"И покатился с грохотом обвал…" Судьба и творчество Ф.Д. Крюкова

Л.Н. Малюкова





«И ПОКАТИЛСЯ С ГРОХОТОМ ОБВАЛ...»

Судьба и творчество Ф.Д. Крюкова





2-е издание, стереотипное







Москва Издательство «ФЛИНТА» 2019

УДК 821.161.1
ББК 83.3(2=411.2)
     М18






     Малюкова Л.Н.
М18 "И покатился с грохотом обвал..." Судьба и творчество Ф.Д. Крюкова [Электронный ресурс] / Л.Н. Малюкова. — 2-е изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2019. — 256 с.

     ISBN 978-5-9765-3845-0

     Библиографическое повествование о Федоре Дмитриевиче Крюкове (1870—1920) не только основано на подлинных фактах из жизни известного в России донского писателя, а и дополняется литературоведческим анализом его творчества.
     Для любителей отечественной литературы.


УДК 821.161.1
ББК 83.3(2=411.2)







ISBN 978-5-9765-3845-0

© Малюкова Л.Н., 2019
© Издательство «ФЛИНТА», 2019

                    Я люблю Россию — всю, в целом великую, несуразную, богатую противоречиями, непостижимую. "Могучую и бессильную..." Я болел ее болью, радовался ее редкими радостями, гордился гордостью, горел ее жгучим стыдом.
Ф.Д. Крюков




                         Крюков — писатель настоящий, без вывертов, без громкого поведения, но со своей собственной нотой, и первый дал настоящий колорит Дона.
В.Г. Короленко




                            Чтобы полюбить историю, надо возыметь сочувствие высокому горю жизни: все проходит, ничего не вернется.
В.И. Лихоносов

    ВСТУПЛЕНИЕ




1Г JR тория — вещь коварная. Нередко она ставит жестокие •^/эксперименты. Русская история с её неординарной X X ментальностью и эксцентричностью — особенно.
    Судьба Ф. Д. Крюкова, писателя, журналиста и общественного деятеля, едва ли не в полной мере укладывается в прокрустово ложе ее самого трагического периода. Немного найдется художников, для которых их непосредственная жизнь, вехи эпохального времени и творчество так наглядно сплетались в единый туго стянутый гордиев узел. В его повестях, рассказах, очерках, как правило, он и автор, и рассказчик, и литературный герой. В такой взаимосвязи творчество для Ф. Крюкова стало своеобразной формой борьбы с несправедливостью жизни, разрешением ее извечных и новоявленных проблем в тех допустимых границах, которые явились для него наиболее приемлемыми и разумными.
    Более полутора века назад свои автопортреты М. Лермонтов подписывал: «Русский офицер и поэт», — ставя на первое место принадлежность к офицерской касте. Век XX потеснил подобный расклад пристрастий. Трудно представить Ф. Крюкова, поставившего свою подпись после приоритетных регалий: «учитель», «депутат Государственной Думы» и «писатель». В этой реальности для него не было иерархий: образ художника являлся многоликим и всеохватным. Между тем, в современной исследовательской литературе Ф. Крюков рассматривается, прежде всего, или как общественный деятель, участник белого движения, с некоторыми экскурсами в его многоструйное творчество, или в плане сопоставления с романом-эпопеей М. А. Шолохова «Тихий Дон». Впрочем, в последнее время были попытки осветить творчество писателя в целом. Например, книга М. Астапенко с сенсационным названием «Его называли автором «Тихого Дона». Но фрагментарность и беглость этих первых

5

шагов на пути к синтетическому анализу весьма очевидна. Несмотря на авторитетное заявление некоторых исследователей о наибольшем интересе сегодня к литературе, ранее изъятой из «чтива», именно творчество Ф. Крюкова среди возвращенных имен писателей казачества остается по-прежнему не изученным, не разгаданным, разбросанным по частным и государственным архивам, дореволюционным (или революционным) периодическим изданиям. Что же касается известности его имени современному читателю, оно скорее возникает «на слуху» при упоминании романа-эпопеи «Тихий Дон», резонируя уже изрядно поднадоевший вопрос об авторстве данного творения. Проходят десятилетия, а версия так и остается версией, не подкрепленной фактами. В этом отношении весьма объективна позиция американского ученого Г. С. Ермолаева. В своей книге он утверждает: «До сих пор не было представлено ни одного свидетельства того, что для написания «Тихого Дона» Шолохов воспользовался чьим-нибудь художественным произведением, что герои, сюжет, ситуации, диалоги, образы, пейзажи его эпопеи взяты из рукописи известного или неизвестного автора... Бремя доказательства всей тяжестью лежит на тех, кто ставит под сомнение шолоховское авторство эпопеи». И далее: «В прочитанных мною за последние двадцать лет работах лиц, отрицающих полностью или частично шолоховское авторство, нет никаких бесспорных доводов в их пользу. Более того, серьезнейшим аргументом против их точки зрения являлась находка принадлежащих перу Шолохова рукописей двух первых книг «Тихого Дона»¹. Если учитывать эти, как и многие другие подобные обобщения, возникает логическая закономерность: пора развести эти два заслуженных имени — есть талантливый писатель начала XX века, впервые так глубоко и колоритно воспевший жизнь и быт казачьего Дона, Ф. Крюков, и есть М. Шолохов, художник международного масштаба, лауреат Нобелевской премии, представитель новой послереволюционной эпохи. Такой подход, несомненно, позволит не только акцентировать внимание непосредственно на изучении творчества Ф. Крюкова, но и определить его место в русской литературе XX в., в то же время наиболее глубоко проанализировать донские страницы с их ярким и оригинальным воссозданием характеров, бытия, природно

6

го мира казачьей вольницы. Ведь не вызывает сомнений, что именно Ф. Крюков стал первым истинно талантливым писателем, который, будучи коренным представителем казачьего Дона, посвятил все свое творчество его истории и современности, воплотил народный дух во многих его проявлениях и ипостасях, подойдя вплотную к величайшей трагедии России 1917-1920 годов. В этом отношении Ф. Крюкова по праву можно воспринять как своего рода «предтечу» М. Шолохова. Но каждый из художников в силу своих творческих возможностей и жизненных обстоятельств отразил драматическую историю легендарного Дона. В результате был создан целостный колоритный образ донского бытия начала XX века с его жесточайшими социальными катастрофами и потрясениями.
   Известно, что время благосклонно к одним и беспощадно к другим. К Ф. Крюкову оно обернулось самой противоречивой и зловещей стороной. В итоге его творчество оказалось не только неизвестно, или мало известно, широкому читателю, но и истолковано весьма превратно, с многочисленными ошибками, огромными невосполненными пустотами. Особенно это касается творчества писателя революционного периода: рукописи утеряны, и, возможно, навсегда — а ведь у такого актуального и мобильного художника они, вероятно, были, — к тому же то, что опубликовано по многочисленным периодическим изданиям, разрозненно и многое не учтено. Крайне противоречива хронология как творческих, так и биографических данных. Так, например, в книге М. Астапенко «Его называли автором «Тихого Дона» начало творческой деятельности писателя связывается с публикацией рассказа «Казачка» в 1893 году(?)², в то время как он к этому времени уже был известен читателю по ряду очерков и миниатюр в «Петербургской газете» и «Донской речи», а в 1892 году в «Историческом вестнике» печатается его объемный рассказ из петровской эпохи «Гу-лебщики». Противоречиво указывается порою и дата рождения писателя. Весьма приблизительны, более того — нередко произвольны и другие сведения о его творчестве. Так, в статье В. Проскурина «К характеристике творчества и личности Ф. Д. Крюкова» сообщается о том, что автором было написано свыше 200 рассказов, очерков, художе

7

ственно-публицистических статей³, в «Донском временнике» эта цифра превышает уже более 350⁴. Но откуда возникает это число? Кто и как вел счет всему написанному и опубликованному Ф. Д. Крюковым? Ведь известно, что архив писателя распылен по российскому и зарубежному пространству. До сих пор остается открытым вопрос о том, что сохранило время, а что бесследно уничтожило. К тому же, если опубликованное им в столичных изданиях как-то еще может быть учтено, то в региональных, донских, — едва ли, так как многое тоже не сохранилось. Порою сведения о публикациях произведений Ф. Д. Крюкова вольно или невольно извращались. В указанной уже статье В. Проскурина в ответ на заявление Б. Двинянинова о «забвении писателя на протяжении всего советского периода» утверждается: «Неверно... в 1926 в сборнике «1905 год в русской художественной литературе» был опубликован его рассказ «Шаг на месте. Картинки казацкой мобилизации»⁵. Критик не учел, прежде всего, то обстоятельство, что в указанное время могли еще довольно свободно печататься не только подобные произведения Крюкова с отзвуками революционных событий, но и весьма далекие от «передовых веяний» нового времени. Так, пересматривая сегодня журнал «Красная новь», можно обнаружить немало «крамольных» по тому времени публикаций (романы Б. Ропшина-Савин-кова, стихи Д. Мережковского, Ф. Сологуба, 3. Гиппиус, воспоминания о Николае II и А. Керенском), да и к тому же единственное произведение, опубликованное всуе, не может быть показателем «гласности» имени художника на многие десятилетия вперед. 20-е годы — это было время, когда политика «закручивания гаек» еще не в полной мере коснулась печати. Спустя десятилетия до второй половины 80-х годов ни одно произведение Ф. Д. Крюкова на страницах периодических изданий не появилось. Однако имя его все-таки порою упоминалось, но, как правило, с негативным знаком: «типичный фрондирующий либерал», «выразитель казачьего сословного национализма», воспринимающий «всех иногородних» «как злокачественный нарост на здоровом теле казачества»... а отсюда и «лично его, Ф. Крюкова, врагами»⁶. Попытки вывести тогда же (в 60-70-е годы) писателя из-под ударов «махрового контрреволюционера»

8

некоторыми критиками (В. Моложавенко, Б. Двинянинов)⁷ привели, скорее, к другой крайности: объявлению писателя личностью весьма противоречивой, растерявшейся в исключительно сложной революционной обстановке; при этом был даже найден соответствующий образец его трагической судьбы — Григорий Мелехов. Разумеется, подобная позиция имела определенный резон: снять запрет с имени Ф. Крюкова, сделать его творчество, хотя бы в какой-то мере, достоянием читателя. Но обе эти крайности ничего не изменили в его посмертной судьбе. Утверждения В. Проскурина о свободной публикации «заблудших художников», а также критических и исследовательских материалов о них растворились в идеологических абстракциях, сведенных к именам выдающихся русских личностей, оказавшихся в изгнании. Включив Ф. Крюкова в их ярко-звездную плеяду, автор констатировал: «Мы не только издаем книги таких писателей (А. Куприн, Л. Андреев, И. Шмелев, И. Бунин и др.), мы также пишем об этих авторах, публикуем воспоминания о них, критико-биографические работы. Но в то же время в этих работах мы не отрицаем и не искажаем самого факта неприятия ими социалистической революции или факта перехода в лагерь противников этой революции, факта их идейного банкротства». Любопытная позиция: с одной стороны, критик ставит Ф. Крюкова в один ряд с выдающимися именами, что, будто бы, дает право на его публикацию, с другой, — реальность такова, что ни одно произведение писателя так и не издается. Лукавство подобного заявления очевидно: не печатать названных авторов было невозможно уже потому, что слишком велик их вклад в русскую литературу, а собственный имидж так высок, что исключение из истории российской культуры повлекло бы за собой значительный обвал всего национального культурного пласта. К тому же, в творчестве этих писателей весьма обострены социальные мотивы, что, несомненно, приспосабливалось к требованиям утвердившейся новой властью идеологии. Что же касается И. Бунина, то его, первого лауреата Нобелевской премии, принадлежность к России, пусть даже прошлой, конечно, поднимала престиж нации в мировом масштабе.

9

   Иное — Ф. Крюков. Потомственный казак, ярый приверженец казачьего сословия, ненавистного существующим общественным структурам и подлежащего, согласно установленным директивам, непременному уничтожению. Все в нем противостояло революционной идеологии: и последовательный участник белого движения — сражался с оружием в руках против власти Советов (И. Бунин и А. Куприн, те хотя бы не принимали непосредственного участия в боях, а покинули Россию как бы из «непонимания» «великих судьбоносных преобразований»), и пламенные воззвания писал к мятежному Дону в пору, когда вершилась судьба многострадальной Единой и Неделимой. А тут еще по странному стечению обстоятельств пересеклись пути его, Ф. Крюкова, и другого молодого, но даровитого писателя М. Шолохова. С таким послужным списком не публиковать, а взрывать государственные устои. Неизвестно, сколько бы еще пребывало имя писателя в забвении, если бы не скандальные зарубежные публикации 60-70-х годов, и прежде всего — книги Д «Стремя «Тихого Дона», в которой И. Томашевская-Медведева, в связи с проблемой авторства, выдвинула аргумент «всестороннего анализа»⁸. Однако такового все-таки не последовало. Он проводился, скорее, по пути произвольного изъятия «приблизительных» цитат или отдельных деталей текстов одного писателя и подтягивания их к текстам другого. Зыбкость такого методологического подхода очевидна. Поэтому трудно согласиться с утверждением А. А. Фомушкина в ответ на заявление И. Томашевской-Медведевой о «пользе» уже сложившегося и распространенного всестороннего исследования творчества Ф. Крюкова⁹. Всесторонний анализ предполагает последовательное, этап за этапом, углубленное изучение художественного вклада писателя, его жизненного и творческого пути. Но таким исследованием о Ф. Крюкове наше литературоведение на сегодня не располагает. Наметившийся на рубеже 80-90-х гг. критический подъем, который был положен В. Н. Запеваловым¹⁰, В. М. Проскуриным, А. А. Зайцем и другими аналитиками, к началу XXI столетия заметно ослабел. Монографии целостного характера так и не появились, а статьи стали пробуксовывать по части «открытий» и углубления в художественный контекст.

10