«Стихи мои! Свидетели живые...» Три века русской поэзии

Л.Л. Бельская

«СТИХИ МОИ! 
СВИДЕТЕЛИ ЖИВЫЕ...»

ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ПОЭЗИИ

3-е издание, стереотипное

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2018

УДК 821.161.1-1
ББК 83.3(2=411.2)5/6

Б44

Бельская Л.Л.

Б44
«Стихи мои! Свидетели живые...» Три века русской поэзии /

Л.Л. Бельская. — 3-е изд., стер. — Москва : ФЛИНТА, 2018. — 
360 с. — ISBN 978-5-9765-2471-2.  — Текст : электронный.

Это не история русской поэзии за три века её существования, 
а аналитические очерки, посвящённые различным аспектам 
стихотворства — мотивам и образам, поэтическому слову и 
стихотворным размерам (тема осени, образы Золушки и ласточки, 
качелей и новогодней ёлки; сравнительный анализ поэтических 
текстов).
Данная книга, собранная из статей и эссе, публиковавшихся в 
разных изданиях (российских, израильских, американских, 
казахстанских) в течение тридцати лет, является своего рода 
продолжением 
двух 
предыдущих 
сборников 
«Анализ 
поэзии и поэзия анализа» (Алматы, 1997) и «От слова — к 
мысли и чувству» (Алматы, 2008). Она предназначена как для 
преподавателей и студентов — филологов, так и для 
вдумчивых читателей — любителей поэзии.

УДК 821.161.1-1
ББК 83.3(2=411.2)5/6

ISBN 978-5-9765-2471-2 
© Бельская Л.Л., 2016
© Издательство «ФЛИНТА», 2016

ОГЛАВЛЕНИЕ

От автора ..............................................................................................................5

«СТИХОТВОРЕНИЯ ЧУДНЫЙ ТЕАТР»:  
СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ПОЭТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ

Загадка «Песни о собаке» ...................................................................................7

Мифические яблоки ..........................................................................................13

«Я ухо приложил к земле» (Ф. Сологуб и А. Блок) .......................................15

Колодец двора — метафора А. Блока и В. Ходасевича .................................19

Прощение или возмездие (два стихотворения о войне) ................................23

«Я в детстве заболел...». Русские поэты о своих детских болезнях .............26

«Весь день хлопочет Золушка...» Образ Золушки в русской поэзии  
ХХ века ..............................................................................................................31

Встреча и прощание с новогодней ёлкой........................................................36

О ПОЭТИЧЕСКОМ ЯЗЫКЕ, СЛОВЕ И ОБРАЗЕ

Поэтическая лингвистика в стихах русских поэтов ХХ века .......................43

Лингвистическая поэтика Иосифа Бродского ................................................53

«Пробавляюсь языком родным»: о поэтике Льва Лосева .............................58

«Тяжёлые звёзды» Ивана Елагина ...................................................................71

ТЕМАТИЧЕСКИЕ ВАРИАЦИИ И ЛИРИЧЕСКИЕ ЦИКЛЫ

Сюжетно-композиционное единство «Персидских мотивов»  
С. Есенина ..........................................................................................................77

«Между прошлым и грядущим» (цикл И. Лиснянской «В пригороде 
Содома») ............................................................................................................84

«Если бы...» — версии и вариации в поэзии Дмитрия Быкова .....................92

«МЫ ОБЩЕЙ ЛИРИКИ ЛЕНТА»

«Пышное природы увяданье». Осень в русской поэзии  
(XVIII—ХХ века) ..............................................................................................99

«Вьётся ласточка сизокрылая...» ...................................................................144

Эпистолярный жанр в русской поэзии: «женские» письма ........................158

«Вновь я посетил...» ........................................................................................163

Качели в русской лирике ................................................................................172

«Жизнь моя, кинематограф...» (Русские поэты о кино) ..............................178

ВСПОМИНАЯ ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ

«Беседы» Беллы Ахмадулиной с классиками ...............................................194

«Повторяю за Пушкиным вслед» (Н. Горбаневская и Б. Кенжеев) ...........207

Романтик, воспитанный на литературе (Круг чтения Бориса Рыжего) .....212

СТИХОВЕДЧЕСКИЕ «ШТУДИИ»

Стих поэмы А.С. Пушкина «Домик в Коломне» .........................................221

Из истории двустопных форм русских трёхсложников ..............................230

О становлении частушечной рифмы .............................................................238

Рифмы раннего А. Белого...............................................................................245

ЭТЮДЫ О ПОЭТАХ И ПОЭЗИИ

Очеловечение мира (Рената Муха) ................................................................249

«Я иудеянка из рода Авраама» (Елена Аксельрод) .....................................258

«Судьбы перемещённое лицо» (Лев Лосев) .................................................266

«Приёмный, но любящий сын поэзии русской» (Борис Рыжий) ............... 282

Человек «двойного сознания» (Давид Самойлов) .......................................288

Библейские и израильские мотивы в поэзии Инны Лиснянской ................297

«БУДЬ ВСЯКИЙ ПРИ СВОЁМ»

«Стихи мои! Свидетели живые...». Русские поэты о своём творчестве  ......304

ОТ АВТОРА

Эта книга составлена из статей и эссе, написанных и опубликованных на протяжении тридцати лет и посвящённых анализу поэтических произведений. Она стала третьим сборником автора по данной 
теме, т.е. получилось нечто вроде трилогии. Мы привыкли к тому, что 
трилогии — три тома, объединённые общими героями, темами и сюжетами, — исключительно привилегия писателей-прозаиков (от 
«Детства», «Отрочества» и «Юности» Л. Толстого до «Русской канарейки» Дины Рубиной).
Но чтобы на такое отважились учёные-филологи, случай редкий.  
Я знаю только один: М.Л. Гаспаров «Избранные труды в трех томах» 
(Т. 1. О поэтах. Т. 2. О стихах. Т. 3. О стихе. М., 1997). Моё же «трёхкнижие» получилось неожиданно и случайно, оно весьма скромно и 
не претендует ни на научную глубину, ни на масштаб гаспаровских 
исследований (от античной до современной литературы). Тем не менее 
пример Михаила Леоновича, моего учителя и оппонента моей докторской диссертации, вдохновил меня на попытку собрать и объединить 
и свои публикации в три тома.
Двадцать лет тому назад у меня вышел небольшой сборник статей 
«Анализ поэзии и поэзия анализа» (Алматы, 1997), в котором утверждалось и доказывалось, что анализировать стихи не менее интересно 
и увлекательно, чем просто их читать, сопереживать и эстетически 
наслаждаться. Через десять лет за первой книжкой последовала вторая «От слова — к мысли и чувству» (Алматы, 2008), и в ней было показано, что путь исследователя и читателя поэзии идёт от слова и образа к эмоциям и раздумьям, а у поэтов — наоборот.
И вот перед вами третий том «“Стихи мои! Свидетели живые...” 
Три века русской поэзии», в котором ставятся проблемы традиций и 
новаторства и прослеживается развитие тем и мотивов, образов, стилей, стихотворных размеров в трёхвековой истории русского стихотворства.
Если в первой книге преобладали короткие заметки-наблюдения 
над отдельными образами и стихотворениями, то во второй стало 

больше историко-сопоставительных статей и добавились эссе не только о поэтах, но и прозаиках, а также рецензии на их мемуары. А в третьем томе популяризаторские филологические очерки дополнились 
стиховедческими работами (о рифмах и размерах). Такая вот сложилась трилогия. Быть может, она заинтересует как филологов, так и любителей поэзии.

Лилия Бельская 
15.04.2015

«СТИХОТВОРЕНИЯ ЧУДНЫЙ ТЕАТР»: 
СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ  
ПОЭТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ

ЗАГАДКА «ПЕСНИ О СОБАКЕ»

Кто не помнит знаменитой «Песни о собаке» Сергея Есенина с её 
пронзительно-щемящей концовкой: «Покатились глаза собачьи / 
Золотыми звездами в снег»? Печальная история о собаке, потерявшей 
своих щенят, растрогала до слёз А.М. Горького, который сказал, что 
Есенин «первый в русской литературе так умело и с такой искренней 
любовью пишет о животных».
А знаем ли мы, когда и как создавался этот есенинский шедевр? 
Он датирован автором 1915 г., но опубликован лишь в 1919 г. Един- 
ственный же сохранившийся автограф предположительно относится 
к 1918 г. Известно также, что в первые революционные годы поэт неоднократно читал своё стихотворение в разных литературных кругах. Может быть, он просто ошибся в датировке одного из самых любимых своих творений? А может, нарочно мистифицировал читателей, чтобы они поверили, будто его «Песнь» написана в пору юности, 
до революции, а на самом деле — совсем в другую эпоху, «в сонме 
бурь и гроз»?
Но не будем задавать риторических вопросов, а лучше вглядимся 
пристальнее и вчитаемся в есенинские дореволюционные стихи. 
Обратим внимание на три стихотворения, помеченные 1915—1916 гг. 
и объединённые одной темой — гибель живого существа по вине человека, — «Корова», «Лисица» и «Песнь о собаке». Герои в них показаны в самый трагический момент: потери детёнышей или собственного умирания — и даны как бы изнутри, в муках и страданиях. 
Корова «думает грустную думу о белоногом телке», которого отняли 
у неё и зарезали. Тяжело раненной лисице всё чудится «в колючем ды

ме выстрел». Измученной собаке месяц кажется одним из её погибших щенков.
Есенинские звери не басенные аллегории, не олицетворение человеческих пороков и добродетелей и не предлог для философских раздумий и аналогий с духовной жизнью человека, как, например, Чанг 
у Бунина или каурый жеребец у Клюева: «Вздыхает каурый, как грешный мытарь: / “В лугах Твоих буду ли, Отче и Царь?”. В отличие от 
клюевского жеребца корова у Есенина предаётся не человеческим, а 
коровьим вздохам и видит коровьи сны: «Снится ей белая роща (зелёные верхушки берёз ей не видны. — Л.Б.) и травяные луга»; лисица 
тревожно подымает голову, слыша «звонистую дробь»; собака еле 
плетётся, «слизывая пот с боков», т.е. ведут себя естественно и достоверно. И в то же время это не бездушные твари. Да, они бессловесны, 
но не бесчувственны и по силе своих чувств не уступают человеку. 
Более того, поэт обвиняет людей в бессердечии и жестокости по отношению к «братьям нашим меньшим».
Итак, общность этих трёх стихотворений, особенно «Коровы» и 
«Песни о собаке», несомненна: материнское горе, отнятые дети, «выгонщик грубый» и «хозяин хмурый»; приём умолчания в кульминации и безотрадный финал.

И на колу под осиной
Шкуру трепал ветерок.
И жалобно, грустно и тоще
В землю вопьются рога ...

И так долго, долго дрожала
Воды незамёрзшей гладь.
Покатились глаза собачьи ...

Похоже, что стихи о корове и собаке создавались либо были задуманы в один период времени.
В дальнейшем С. Есенин не раз будет писать о животных, но в центре его внимания окажутся не драматические судьбы собратьев по 
природе, а переживания лирического героя при общении с ними: 
«Милый, милый, смешной дуралей, / Ну куда он, куда он гонится?» 
(«Сорокоуст»); «Дай, Джим, на счастье лапу мне» («Собаке Кача- 
лова»); «Хочешь, пёс, я тебя поцелую / За пробуженный в сердце май» 

(«Сукин сын»); «Каждая задрипанная лошадь / Головой кивает мне навстречу. / Для зверей приятель я хороший» («Я обманывать себя не 
стану»). А вот как рисовал коней молодой стихотворец:

Храпя в испуге на свою же тень,
Зазастить гривами они ждут новый день. <...>
Уставясь лбами, слушает табун,
Что им поёт вихрастый гамаюн.
А эхо резвое, скользнув по их губам,
Уносит думы их к неведомым лугам.

(«Табун», 1916)

Выскажем ещё одну догадку о возникновении замысла «Песни о 
собаке». В 1915 г. в журналах появилось два стихотворения о соба- 
ках — В. Маяковского «Вот так я сделался собакой» (Новый Сатири- 
кон. 1915. № 31) и Г. Анфилова «Собака» (Современник. 1915. № 1). 
Пафос первого — протест против озверения человека: «Весь как есть 
искусан злобой», «Чувствую — не могу по-человечьи», «а у меня изпод губы — клык», «у меня из-под пиджака развеерился хвостище и 
вьётся сзади, большой, собачий». Во втором собака выступает как мистическое существо, рождающее непонятную новую жизнь. Читал ли 
Есенин эти стихи? Думается, да. Потому что его «Песнь о собаке» 
звучит как полемический отклик и на тот, и на другой текст.
Есенин проходит мимо основного мотива Маяковского — отчуждения и отверженности личности в обществе.

И когда, ощетинив в лицо усища-веники,
толпа навалилась,
огромная,
злая,
я стал на четвереньки
и залаял:
Гав! гав! гав!

Есенина же интересуют «очеловеченные» звери, и его собака способна на глубокие чувства, а её горе безмерно и беспредельно, но совершенно недоступно разумению «хмурого хозяина», равнодушно и 
привычно выполняющего обычное в крестьянском быту «дело» — 
«утопление» слепых щенят.

В свою очередь, Маяковский, возможно, полемизировал с Ф. Сологу- 
бом, стихотворение которого «Когда я был собакой» (Новая жизнь. 1913. 
№ 12) тоже было посвящено превращению человека в собаку, но изображало не само это перевоплощение, а смерть собаки-человека, вознесение 
его-её в рай («душа моя в рай возлетит») и беседу с Богом. Оттого предсмертные собачьи муки даны как предвестие будущего блаженства.

Взметнусь я, и взвою, и охну,
На камни свалюся и там,
Помучившись мало, издохну,
И Богу я дух мой отдам.

А шутовская, пародийная концовка окончательно снимает заметный вначале драматизм: «Ну, какая я дворняжка, / Я искусство люблю, я — поэт».
Весьма вероятно, что и Есенину попалось на глаза это стихотворение, так как в том же номере журнала была помещена рецензия на хорошо знакомый ему сборник С. Клычкова «Потаённый сад». Отметим 
и случайную, быть может, перекличку: сологубовский «камень в висок», брошенный «подгулявшим проказником», оборачивается в есенинской «Песне» «камнем в смех» вместо подачки.
Если стихи Маяковского и Сологуба могли вызвать у Есенина скорее всего бессознательное отталкивание, то «Собака» Анфилова, по 
всей вероятности, послужила толчком для создания «Песни о собаке» 
и подсказала исходную ситуацию: утром, в заброшенном сарае, на 
старом тряпье собака рожает щенят.

В одиноком сарае нашла
Кем-то брошенный рваный халат,
Терпеливо к утру родила
Дорогих, непонятных щенят.
Стало радостно, сладко теперь
На лохмотьях за старой доской,
И была приотворена дверь
В молчаливо рассветный покой.
От восторга в парче из светил
Уходили ночные цари.
Кто-то справа на небе чертил
Бледно-жёлтые знаки зари.