Перевод и смысловая структура

Л.А. Черняховская





                ПЕРЕВОД И СМЫСЛОВАЯ СТРУКТУРА





2-е издание, дополненное










Москва Издательство «ФЛИНТА» 2021

УДК 81'25
ББК 81-8
     4-49














    Черняховская Л.А.
4-49 Перевод и смысловая структура / Л.А. 4ерняховская. — 2-е изд., доп. — Москва : ФЛИНТА, 2021. — 280 с. — ISBN 978-5-9765-4637-0. — Текст : электронный.

         Книга посвящена одной из наиболее актуальных про-блем современной лингвистики. На богатом фактическом материале описаны различные типы смысловой структуры и способы их синтаксического оформления в английском и русском языках.
         Книга представляет не только теоретический интерес. Она будет полезна для переводчиков-практиков и всех изучающих английский язык.


УДК 81'25
ББК 81-8







ISBN 978-5-9765-4637-0

    © 4ерняховская Л. А., 2021
© Издательство «ФЛИНТА», 2021

            «ПЕРЕВОД И СМЫСЛОВАЯ СТРУКТУРА»

            История создания

   Появлению этой книги предшествовала длинная цепь случайностей. Вернувшись из годовой командировки в Индонезию, куда по окончании института меня отправили работать переводчиком по распределению, я была очень увлечена геологией и геохимией — именно эту область терминологии я неплохо освоила в геологической экспедиции на острове Суматра. Моя работа там — это отдельная экзотическая история, тоже с цепью случайностей, дважды сохранивших мне жизнь в тех переплетах судьбы, в которых я оказывалась.
   В Москве я была намерена связать свою деятельность с переводом в этих чрезвычайно интересных для меня областях знаний, но тут вмешался случай, кардинально изменивший всю мою жизнь и пустивший ее по совершенно иному руслу!
   Приятель пригласил меня на вечер встреч выпускников МГИМО — просто так, потанцевать и повеселиться. И надо же было такому случиться: в толпе танцующих я спиной столкнулась с мужчиной, оглянулась, приняла его извинения... и обнаружила, что это ректор моего иняза (тогда это был еще институт иностранных языков имени Мориса Тореза, в МГЛУ его переименовали много лет спустя). Ректор Н. Сидоров в свое время, оказывается, тоже заканчивал МГИМО, и присутствовал там по праву — как выпускник. Он узнал меня и очень удивился: «Как, вы уже вернулись из Индонезии?»
   Он хорошо меня помнил. Еще бы! Студенткой я работала в институтской многотиражке фельетонистом. Мои рассказы печатались примерно раз в неделю, бывали очень острыми и задевали некоторых «сильных» нашего институтского мира. Обиженные жаловались в райком партии. В общем, нашему ректору часто приходилось отстаивать перед начальством честь многотиражки и защищать злоязычную студентку. В итоге он стал следить за моей судьбой и знал о командировке в Индонезию.


3

   В густой толпе танцующих между мной и ректором состоялся короткий диалог, и я приняла приглашение посетить альма-матер, что и сделала через несколько дней. Мне поступило неожиданное предложение перейти на работу в иняз. Я согласилась, не раздумывая. Тем более что я могла сама выбрать, на каком факультете и на какой кафедре работать. Разумеется, я выбрала кафедру перевода на переводческом факультете — тогда это был предел моих мечтаний, мне казалось, что это сказочная вершина, мираж, неосуществимое желание. И вдруг, внезапно, по воле случая, оно сбылось! Я была счастлива.
   На этой кафедре в то время работали только «зубры»: маститые переводчики, известные лингвисты, авторы знаменитых учебников — Л.С. Бархударов, Ю.А. Денисенко, В.Н. Комиссаров, Б. Рубальский, Я.И. Рецкер, А.Д. Швейцер, А.М. Фитерман, И.Э. Воронцова и др. У некоторых из них я в свое время училась и потому относилась к ним с особым почтением. Я была первой из плеяды молодых специалистов. Вслед за мной пришли на кафедру выпускница филфака МГУ А. Коралова, потом — Д. Ермолович, А. Чужакин, Д. Петров... Весьма колоритные личности, как впоследствии оказалось...
   На кафедре меня, первую ласточку, принял в свои заботливые руки незабвенный Яков Иосифович Рецкер. Как я ему благодарна — моему первому и главному наставнику в преподавании перевода! Он пестовал меня, как любящая нянька. Учил, как надо вести урок, как объяснять трудные для перевода места в текстах, как вести себя, учил даже правильным жестам! Он регулярно посещал мои занятия, потом проводил «разбор полетов», обрушиваясь на меня с жесткой критикой, абсолютно не щадя моего самолюбия. Особенно обидно было выслушивать его уничтожающее: «Как, неужели вы этого не знаете?». Кроме всего прочего, он подавлял меня своей невероятной эрудицией, и мне приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы... нет, не сравняться с ним по знаниям, но хотя бы не выглядеть в его глазах профаном. Приходилось срочно латать дыры в своем гуманитарном образовании, где было много лингвистики, но очень мало филологии.
   Так же он пестовал пришедших следом за мной: возился с Настей Кораловой и наставлял ее; потом переключился на

4

Дмитрия Ермоловича, выковывая из него квалифицированного специалиста... Труды нашего учителя не пропали даром. Анастасия Коралова сейчас преподает перевод в университете американского города Шарлотт, Дмитрий Ермолович сегодня доктор наук, профессор, автор словарей, маститый переводчик, вдумчивый лингвист, талант его продолжает раскрываться, проявляя все новые, потаенные грани его творческого потенциала...
   Я прошла у «зубров» перевода редкую школу приобретения квалификации преподавателя письменного перевода. Через несколько лет я собралась поступать в аспирантуру, и тут снова вмешался случай!
   На тот момент теории перевода в стране практически не было. Существовали блестящая книга А.В. Федорова «Введение в теорию перевода» и несколько статей Я.И. Рецкера о закономерных соответствиях при переводе, но еще не была написана его замечательная «Теория перевода и переводческая практика», которая увидела свет только в 1973 году; еще не вышли труды А.Д. Швейцера «Перевод и лингвистика» и Л.С. Бархударова «Язык и перевод»; В.Н. Комиссаров пока не создал свою теорию уровней эквивалентности...
   Итак, я работала на кафедре перевода... и в этот период где-то в неведомых мне высоких кабинетах было решено, что пора создавать отечественную теорию перевода и соответственно воспитывать аспирантов в этой области научных знаний. Я сдавала экзамены в аспирантуру. Мне пообещали выделить место, если я посвящу свою диссертацию проблемам перевода. Я согласилась, хотя понятия не имела, что и как надо разрабатывать, просто в аспирантуру очень хотелось — я к тому времени начала уставать от ежедневной нагрузки по три, а то и по четыре пары в день, хотелось чего-то нового. Вот и получила — такое новое, что сродни сказочному «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что»...
   Пока я раздумывала, снова подоспел случай: мой научный руководитель Александр Давыдович Швейцер, известный лингвист и маститый переводчик из первой десятки синхронистов страны, дал мне совет, оказавшийся впоследствии судьбоносным, круто изменившим мою жизнь. Он порекомендовал обратиться в редакцию журнала «Советский Союз», един

5

ственного на тот момент переводного журнала в нашей стране, и попросить найти в архивах переводы статей и их стилистическую правку. Дело в том, что журнал этот издавался на нескольких языках, тираж направлялся в разные страны и редактировался в соответствии с их языковыми особенностями. С английской версией дело обстояло так: перевод, адресованный жителям Великобритании, правили после переводчиков стилисты — носители британского варианта английского языка; перевод, адресованный жителям США, — стилисты — носители американского варианта; перевод, адресованный, например, жителям Австралии, — носители австралийского варианта и т.д.
   Для исследования мне дали тексты оригиналов, их переводы и тексты с правкой стилиста. Это была большая любезность со стороны главного редактора журнала А. Чулаки, сейчас уже покойного. Я до сих пор благодарна ему за оказанную помощь. Эта работа пробудила во мне поистине охотничий азарт, и в результате родились интереснейшие открытия в области переводческих структурных преобразований. Опять-таки благодаря случаю, который свел меня с этим знающим и все понимающим человеком. А. Чулаки позволил мне не только покопаться в архивных материалах, но и забрать их домой для тщательного изучения. Этот случай тоже оказался поворотным в моей жизни и сделал из меня настоящего лингвиста.
   Я начала смотреть, есть ли какие-либо закономерности в правке стилистов, для которых язык перевода был родным. Материалов было море, и я решила ограничить круг исследований рамками одного варианта языка перевода — британского, потому что именно ему меня учили в институте, он был мне ближе, роднее как-то. (Много лет спустя, когда я стала преподавателем английского как иностранного в городском университете Нью-Йорка, мне пришлось серьезно переучиваться на американский вариант, чтобы моя речь была понятна студентам и прежде всего коллегам по кафедре.)
   Я внимательно изучала стилистическую правку, пыталась как-то ее классифицировать, разнося многочисленные примеры на карточки и тасуя их разными способами. Вначале у меня ничего не получалось. Но со временем стали вырисовываться закономерности. Я сделала попытку их как-то характе

6

ризовать и систематизировать и получила нечто похожее на оглавление из популярного учебника В.Н. Комиссарова по переводу. Я поняла: правка настолько разнообразна, что мне с ней не справиться. Я решила ограничить исследование только синтаксическими преобразованиями и после долгих размышлений пришла к выводу: структурные преобразования при переводе связаны с главной целью — сохранением в переводе смысла оригинала без потерь и искажений. Там, где переводчики сохраняли в переводе грамматическую структуру оригинала, стилисты единодушно вносили правку, стремясь сохранить авторскую мысль, которая, хоть и скованная грамматической структурой русского языка, существует как бы сама по себе, сквозь нее, и в переводе «переодевается» совсем в другие грамматические одежки.
   Но как нащупать эту неуловимую мысль? Как назвать компоненты, на которые она расщепляется в переводе при переходе в иные грамматические формы? Как это сделать, если согласно марксистскому учению мысль без языка не существует?
   Я решила не влезать в эти дебри. Хотя много позже, при написании и защите докторской диссертации, пробуя подвести под эти преобразования теоретическое обоснование, все-таки влезла, за что и получила: вначале меня обвинили в идеализме, а потом, когда я попыталась использовать философскую базу материалиста Спинозы, упрекнули, что хочу создать в марксизме новое течение. Мне удалось опровергнуть эти обвинения, а пока я довольствовалась тем, что заимствовала терминологию из уже хорошо сформулированной к тому времени теории смыслового или актуального членения. Чехи, разработавшие данную теорию, как и немецкие лингвисты, исследовавшие смысловые функции отдельных отрезков текста (тогда еще только в рамках целых предложений), не задавались целью подвести под теории смыслового членения предложений какую-то философскую базу, а просто показали в своих исследованиях, что эти отрезки текста могут в зависимости от своих смысловых функций иметь различное грамматическое оформление и размещаться в различных типах сло-вопорядка.

7

   Мне хотелось понять, как именно для переводчика «обнажается» мысль в тексте, хотя такой подход подспудно находился в противоречии с утверждением, что мысль без языка не существует. Оказывается, еще как существует, и именно переводчики хорошо это чувствуют, хотя чаще на чисто интуитивном уровне. Заимствовав у чехов методику анализа смысловых компонентов в рамках предложений, я взяла и соответствующую терминологию, но уже у немецких лингвистов. Мне показалось, что она наиболее соответствует целям моего исследования. В процессе работы пришлось эту новую терминологию расширять. Частично я позаимствовала ее в работах Н. Шведовой, за что была очень ей благодарна, хотя она, скорее всего, и не подозревала об этом. Пришлось разрабатывать и свой понятийный аппарат.
   Применив к анализу переводов и их правки разработанную таким образом теорию, я опять получила такое море преобразований, которое невозможно было охватить и описать в рамках простой диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Пришлось искать принцип, который ограничил бы рамки исследования. И я его нашла. Это были синтаксические преобразования смысловых отрезков русского оригинала, грамматически оформленных как подлежащее предложения при переводе с русского языка на английский. Эти переводческие преобразования были вызваны расхождениями в семантическом (смысловом) словопорядке оригинала и перевода и в их грамматическом словопорядке, особенностями английского синтаксиса, требующего начинать предложение с подлежащего, тогда как в русском языке это вовсе не обязательно, грамматический словопорядок является свободным. Я вывела даже целый ряд формул, по которым осуществляются именно эти структурные преобразования при переводе. (Все остальные преобразования других смысловых отрезков, компонентов смыслового членения предложения, как в предложениях, как и в более значительных текстовых отрезках, остались не описанными, и я в дальнейшем была намерена их описать. Поэтому иллюстрации других множественных структурных преобразований при передаче смысловых отрезков на язык перевода были систематизированы, раз

8

ложены по конвертам и остались ожидать того времени, когда у меня для этих описаний дойдут руки.)
   Оказалось, что для сохранения при переводе с русского языка на английский смысла отрезков текста, грамматически оформленных как подлежащее переводимых предложений, переводчику иногда приходится резко изменять лексикограмматическую структуру переводимого отрезка текста, а в некоторых случаях такие преобразования не нужны, но при этом меняется порядок линейного размещения этих отрезков в рамках предложения. В своем исследовании я показала, как именно и от чего, от каких факторов наличие или отсутствие этих изменений зависит. (Впоследствии одна из моих аспиранток, Н. Ниорадзе, подробно исследовала семантические функции английского подлежащего, и оказалось, что знание этих функций значительно облегчает работу переводчика по поиску новых грамматических «одежек» для этого смыслового компонента актуального членения.)
   Мой научный руководитель указал мне на одно слабое место в исследовании — при определении грамматических замен в переводе, при выделении компонентов актуального членения я полагалась на интуицию и интонационное выделение этих компонентов в речи. Александр Давыдович сказал, что это не убедительно, что надо придумать такое исследование, которое подтвердило бы интуитивное обоснование выделения компонентов смыслового / актуального членения предложений и соответственно закономерностей в преобразованиях их грамматических «одежек» при переводе. Пришлось такое исследование придумать и провести, пригласив для психологического эксперимента группу ничего не подозревающих о цели эксперимента. Результаты эксперимента оказались достаточно убедительным (подробно это исследование и его результаты описаны в первой главе книги «Перевод и смысловая структура», написанной позднее и изданной несколько лет спустя.)
   Итак, я сузила свое исследование до рамок анализа структурных переводческих преобразований, вызванных необходимостью начинать английское предложение подлежащим. Сузила, на мой взгляд, очень существенно, но все равно: мое сообщение на кафедре произвело впечатление разорвавшейся

9

бомбы, рецензенты расхвалили меня до небес: члены кафедра отнеслись крайне доброжелательно и в итоге приняли решение подать в ВАК эту диссертацию на соискание ученой степени не кандидата, а доктора наук, я была растеряна и ошеломлена. И только мой научный руководитель хранил молчание. А когда я вернулось домой, позвонил мне по телефону и сказал: «Не вздумайте следовать этому совету. Если вы подадите эту работу как докторскую: не видать вам никакой степени, ни докторской, ни кандидатской. Сотрут в порошок и просто уничтожат!». Мне не нужно было объяснять, почему. В научном сообществе в ту пору докторские диссертации вообще не пропускались на защиту. Был клан ученых, которые опекали аспирантов из союзных республик, пользовались почетом, уважением и славой маститых, знаменитых ученых, и конкуренты им были не нужны. Когда я через несколько лет, уже после выхода в свет моей монографии, подала заявку в докторантуру, проректор по науке посмотрел сквозь очки и сказал: «Ну куда ты лезешь?». А он очень хорошо ко мне относился и сказал это из лучших побуждений...
   Выслушав Александра Давыдовича, его взволнованную речь, я заверила его, что ни о чем подобном не помышляю. Я и правда не помышляла ни о чем таком, просто хотелось побыстрее защититься...
   Надо сказать, что написание текста диссертации мне пришлось осуществлять в весьма экзотических условиях.
   На время моего последнего аспирантского лета мне удалось пристроить свою четырехлетнюю дочь в детский санаторий в Геленджике. Директор санатория была хорошей знакомой и обещала личный присмотр и особенное внимание. Лето шло, все было спокойно, и тут началась эпидемия холеры. Это было очень серьезно, и сразу несколько городов поставили на карантин. Одессу, другие города на побережье Черного моря. И Геленджик оказался в числе таких городов. Сразу отрубили телефонную связь, а другой, собственно, и не было. И никакой информации. Холера, карантин, въезд-выезд запрещены...
   Правда, одна лазейка оставалась, и я ею немедленно воспользовалась. Через друзей оформила себе командировку в Геленджик (в какой связи, не помню), прилетела туда, сняла квартиру напротив санатория и стала ходить туда ежедневно,

10