил, видимо, не осознавали, что записывать устные показания без обработки — непростая задача. У полицейских выработались свои правила записи и корректировки показаний, которые использовались в том числе и для злоупотреблений. В связи 

с этим постоянно возникали вопросы об аутентичности показаний, что в конечном счете привело к привлечению профессиональных лингвистов к разрешению правовых проблем.
В США юридическая лингвистика формировалась немного 
иначе, хотя стимулом тоже послужили проблемы, связанные с 
процессом допроса. В 1963 г. некий Э. Миранда был осужден 
за совершение вооруженного ограбления. Впоследствии обвиняемый заявил, что не понял, что у него было право хранить 
молчание и право на адвоката во время допроса. В 1966 г. апелляционный суд пересмотрел его дело и отменил обвинительный 
приговор. После этого полицейских обязали сообщать задержанным о праве хранить молчание, праве на адвоката и о том, 
что все сказанное может быть впоследствии использовано против подозреваемых.
Однако применение данного правила породило новые вопросы. Профессор Роджер Шуи [Shuy 1997], которого считают 
одним из основателей юридической лингвистики в США, отмечает особенность новых правил: они подразумевали, что признание должно быть добровольным, допрос не должен быть 
принудительным, а задержанных необходимо спрашивать, понимают ли они свои права. Вместе с тем видеозаписи допросов 
свидетельствовали о том, что зачитывание прав не означает понимания этих прав задержанными. Работы Р. Шуи и других американских исследователей о «проблеме Миранды» послужили 
отправной точкой для тесного переплетения юриспруденции и 
лингвистики в США.
В дальнейшем проблемное поле юридической лингвистики 
расширилось до современного его понимания, но одновременно детализировались отдельные области научных изысканий. 
Так, Р. Шуи, опираясь на большой опыт участия в судебных заседаниях, выпустил серию монографий, каждая из которых посвящена судебным дискурсам, связанным с разбирательством 
конкретных видов преступлений: клеветы [Shuy 2010], лжесвидетельства [Shuy 2011], сексуальных преступлений [Shuy 2012], 
взяточничества [Shuy 2013], убийства [Shuy 2014].

Второй предпосылкой для пересечения двух научных направлений в США послужили судебные разбирательства по поводу торговых марок. Показательный пример — иск владельцев 
мультинациональной сети быстрого питания McDonalds к компании Quality Inns International, анонсировавшей открытие сети 
гостиниц экономкласса под названием McSleep [Levi, 1994: 5]. 
В данном случае речь шла не о слове или словосочетании, а о 
морфологическом принципе присоединения морфемы Mc к 
 общеупотребительным существительным, не защищенным авторским правом.
Лингвисты Дж. Лентин и Р. Шуи, привлеченные к судебному разбирательству в качестве экспертов, показали, что префикс 
Mc использовался в коммерческих целях и ранее, и по этой причине у McDonalds нет исключительного права на этот принцип 
словообразования. Вместе с тем суд встал на сторону истца 
и не позволил открыть сеть мотелей под названием McSleep. 
Впоследствии Р. Шуи неоднократно привлекался к разбирательству подобных дел, подробно описанных им в монографии 
“Linguistic Battles in Trademark Disputes” («Лингвистические 
битвы в спорах о торговых марках») [Shuy 2002].
В Австралии юрислингвистика формируется в 1980-х годах ХХ в. как прикладное направление социолингвистики, 
призванное способствовать соблюдению прав подозреваемых. 
Отправной точкой послужили трудности, которые возникали 
во время допросов говорящих на английском языке австралийских аборигенов (Australian Aboriginal English) [Eades 1994; 
Gibbons 2003]. Белые полицейские исходили из предпосылки, 
что допрашиваемые говорят на том же самом языке, что и допрашивающие, что вело к неверному толкованию показаний. 
Дело в том, что английский язык австралийских аборигенов 
включает в себя несколько вариантов, сформировавшихся в 
различных частях континента. Каждый из этих вариантов имеет особенности в фонетике, грамматике, лексике и семантике. 
Совокупность этих вариантов представляет собой континуум 
переходных форм, занимающих промежуточное положение 

между английским вариантом английского языка (так называемым «языком белых австралийцев» — “white English”) и 
языком криол (Kriol), который не является вариантом английского языка. Криол — креольский язык, который происходит 
от пиджина, сформировавшегося в Новом Южном Уэльсе в период ранней колонизации. К собственно языковым причинам 
недопонимания добавлялись межкультурные и прагматические 
факторы. В частности, неконфронтационный характер речевого поведения аборигенов ложно трактовался полицейскими как 
признание вины.
Еще одним импульсом для пересечения лингвистики и 
юрис пруденции в Австралии послужили исследования того, как 
аборигены, выступающие в роли свидетелей и обвиняемых, понимали судебный процесс, а также анализ межкультурных различий в осмыслении судебных феноменов аборигенами и белыми австралийцами [Walsh 1994]. В частности, было показано, 
что система допроса в ходе судебного заседания чужда культурным доминантам аборигенов, а их реакция на этот межкультурный конфликт трактуется не в культурологическом, а в правовом 
контексте [Gibbons 1994: 198]. Большой опыт работы в австралийских судах в качестве эксперта-лингвиста нашел отражение 
в книге Джона Гиббонса [Gibbons 2003].
Значительное развитие юридическая лингвистика получила в Германии. В англосаксонских странах данная научная дисциплина развивалась благодаря усилиям ученых-энтузиастов, 
которые иногда сотрудничали с органами правопорядка и судебными инстанциями, а иногда и выступали с экспертными 
заключениями, которых от них не требовали, что нередко приводило к игнорированию экспертных мнений лингвистов. Немецкие ученые изначально работали в тесном взаимодействии с 
органами правопорядка, что позволило немецкой школе юридической лингвистики, возникшей позже, чем в англосаксонских 
странах, избежать ошибок становления, с которыми столкнулась эта область научных интересов в США и Великобритании. 
Именно федеральное ведомство уголовной полиции Германии