Универсальность уникальности

УНИВЕРСАЛЬНОСТЬ 

УНИКАЛЬНОСТИ

С.В. БОРЗЫХ

Москва 
ИНФРА-М 

2022

МОНОГРАФИЯ

УДК 111(075.4)
ББК 87.1
 
Б82

Борзых С.В.

Б82  
Универсальность уникальности : монография / С.В. Борзых. — 

Москва : ИНФРА-М, 2022. — 224 с. — (Научная мысль). — DOI 
10.12737/1840173.

ISBN 978-5-16-017287-3 (print)
ISBN 978-5-16-109826-4 (online)
Монография посвящена теме уникальности и универсальности нашего 

бытия, земной жизни, сложности, прежде всего многоклеточных организмов, разума и цивилизации. Несмотря на то что все эти феномены представлены для нас и в нашем лице в единственном числе, само их существование указывает на то, что они, с одной стороны, подчиняются сквозной 
для них всех логике, а с другой — соблюдают некие вселенские правила 
реализации чего-то подобного. То есть они неповторимы в  своей локальной репрезентации, но сконструированы по шаблону, который распространяется на все такие случаи.  В монографии последовательно рассматривает ся множественность ипостасей этих реальностей и  формулируется вывод 
о том, что, сколько бы их ни было, все они должны укладываться в русло 
двух принципов — воплощаемого и функционального. Местные условия 
определяют их конечный вид, но императивы для них всех одинаковые, 
а потому эти эпитеты не противоречат друг другу, но, напротив, взаимно 
дополняются.

Предназначена как для специалистов в области эпистемологии, онто
логии и философии жизни, так и для широкой публики, интересующейся 
 настоящими вопросами.

УДК 111(075.4)

ББК 87.1

ISBN 978-5-16-017287-3 (print)
ISBN 978-5-16-109826-4 (online)
© Борзых С.В., 2022

Оригинал-макет подготовлен в НИЦ ИНФРА-М

ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М»

127214, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1

Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29

E-mail: books@infra-m.ru        http://www.infra-m.ru

Подписано в печать  19.01.2022. 

Формат 6090/16. Бумага офсетная. Гарнитура Petersburg. 

Печать цифровая. Усл. печ. л.  14,0.

Тираж 500 экз. Заказ № 00000

ТК 766676-1840173- 190122

Отпечатано в типографии ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М»

127214, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1

Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29

ФЗ 

№ 436-ФЗ

Издание не подлежит маркировке 
в соответствии с п. 1 ч. 2 ст. 1

Способность суждения

Человек способен мыслить, и это факт. Проблема, однако, в том, 

что мы в точности не знаем, насколько универсально, если оно таково, это умение — не всеми, увы, практикуемое в должном объеме. 
По умолчанию мы считаем, что наши и рациональность, и логика 
максимально абстрактны, отчего если и не всеохватны, то потенциально в состоянии пронизывать собой любой объект, где бы 
и когда бы, а равно каким бы он ни был, что фактически превращает их в феномен вселенских характера и диапазона. Но не ошибаемся ли мы в этом и не выдаем ли желаемое за действительное? 
Этому вопросу и посвящено это введение, но прежде чем продолжить — три замечания или прояснения, без которых понимание 
дальнейшего будет не слишком адекватным, а то и вовсе неверным.

Первое и, наверное, самое фундаментальное. Как несложно до
гадаться, сам этот текст, как и любые утверждения в нем, вообще 
все, что в нем — и в чьей бы то ни было голове — содержится, покоится на принципах работы нашего интеллекта, отчего то, что в нем 
высказывается, само по себе сомнительно или как минимум небесспорно. Как бы кто ни старался быть объективным и непредвзятым, 
уже сами эти категории по своим и наполнению, и определению, 
и критериям их формирования вызывают массу нареканий, и это 
без упоминания того, что их применение на практике и того амбивалентнее.

Никто не отрицает того, что нам надо на что-то опираться 

для того, чтобы думать, оценивать, судить, сопоставлять, вычленять и т.д. — в реальности ментальных и когнитивных операций 
не так много, как это кажется. В противном случае мы попадаем 
в порочный круг оправданий, в котором нет и никогда не было — 
и не предвидится — истины, из-за чего мы вынуждены полагаться 
на произвольные ориентиры, ни одни из которых не лучше каких-то 
альтернативных, т.е. какая-то градация между ними присутствует, 
но и она, что очевидно, базируется на все той же неразрешимой дилемме. По сути, мы обнаруживаем себя в ситуации, когда мы вытягиваем себя из болота за собственные же косички, но ничего иного 
нам, увы, не дано.

Кроме того, излишне говорить о том, что никаких других мозгов, 

кроме человеческих, у нас нет — но в том, как они работают, а не вообще, но и с этим не все ясно — и как бы специфично они ни функционировали, выйти из своей черепной коробки мы не можем, что бы 
мы для этого ни предпринимали, а мало кто пытается. Мы чуть ли 
не буквально являемся узниками этих стенок — и их истории, о чем 
ниже — какими бы уютными, удобными, укромными или, наоборот, 

узкими, удушающими, утягивающими они ни были, но это проза 
жизни, и от нее никак не уйти. Мы не выбирали нашу физиологию, 
но мы к ней сводимся, а поэтому вне зависимости от того, нравится 
это нам или нет, мы должны с ней мириться и на нее опираться.

Вместе с тем не все так плохо, как это было бы вроде резонно 

ожидать. Наше серое вещество адаптировано к этой планете, 
а, значит, способно более или менее внятно и адекватно реагировать на те задачи, которые перед ним ставятся, и раз мы спрашиваем себя о том, а имеем ли мы право выносить какие-то вердикты, 
то сама эта постановка указывает на то, что ответ, если нам и не доступен, лежит в пределах досягаемости, сколь бы неполным, поверхностным, приблизительным он ни был. Это вытекает из того, 
что мы заточены на определенный тип или класс подобных тем, 
и если чем-то интересуемся, то есть хотя бы шанс того, что как-нибудь с этим справимся.

Естественно, это автоматически не приводит нас к тому, чего мы 

страждем. Всегда и всюду мы получаем только то, что находится 
в нашей компетенции, и пусть это замыкает нас на самих себя, 
того же нет больше ни у кого на Земле — насколько нам это известно — что если и не внушает надежду, то хотя бы ободряет. Это 
слабое утешение, но оно и не нулевое, тем более что сверх этого для 
нас ничего и нет, к каким бы ухищрениям мы ни обращались, чтобы 
его увеличить.

Второе, и это касается всей этой книги. Ни один ответ не в со
стоянии быть окончательным, как бы мы на это ни уповали. Степень 
этой ультимативности, разумеется, варьируется, что уже неплохо, 
но наша высшая точка — это не последнее слово, а какое-то промежуточное, и, как мы знаем, порой и единственного пропущенного 
элемента хватает для того, чтобы загубить абсолютно все. Сколько 
нам недостает, мы, естественно, не в курсе, но имеются все причины 
полагать, что это число огромно или, по меньшей мере, ощутимо. 
Как бы то ни было, но лишь при учете всех составляющих мы достигаем своего пункта назначения, но наш набор фрагментарен, 
и оттого и обнаруживаемое нами обязательно страдает от неполноты.

Усугубляет наше положение то, что нам недоступна та вол
шебная формула, которая бы объединяла все переменные. Неважно 
при этом, существует ли она как таковая или же мы не можем ее 
вычислить, но критично то, что без нее мы если и не беспомощны, 
то сильно стеснены в своих рассуждениях и выводах, а потому 
они неумолимо предварительны и никогда не станут чем-то финальным. Для нас на отдельных из них все завершится, и дальше 
мы ни на йоту не сдвинемся, сколько бы там всего ни было.

Наконец, свою лепту вносит и то, как мы воспринимаем и трак
туем действительность, т.е. наши перцепция и рефлексия. Никто 
не спорит с тем, что мы изобрели приборы и вооружились техникой, но это не отменяет того, что мы и поныне приматы, плоть 
которых сконструирована под конкретные нужды и никакие дополнительные не удовлетворяет. Нам свойственны разного рода склонности и предубеждения, и не обо всех них мы даже догадываемся — 
а те, что мы выявили, от этого никуда не исчезают — но в том и соль, 
что это никакие не дефекты и не недостатки. Они требуются нам 
как виду, и не их вина, что они мешают нам нормально постигать 
мир вокруг нас, но именно этим они сейчас и заняты.

Ради справедливости стоило бы подчеркнуть, что мы не совсем 

туда направляем свое любопытство, пытаясь выведать то, что нам 
не особо и надо или не предписано всей нашей анатомией. Природа снабдила нас инструментами и оборудованием для выживания 
в дикой среде, в которой отвлеченные темы не слишком в почете, 
а если и возникают на горизонте, то спорадически и неубедительно. 
Сегодня мы применяем свой ментальный аппарат не на то, на что 
он был нацелен, отчего и результаты этой активности выглядят 
как-то не впечатляюще. Да, ничего больше у нас нет, но это следует 
держать в уме, если мы хотим быть честны, насколько нам это позволено.

Никто при этом не утверждает, что нам запрещается интересо
ваться чем-то в этом духе. Неудобство, однако, в том, что имеется 
несоответствие между задачей и методами ее снятия, отчего эта 
процедура так и не проводится, а то, что реализуется, — это обычно 
беглое и неглубокое. Это предпочтительнее чистого отсутствия 
какой-либо рефлексии, но этого недостаточно для весомых ответов, 
кои в итоге мы и не приобретаем — и едва ли когда-нибудь ими 
обзаведемся, в чем бы те ни состояли.

И третье, что также распространяется на все это исследование. 

Нет ничего дурного в том, чтобы ошибаться, но гораздо хуже — 
это не попробовать в принципе. Никто не спорит с тем, что наше 
мышление неидеально, как и с тем, что все для нас представлено 
в единственном экземпляре, но это не оправдание для бездействия 
и отсутствия попытки решить нижеследующие задачи. Понятно, 
что никто, скорее всего, — изъятий из этого правила вообще-то 
масса — не любит заблуждаться или страдать от иллюзий и миражей, но лучше испытать боль и горечь разочарования и промаха, 
чем сидеть без дела, извиняя это тем, что нечто нам не по плечу. 
Да, так оно и есть, но верно и то, что без риска нам мало что дается, 
и оттого недочеты чуть ли не по определению впечатаны во всякое 
наше свершение.

Более того, если принять во внимание то, что было сказано 

в отношении критериев, то окажется неясно, а по каким лекалам 

и мерилам мы узнаем о том, что есть правда, а что — оплошность. 
Опять же это мы рассуждаем обо всем этом, а это слабое основание 
для того, чтобы точно что-то определить, но тогда далеко не факт, 
что мы навесили эти ярлыки верно и нигде ничего не упустили. 
Резоннее забронировать наличие этой двойственности, чем искоренять ее, тем более теми способами, которые на это не годятся. 
Но в чем тут отличие от сплошной анархии этих дефиниций?

Разница в том, что ничего нельзя выбрасывать за борт только 

оттого, что нечто ощущается и интерпретируется нами как не то, 
что мы искали, или не совпадающее с тем, что мы считаем чем-то 
настоящим. Наша история насыщена иллюстрациями того, как все 
мы коллективно, а не поодиночке были ослеплены какой-нибудь 
ересью или бредом — флогистон, эфир, миазмы, геоцентрическая 
модель мира — но это приемлемо, учитывая, что все мы люди 
и ничто человеческое нам не чуждо. Ни у кого из нас нет гарантии 
того, что мы не впадем в само- и просто обман, да и зов сирен столь 
пленителен и громок, что чрезвычайно трудно ему не поддаться — 
как и устоять перед принуждением большинства.

Это не означает того, что мы обязаны любую глупость и всякую 

нелепость уравнивать с чем-то фундаментальным и четко обрисованным. Мы обладаем твердо установленными — насколько нам 
это доступно — фактами, которые и ценнее, и надежнее каких-то 
выдумок и фантазий, но фокус в том, что досконально нам это 
размежевание неизвесно, и у нас нет шкалы или образца — или их 
совокупности — для того, чтобы их навеки разграничить. Было бы 
разумнее считать, что многое нам неведомо, в том числе и то, что 
регулирует этот разрыв, если так его можно обозначить.

Не надо вместе с тем полагать, что этой черты или целой серой 

зоны нет. Все, на что тут указывается, — это размытость данных рубежей и наше незнание по поводу того, где их расположить, но это 
никак их не отменяет. Судя по всему, мы их регулярно и постоянно 
пересекаем, при том мня себе, что мы обнаружили рецепт успеха 
в их установлении, но в том и соль, что мы декларируем и декретируем их, но не отыскиваем, и хотя иногда мы и правы, даже и в этом 
нам нельзя быть уверенными. Но как все это сопряжено с нашим 
мышлением и тем, что из него вытекает? Вправе ли мы со своей 
скромной рассудочностью претендовать на осознание и постижение чего бы то ни было?

Начать стоит с того, что, по крайней мере, на Земле все оду
шевленное подчиняется эволюции и ею же конституируется. Она 
в свою очередь создает что-то не ради развлечения, а для того, чтобы 
ее творение было способно адекватно и эффективно — но не непременно оптимально, с этим довольно часто случаются неувязки — 
отвечать на вызовы, с которыми оно сталкивается. Решительно 

у всех ее продуктов вся их плоть, в которой нет никаких атавизмов 
и чего-то избыточного, служит утилитарным целям и лишь в этом 
своем качестве конструируется естественным отбором.

Наш мозг, как и каждый орган — это такой же инструмент вы
живания, как, скажем, крыло или острый нюх. Каковы бы ни были 
причины, побудившие природу обратиться к этой тактике, из-за 
них мы имеем в своей черепной коробке довольно прожорливое 
серое вещество, и оно играет для нас роль того, что у других выполняет их снаряжение. Предпочтительнее ли интеллект всего 
остального — это вопрос странный и неуместный, потому что функционально он необходим для того же, что и нечто еще, и без него бы 
не было нашего вида. Мерило успеха здесь — это передача генов 
дальше, своему потомству, и все, что на этом поприще работало, 
обладало той же ценностью, что и все прочее.

Никто не спорит с тем, что разум помог нам противостоять 

хищникам, заселить всю планету, добывать себе пищу и организовать культуру, но в том и дело, что все это мы совершали если 
и не по необходимости, то в строгом соответствии с тем, чем нас 
наделили в физиологическом плане, а кроме того, не разработали 
сами, но унаследовали. Если в чем-то мы и были выше своих соседей 
по планете, то как раз в этой сфере, но по другим направлениям откровенно и безапелляционно проигрывали, отчего, собственно, нам 
он и был нужен. Но при чем здесь способность суждения?

Во-первых — и это центральная максима эволюции — разум, 

как и все прочее, формируется средой. На нашей планете это вода, 
воздух и суша, которая в свою очередь разбивается на ниши — она 
и вправду более пестрая, чем две другие стихии, но все же и они 
не гомогенны. Плюс последней в том, что концентрация кислорода 
там довольно высокая — это важно из-за того, что энергию мы получаем от реакций с этим газом — однако основной момент в том, 
что никакой организм не избавлен от давления на него окружения, 
под которое он и подстраивается.

Во-вторых — и это вытекает из предыдущего пункта — любая 

обстановка по определению временна и ситуационна, а потому 
она предъявляет не какие угодно требования, а только те, выполнение которых критично здесь и сейчас. Конечно, эти две оси — их 
больше, но метафорически их пара — обычно стабильны, что и позволяет нам нормально себя чувствовать и размножаться, но они 
не заданы навеки, и оттого все адаптационные признаки, которыми 
мы обладаем, по сути, есть отпечаток ушедшего, слепок минувших 
дней, которые они собой выражают и которые мы в себе носим, а некоторые и вовсе стали монументом или обелиском своей несостоятельности перед лицом катаклизмов и катастроф. Это не значит, 

что они ни на что не годятся, но это говорит о том, что они всегда 
буквально устаревшие, просто в большей или в меньшей степени.

И, в-третьих — что также связано с уже высказанным. Любое био
логическое снаряжение отвечает не на все вопросы, но на какую-то 
их категорию, какой бы обширной — а по умолчанию она довольно 
узка — она ни была. Мы все не швейцарские ножи, у которых имеется лезвие или инструмент на все случаи жизни, но достаточно 
специализированные аппараты, которые если и универсальны, 
то как-то неубедительно и странно. Как бы то ни было, но если 
принять во внимание приведенные соображения, то все сразу становится на свои места, ведь они прекрасно объясняют, что мы обнаруживаем.

Возьмем в качестве иллюстрации птиц. Любая из них вроде бы 

полетит всюду, куда ее или его забросят, но в действительности 
это не так. Температура, давление, состав атмосферы, ее разреженность, ветер, солнечная радиация и т.д., все это ограничивает 
это самое известное их умение — помимо него есть плавание, как 
у пингвинов, и быстрый бег, как у страусов — отчего мы не видим 
их на определенных высотах, да и в широтах тоже. Если же бы они 
очутились на иной планете, то им бы — как и всем нам — пришел 
конец, но на своей родной им вполне комфортно и вольготно.

Разум подчиняется ровно той же логике. Вне зависимости 

от того, откуда он, насколько он утилитарен, как дорого в метаболических терминах он стоит, на что он ориентируется и далее 
по тому же списку, и его конфигурация, и его функционирование 
обусловлены обстоятельствами, в рамках которых он создавался 
и периметр которых он никогда не покидает. У нас это была — потому что с тех пор и она преобразилась — саванна, а у, например, 
осьминогов — толща океана, но что бы это ни было, вне этого контекста ничего нет, и наш мозг тоже вписан в свой.

Мы привыкли думать о том, что наш горизонт недосягаем и со
вершенно точно нами неисчерпаем, но это благопожелание, которое 
к реальности не имеет почти никакого отношения. Никто не спорит 
с тем, что наш инструмент оказался более объемным, чем все 
остальные, но и у него есть свой лимит, а то, что мы на него не наталкивались, — это было, но не остро, по крайней мере до сих пор — 
указывает либо на то, что мы это и не распознали, либо сдавались, 
не понимая этого, либо снимали вопрос неадекватно, но сносно, 
либо были в этом удачливы и не встречались пока с тем, что нам 
было бы не по плечу — а вообще все это вместе. Но разве мы не преодолели все препятствия, которые вставали у нас на пути?

Проблема — или наше счастье — в том, что Земля не пре
терпела ощутимых метаморфоз за весь этот срок — а это что-то 
около двухсот тысяч лет. Никто не отрицает того, что отдельные 

ее параметры были перенастроены — и не раз — но в целом, т.е. 
кардинально, все сегодня устроено так, как это было тогда, когда 
сформировался наш вид. Даже наша бурная активность не смогла 
уничтожить или сдвинуть баланс — но, увы, еще не вечер — но это 
и нормально, если мы и поныне пребываем на этом небесном теле. 
Но при чем тут наша рациональность и механизмы ее работы?

Фокус в том, что ее модус у нас более чем конкретен, нравится 

нам это или нет. Он соответствует и является производной тех 
проблем, которые мы решали в прошлом, и чего-то сверх этого 
у нас нет. Сложно сказать, какая бы она у нас была, будь все не так, 
как это было, но мы обладаем той, что если и не идеально, то более 
или менее согласовывалась — и теперь также — с вызовами, с которыми мы имели дело. Если бы все сложилось иначе, то и эти строки 
приняли бы какой-то альтернативный облик, но и набираются, 
и читаются они в том ключе, который диктовала природа нашим 
предкам — да, и буквы тоже сравнительно натуральны. Сколько же 
всего этих потенциальных отмычек для вскрытия тайн природы? 
Сомнительно, что мы это выясним.

Неудобство, как нетрудно догадаться, в том, что мы не в со
стоянии помыслить не так и не то, как и то это велит нам наша анатомия, которая была выплавлена на просторах Серенгети и в какойто мере — но в гораздо меньшей — при покорении этого мира — 
об этом далее. Нам кажутся очевидными какие-то вещи, но в том 
и неувязка, что это наш взгляд на них, как и наша их оценка, а все, 
что за этим, нам банально недоступно. Типов интересующего 
нас феномена должно быть если и не масса, то некоторое число, 
но и приблизительно его величину мы определить не способны. 
Но столь ли мы беспомощны? Здесь все отталкивается от того, как 
на это смотреть.

Интеллект — это и растяжимое, и весьма сжатое понятие. Не
обозрим он оттого, что довольно просто представить себе, что — 
но не как, в этом мы бессильны — он воплощается на практике 
везде, где к тому есть предпосылки, а стреножен он в свете того, 
что далеко не все в принципе вообразимые схемы его архитектуры 
и производительности функциональны. Более того, та степень эффективности, которая была достигнута в нашем лице, реализуется 
еще более скромным набором вариантов, и это не говоря о том, что 
было бы выше нее, ниже — пожалуйста, но и с этим не все столь 
прямолинейно. Так насколько наши схемы этого оборудования 
универсальны? Об этом пойдет речь в соответствующей главе, 
а пока вот о чем.

Прежде всего, сомнительно, чтобы они были единственными. 

Та среда, которая породила нас, до того пробудила и наших предшественников, и современников — например, неандертальцев и де

нисовцев — и все они были разумны, и хотя схожесть между нами 
внушительна, кое-какие различия все-таки были. Это не огромный 
разброс, но он намекает на то, что хотя бы некоторые типы окружения могут имплементировать данный феномен, но параллельно 
он свидетельствует о том, что как угодно это выполнить нельзя. 
Императив осуществимого мешает создавать все что угодно, и это 
более чем ожидаемо в свете того, как работает эволюция.

Мы имеем некоторое представление о том, как мы способны мы
слить в лице, скажем, ученого и обывателя. Хотя мозги у них сравнительно одинаковые, нейроны в них связаны нетождественным 
образом, из-за чего и результаты их активности несколько отличаются. Никто не отрицает того, что базовые механизмы в обоих 
случаях задействуются одни и те же, но эта структура поддается 
настройке, отчего и исходы мы получаем разные. Все они, естественно, укладывают в единый для них диапазон, а если и покидают его, то в качестве клинического нарушения, но при чем тут 
наша способность суждения?

Обстановка, внутри которой формировался наш вид, для нас 

была общей со всеми остальными животными — если проще, 
земной — и, как уже было отмечено, довольно постоянной. Это позволило нам применять наше серое вещество если и не эталонно, 
то продуктивно, так что на этой планете оно в каком-то смысле 
этого слова носит всеохватный характер, но до тех пор, пока сохранится эта внешняя стабильность. Но как быть с тем, что пребывает за локальным эквилибриумом? Почему у нас есть основания 
говорить не только о себе, но и об интеллекте в принципе, причем 
вне зависимости от того, где тот создавался и затем эксплуатировался?

Как было подчеркнуто, смастерить — а природа именно реме
сленник, к тому же слепой и безразличный, была бы она инженером, мы были бы более совершенны — что-то практичное и при 
этом реализуемое достаточно проблематично в силу того, что далеко не все вообразимое — а оно тоже, если на то пошло, не безгранично — претворяется в жизнь и ею репрезентируется. Если мы 
хотим, чтобы все было если и не гармоничным, то исправным, то нам 
придется согласиться на определенные требования, а те ведут нас 
через весьма узкий тоннель, за который выбираться ни в коем разе 
нельзя. Если же их не придерживаться, то все если и не разваливается — сразу или спустя какое-то время — то страдает от внутренней противоречивости, и это неустойчивое состояние всегда 
готово к тому, чтобы рухнуть.

Разум, как нетрудно догадаться, — это довольно сложный фе
номен, который не будет работать, если все правильно не организовать. Будь в нем что-то лишнее — а то и вовсе резонансное —