Рассказ А. И. Солженицына «Матрёнин двор» : Комментарий

А. В. Урманов

РАССКАЗ А. И. СОЛЖЕНИЦЫНА
«МАТРЁНИН ДВОР»

Комментарий

Учебное пособие

Рекомендовано УМО по специальностям
педагогического образования в качестве учебного пособия
для студентов высших учебных заведений, обучающихся
по специальности 050301.65 — русский язык и литература

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2018

2-е издание, стереотипное

УДК 821.161.1(075.8)
ББК 83.3(2=411.2)6я73
У69

Ре це нзе нт
заслуженный деятель науки Российской Федерации,
д-р филол. наук, проф. В.В. Агеносов

Урманов А. В.
У69      Рассказ А. И. Солженицына «Матрёнин двор» : Комментарий

[Электронный ресурс] : учеб. пособие / А. В. Урманов. — 2-е 
изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2018. — 232 с.
ISBN 978-5-9765-2592-4

Пособие посвящено рассказу «Матрёнин двор» (1959) — одному 
из самых известных произведений выдающегося русского писателя, лауреата Нобелевской премии А. И. Солженицына (1918—2008). 
Оно включает в свой состав вступительную статью, полный текст 
рассказа «Матрёнин двор» в окончательной авторской редакции, 
а также 
всесторонний 
комментарий 
к 
нему. 
В 
статье 
и 
комментарии 
раскрывается 
общая 
концепция 
рассказа, 
определяется его место в творчестве писателя и в контексте 
русской литературы, характеризуются особенности авторского 
мировоззрения, творческого метода, стиля, языка, рассказывается о 
прототипах 
героев, 
о 
реальных 
событиях 
советской 
действительности, отразившихся в произведении, и т. д. Объектом 
внимания также является творческая история рассказа и дискуссия 
вокруг него в критике 1960-х годов.
Книга 
рассчитана 
на 
специалистов-литературоведов, 
преподавателей 
вузов, 
аспирантов, 
студентов, 
учителей, 
школьников, всех, кто интересуется творчеством Александра 
Солженицына.

УДК 821.161.1(075.8)
ББК 83.3(2=411.2)6я73

В пособии использованы фотографии
из архивов Н. А. Решетовской и Н. В. Ледовских

ISBN 978-5-9765-2592-4 
© Урманов А. В., 2018
© Издательство «ФЛИНТА», 2018

РАССКАЗ, НАПОМНИВШИЙ ОБ ИДЕАЛЕ
ПРАВЕДНОЙ ЖИЗНИ

Рассказу «Матрёнин двор» (1959), одному из самых известных 
произведений выдающегося русского писателя, лауреата Нобелевской премии Александра Исаевича Солженицына (1918—2008), 
через год исполнится шестьдесят. Много это или мало? Дать 
однозначный ответ на этот, казалось бы, простой вопрос трудно. 
С одной стороны, достаточно много, если учесть, что за это время произведение перестало быть предметом горячих споров читателей и объектом ожесточённых нападок в прессе. Безвозвратно 
ушли в прошлое преобладавшие в критике 1960-х годов обвинения по адресу автора в том, что он якобы «взглянул на жизнь с позиций отвлечённых нравственных представлений и сузил картину действительности» (А. Дымшиц); «нарочито сгустил мрачные 
краски» (З. Кедрина); не заметил «огромных революционных изменений, происшедших в советской деревне» (В. Тевекелян); «не 
сумел выйти за пределы печальной памяти “сострадательного гуманизма”» (Л. Крячко) и т. п.
Сегодня уже не нужно доказывать, что произведение Солженицына является уникальным эстетическим явлением. Рассказ 
по праву занял почётное место в золотом фонде национальной и 
мировой классики, включен в школьные и вузовские программы 
по литературе. Его называют «подлинно гениальным» (В. Максимов), «вершиной русской новеллистики» (В. Астафьев), за 
ним прочно закрепилось мнение, как об одном из самых совершенных художественных творений всемирно признанного писателя. Современные историки русской литературы признают важную роль рассказа «Матрёнин двор» в становлении деревенской 
прозы, в придании ей христианской смысловой направленности, 
пишут о мощном воздействии, которое автор произведения оказал на таких писателей, как Ф. Абрамов, В. Астафьев, В. Белов, 
Б. Можаев, В. Распутин...
С другой стороны, даже более чем полувековой срок (в реальности — гораздо меньший, так как более чем на двадцать лет 

по мотивам сугубо политическим и идеологическим не только 
рассказ Солженицына, но даже само имя автора в России находились под жесточайшим запретом) оказался недостаточен для 
того, чтобы исчерпывающе разобраться, как «сделано» это произведение, в чём заключается причина его необычайно сильного 
эстетического воздействия. Вот только одно характерное признание весьма искушённого ценителя и мастера словесного искусства: «Вероятно, самое сильное впечатление зрелого возраста для меня — чтение рассказа Солженицына “Матрёнин двор”. 
Я был настолько потрясён, что, подняв глаза над журналом “Новый мир”, где он был опубликован (№ 1 за 1963 г. — А. У.), на 
какое-то долгое мгновение почувствовал, что время сместилось, 
и я живу в эпоху великой русской литературы, где одновременно 
работали Тургенев, Толстой и Достоевский. Это всеочищающее 
потрясение и благодарность автору до сих пор живут в моей 
душе»1.
Конечно же, так воспринимают и оценивают произведение 
не все. Встречаются и те, для кого «Матрёнин двор» — в большей степени феномен общественно-политический, публицистический, а не литературно-художественный. Видимо, на характер 
восприятия творчества Солженицына оказало влияние то обстоятельство, что книги его были прочитаны значительной частью 
российских читателей на заре «перестройки», в эпоху социальных потрясений, причём залпом, в большой спешке. К сожалению, некоторые из читателей к произведениям Александра 
Солженицына больше не возвращались, но своё первоначальное 
впечатление, которое на рубеже 1980—1990-х годов не могло не 
быть политизированным, по-прежнему считают истинным, наиболее адекватным замыслу писателя. По этой причине главным, 
чуть ли не единственным определяющим свойством его прозы 
они считают острую социально-политическую проблематику, 
игнорируя при этом многочисленные высказывания Солженицына на тот счёт, что «работа художника не укладывается в убогой 

1 Искандер Фазиль. Доблестное преодоление уныния и хаоса // Литературная газета. 1998. № 49/50. С. 10.

политической плоскости, как и вся наша жизнь в ней не лежит»; 
что сам он «не политик», а «лишь художник, больно зацепляемый слишком кричащими событиями современности»1. Далеко 
не все замечают очевидную устремлённость писателя к постижению не только социально злободневных, но и сущностных 
явлений действительности. Мнение части читателей и исследователей, что основной чертой Солженицына-художника является острая социальная направленность, во многом справедливо, 
но не следует забывать и другое. Н. А. Бердяев говорил, что «гениальность есть освобождение от власти времени — вневременность», что главным признаком гениальности является «универсальное восприятие вещей»2. Автор рассказа «Матрёнин двор» 
являет собой тип художника, в творчестве которого органично 
соединяются временное и вневременное, острая социальная и национальная проблематика и поистине вселенский универсализм. 
Пока, правда, не все это ясно осознают. Роман Якобсон ещё в 
1972 году писал о «непонимании (американскими критиками. — 
А. У.) глубочайшей универсальности солженицынских тем»3, 
но эти слова актуальны иной раз и сегодня. И, увы, могут быть 
адресованы не только зарубежным критикам и читателям.
Разумеется, универсализм этот немыслим без опоры на 
принцип историзма. Солженицын-художник предельно точен 
и конкретен при воссоздании не только деталей, частных явлений, локальных событий, но и общих, глобальных процессов 
социально-исторической действительности. Хотя в самом рассказе «Матрёнин двор» события «большой истории» не стали 
объектом непосредственного изображения: они происходят 
(или уже произошли) «за кадром», но при этом оказывают воздействие на судьбы персонажей. К таким событиям можно от
1 Солженицын А. И. Публицистика: в 3 т. Т. 1. Ярославль: Верхне-Волжское 
кн. изд-во, 1995. С. 224, 373—374.
2 Бердяев Н. А. Эрос и личность: Философия пола и любви. М.: Прометей, 
1998. С. 54.

3 Якобсон Р. Заметки об «Августе Четырнадцатого» // Литературное обозрение. 1999. № 1. С. 19.

нести Первую мировую войну (трёхлетнее пребывание в плену Фаддея, обернувшееся сломом судеб его самого, главной 
героини, Ефима и «второй» Матрёны); две революции 1917 
года, в результате которых «весь свет перевернулся»; коллективизацию, превратившую русских крестьян в подобие нищих и 
бесправных крепостных рабов, гнущих спины «за палочки трудодней в замусленной книжке учётчика»; войну 1941—1945 годов, с которой не вернулся Ефим; репрессии (их в полной мере 
испытал Игнатич, поведавший Матрёне, что «много провёл в 
тюрьме»); хрущёвскую половинчатую оттепель (перемещение 
прежде всесильных кадров за «аптечную» стеклянную перегородку, частые визиты зарубежных делегаций, новый пенсионный закон и т. д.).
Созданный писателем художественный мир не может быть 
исчерпывающе понят и объяснён только под углом зрения 
социально-политической актуальности. В работе Ивана Ильина 
«Основы художества. О совершенном в искусстве» (1937) сформулировано важнейшее требование, безусловное следование которому только и может служить писателю гарантией подлинной 
художественности его книг: «Где-то в глубине своего сердца, 
может быть, в самом начале своего творчества он должен дать 
трепетную клятву: служить Богу, а не человекам <...> осуществлять художественный закон, а не угодничать перед людьми, не 
раболепствовать перед диктаторами, не гоняться за площадной 
модой»4. Произведение Солженицына отвечает этому требованию в полной мере.
«Матрёнин двор» занимает особое место не только в творчестве знаменитого прозаика: в историко-культурном контексте 
века минувшего он воспринимается как некий важнейший символ, как один из наиболее значимых художественных узлов русской судьбы, как знаковое проявление свойств национального 
характера. Не случайно на одном из своих важнейших историкофилософских полотен «Мистерия XX века», подводя итоги ухо
4 Ильин И. А. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 6. Кн. 1. М.: Русская книга, 
1996. С. 80.

дящему столетию, художник Илья Глазунов изобразил А. Солженицына вместе с героиней его рассказа — как одно из высших проявлений русского духа и традиционной христианской 
морали, как знак того, что великая русская литература осуществляла свою одухотворяющую миссию даже в эпоху торжествующего социального зла и глобального замутнения национального 
духа. Заслугу писателя живописец увидел прежде всего в том, 
что тот сумел вызволить из забвения и восстановить в правах 
отброшенный в XX веке за ненадобностью идеал праведной 
жизни, то есть жизни по Божьему закону.
Своим творчеством Солженицын соединил разорванные, 
порушенные связи между прошлым и настоящим, между великой русской классикой и современным искусством, продемонстрировал актуальность и насущную необходимость обращения 
к традициям тысячелетней христианской культуры, к вечным 
этическим и эстетическим ценностям. Героиня его рассказа во 
многих отношениях схожа с персонажами древнерусской житийной литературы, прежде всего с Сергием Радонежским. Автор «Жития Сергия Радонежского» Епифаний Премудрый перечислял такие добродетели преподобного: «труды телесные», 
«память о смерти», «спокойствие, кротость, молчаливость, смирение, негневливость, простота без ухищрений», «никогда не 
впадал в ярость, не препирался, не обижался»5. Почти все названные древнерусским автором качества преподобного Сергия 
применимы и к Матрёне. Умиротворённость, душевный покой, 
доверчивая открытость, простота, отсутствие в поведении всякой экзальтации, любовное отношение к жизни и в то же время 
спокойное приятие физических страданий и смерти — всё это 
качества не только христианские, но и национальные. Именно 
такой сплав религиозности и русскости увидел в облике и деяниях Сергия Радонежского (а автор данного предисловия — в 
образе Матрёны Григорьевой) писатель Борис Зайцев: «Сергий 

5 Путь на Маковец: Читаем «Житие Сергия Радонежского» Епифания Премудрого / сост. Н. В. Давыдова. М.: МИРОС: Международные отношения, 
1993. С. 69, 49.

глубочайше русский, глубочайше православный. <...> Если считать — а это очень принято, — что “русское” гримаса, истерия 
и юродство, “достоевщина”, то Сергий — явное опровержение. 
В народе, якобы лишь призванном к “ниспровержениям” <...> 
к моральному кликушеству и эпилепсии, Сергий как раз пример <...> ясности, света прозрачного и ровного»6. Русскость 
героини рассказа Солженицына не декларируется и проявляется не во внешних чертах, а прежде всего в самом характере мироощущения Матрёны: в её мягкости и сердечной открытости, 
безграничной терпеливости и участливости, духовном идеализме, непрактичности и одновременно поразительной способности приспосабливаться (не меняясь внутренне) к тяжелейшим 
бытовым и социально-историческим условиям. Исторически 
конкретный и реалистически достоверный образ Матрёны, являясь художественной версией одной из специфических разновидностей национального характера, в то же время воплощает 
коренные, исконные свойства национального мировосприятия в 
целом.
Созданная автором рассказа «Матрёнин двор» художественная концепция бытия в мировоззренческом и эстетическом аспектах обнаруживает преемственные связи не только с 
произведениями религиозного искусства средних веков, но и с 
русской классикой XIX столетия — той, которая вырастала на 
фундаменте христианской этики и эстетики. Создавая образ 
Матрёны, Солженицын явно ориентировался на сложившуюся в классической русской литературе традицию изображения 
героев-праведников, прежде всего на произведения Н. С. Лескова. Важнейшим свойством подобной разновидности искусства 
(то есть искусства, озарённого светом христианского идеала) 
является направленность художественных средств на воплощение устремлённости автора и его любимых персонажей к гармоническому порядку — бытовому, этическому, онтологическому. 
Автор рассказа «Матрёнин двор», как и его литературные пред
6 Зайцев Б. К. Преподобный Сергий Радонежский // Зайцев Б. К. Сочинения: в 3 т. Т. 2. М.: ТЕРРА, 1993. С. 65.

течи русского Средневековья и XIX столетия, являет собой тип 
художника, который ощущает над собой «силу высшую» и не 
испытывает сомнений в принципах устройства, в самих основах 
сотворённого Богом мира. Такой художник, как говорил Солженицын в Нобелевской лекции, наделён способностью острее 
других ощущать гармонию мира, видеть красоту и безобразие 
человеческого вклада в него. Даже «в неудачах и даже на дне существования — в нищете, в тюрьме, в болезнях — ощущение 
устойчивой гармонии не может покинуть его»7.
Помимо главной героини, важную роль в рассказе Солженицына играет образ Игнатича. «Матрёнин двор» представляет 
собой сравнительно редкий в художественном творчестве писателя случай использования повествования от первого лица 
(Ich-Erzählung), а, как известно, в произведениях, написанных 
от первого лица, особое значение имеет личность рассказчика. 
Роль персонифицированного рассказчика здесь настолько значительна, что некоторые литературоведы именно Игнатича называют главным героем, при этом, однако, не учитывая позицию 
писателя, уже самим первоначальным названием рассказа («Не 
стоит село без праведника») ответившего на вопросы и о центральной проблеме произведения, и о главном герое.
Избранная Солженицыным нарративная форма в первую 
очередь работает на последовательное и максимально полное 
постижение характера главной героини. Может, правда, сложиться представление, что при подобном типе повествования 
возможности раскрытия её внутренней жизни существенно 
ограничиваются, так как Матрёна является персонажем, постигаемым преимущественно извне, со стороны. Внутренняя жизнь 
главной героини закрыта от рассказчика, непосредственного 
изображения её духовного мира в произведении нет, так как 
автор строго выдерживает избранный им принцип — в каждой 
конкретной повествовательной ситуации излагать только то, что 
в данный момент мог видеть и знать Игнатич.

7 Солженицын А. И. Публицистика: в 3 т. Т. 1. Ярославль: Верхне-Волжское 
кн. изд-во, 1995. С. 8.

В связи с тем, что внутренняя жизнь героини, сфера её 
психологических переживаний предстаёт прежде всего во 
внешних проявлениях, доступных восприятию рассказчика, 
характер Матрёны раскрывается постепенно, шаг за шагом. 
Рассказчик проходит несколько этапов постижения судьбы и 
духовного мира героини (ради краткости приведём лишь три 
фразы Игнатича, фиксирующие такие поворотные моменты): 
«А я тоже видел Матрёну сегодняшнюю, потерянную старуху, и тоже не бередил её прошлого, да и не подозревал, чтоб 
там было что искать»; «Так в тот вечер открылась мне Матрёна сполна»; «И только тут — из этих неодобрительных отзывов золовки — выплыл передо мною образ Матрёны, какой я 
не понимал её, даже живя с нею бок о бок». Постепенность, 
поэтапность раскрытия рассказчиком характера Матрёны Васильевны художественно оправдана: во-первых, она компенсирует вполне объяснимый для жанра «жития» недостаток 
сюжетной энергии, во-вторых, делает почти незаметной некоторую статичность образа главной героини. Иными словами, 
логика и динамика постижения характера Матрёны рассказчиком и является той организующей силой, на которой держится 
всё повествование и весь сюжет.
Однако такая нарративная форма, как Ich-Erzählung, необходима автору и для того, чтобы привлечь внимание к образу 
самого рассказчика, к тем этическим урокам, которые он извлекает из случившегося. Повествование от первого лица даёт 
возможность изобразить действительность в оценочном ключе рассказчика-героя, максимально приближенного к авторутворцу, и при этом избежать несколько старомодного в контексте XX века авторского всеведения, а также прямой авторской 
оценочности и назидательности. «Скрываясь» за образом Игнатича, автор-творец тем не менее не совпадает с ним полностью, 
он является более объёмной повествовательной инстанцией, 
точнее — более объёмным субъектом сознания, охватывающим, 
включающим в свою компетенцию весь художественный мир 
произведения, в том числе и самого рассказчика-героя.