Мобилизованное Средневековье: в 2 т. Т. I: Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

МОБИЛИЗОВАННОЕ 
СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

Том I

МЕДИЕВАЛИЗМ 
И НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕОЛОГИЯ 
В ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ 
ЕВРОПЕ И НА БАЛКАНАХ

ИЗДАТЕЛЬСТВО САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Под редакцией Д. Е. Алимова и А. И. Филюшкина

© Санкт-Петербургский  
 
государственный университет, 2021 

© Коллектив авторов, 2021

УДК 94(41/99)
ББК 63.3(45)4
 
М74

К о л л е к т и в  а в т о р о в :

Д. Е. Алимов, Е. С. Дилигул, Е. А. Колосков, 
Д. Д. Копанева, Н. Н. Мутья, А. В. Сиренов, 
А И. Филюшкин, Т. Г. Черных

Р е ц е н з е н т ы :

д-р ист. наук, проф. Г. Ф. Матвеев (Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова);
д-р ист. наук А. Ю. Прокопьев (С.-Петерб. гос. ун-т)

Рекомендовано к печати 
Научной комиссией в области истории и археологии  
Санкт-Петербургского государственного университета

Мобилизованное Средневековье: в 2 т. Т. I: Медиевализм и нацио- 
нальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах 
/ под ред. Д. Е. Алимова и А. И. Филюшкина. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. 
ун-та, 2021. — 476 с., [32] л. ил. 
ISBN 978-5-288-06139-4 (Т. 1)
ISBN 978-5-288-06138-7 (общ.)

Книга посвящена исследованию феномена медиевализма в Центрально-Восточной 
Европе (Польша, Чехия, Словакия, Венгрия, Прибалтийские страны) и на Балканах. 
Понимаемый как использование средневековых символов и образов для придания смысла 
современным процессам в Новое и Новейшее время, он проявлялся в высокой и массовой 
культуре, литературном и художественном творчестве, политическом и национальном 
дискурсах, а также во всех сферах жизни, использующих символику, — от декоративноприкладного искусства до коммерческой рекламы и компьютерных игр. В фокусе внимания 
авторов — использование медиевальных концептов для формирования национальной 
идентичности, в национальных культурах и идеологии национализма. 
Издание адресовано специалистам, но будет полезно как студентам, так и всем 
интересующимся историей.

УДК 94(41/99) 
ББК 63.3(45)4

Издание осуществлено при поддержке Санкт-Петербургского 
 государственного университета в рамках Конкурса монографий — 2019 

 Исследование выполнено при поддерке Российского научного фонда 
(проект № 16-18-10080) 

М74

ISBN 978-5-288-06139-4 (Т. 1)
ISBN 978-5-288-06138-7 (общ.)

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение, или Для чего понадобилась мобилизация Средневековья? (Д. Е. Алимов, 
А. И. Филюшкин) ............................................................................................................ 
5

Глава I. Медиевализм до медиевализма. Историческое воображение 
и этнический дискурс в средневековой Центрально-Восточной Европе

Этнический дискурс Средневековья как пролог к медиевализму. — Славянские 
этногенетические легенды: единство в многообразии. — «Соперники Рима»: 
прославленные предки в историческом воображении классического Средневековья. — «Другой Рим»: антикизация прошлого в историческом воображении. — 
Историзация славянской общности: легенда о Чехе, Лехе и Русе. — Историческое 
воображение Средневековья и путь к медиевализму (Д. Е. Алимов) .......................... 
17

Глава II. Протомедиевализм. Историческое воображение и идентичность 
во второй половине XV — середине XVIII века

Протонациональный дискурс и образы прошлого в раннее Новое время. 
(Д. Е.  Алимов). — Библейские первопредки в этногенетических мифах: генезис 
и эволюция образов (А. В. Сиренов, А. И. Филюшкин). — Этимологический метод 
в мифотворчестве и историзация мифов (на примере легенды о Чехе, Лехе и 
Русе). — Историзация коллективной идентичности: протонациональные идеологии 
Центрально-Восточной Европы. — Южные славяне: иллиризм. — Южные славяне: 
готицизм (Д. Е. Алимов). — Речь Посполитая: сарматизм. — Великое княжество Литовское: римский миф. — Украина: хазарский миф (А. И. Филюшкин). — Историческое воображение в дворянских генеалогиях (Д. Е.  Алимов, А. И. Филюшкин). — 
Историческое воображение раннего Нового времени и путь к медиевализму 
(Д. Е.  Алимов) .......................................................................................................... 
63

Глава III. В поисках своего прошлого. От Просвещения к романтическому 
национализму (вторая половина XVIII — первая половина ХIХ века)
Изменения национально-государственного облика Центрально-Восточной Европы 
и Балкан в Новое время (А. И. Филюшкин). — Становление национализма в Центрально-Восточной Европе и медиевализм. Просвещение и открытие Средневековья. — Чех, Лех и Рус: закат легенды (Д. Е. Алимов). — Славянская филология: 
открытие славянских древностей (Д. Д. Копанева, А. И. Филюшкин , Т. Г. Черных). — 
Фольклор и история. Славянский миф И. Г. Гердера. — Миф, созидающий нацию: 
Средневековье в оптике романтического национализма. — «Сыны свободы»: медиевальные образы славянской архаики. — «Между немцами и татарами»: медиевальные образы национальной борьбы (Д. Е.  Алимов). — Польский медиевализм: от 
сарматизма к мессианизму. — «Мы погибли, но можем спастись в Средневековье!»:  
храм Сивиллы как место сохранения польской истории (А. И. Филюшкин). — Сербский национализм и косовский миф (Е. А. Колосков, Т. Г. Черных). — Болгарский 
медиевализм. Древние болгары Юрия Венелина (Е. А. Колосков, Т. Г. Черных). — 
Итоги эпохи романтического национализма (Д. Е.  Алимов) ...................................... 
121

Глава IV. На пути к модерну. Переосмысление прошлого в пользу будущего 
(середина  XIX — начало ХХ века)

Освобожденные народы, новые страны (А. И. Филюшкин). — Медиевальные образы в южнославянских странах на рубеже XIX и ХХ веков. — Научить настоящему 
прошлому: балканские школьные учебники о национальных средневековых 
корнях (Е. А. Колосков, Т. Г. Черных). — Медиевализм в Венгрии Нового времени 
(Д. Е.  Алимов, А. И. Филюшкин). — В тени  Австро-Венгерской империи: хорват

ский медиевализм (Д. Е. Алимов). — Медиевальные поиски западных славян 
второй половины XIX — начала XX века. Польша (Н. Н. Мутья, А. И. Филюшкин). — 
Чехия и Словакия (Н. Н. Мутья, Д. Д. Копанева, А. И. Филюшкин). — Медиевализм в славянских странах в годы Первой мировой войны (Е. А. Колосков, 
А. И. Филюшкин) ..................................................................................................... 
173

Глава V. От национальных государств к новым национальным государствам. 
Медиевализм в зарубежных славянских странах в короткий ХХ век

Медиевализм в западнославянских национальных государствах между мировыми 
войнами. — Польша (Д. Д. Копанева, А. И. Филюшкин). — Литва (А. И. Филюшкин). — 
Чехословакия (Н. Н. Мутья, А. И. Филюшкин). — Медиевализм на Балканах между 
двумя мировыми войнами (Д. Е. Алимов, Е. А. Колосков, Т. Г. Черных). — Медиевализм в славянских странах в годы Второй мировой войны (Е. А. Колосков, А. И. Филюшкин). — Старые и новые формы медиевализма в 1950–1980-х годах (Е. А. Колосков, Д. Д. Копанева, А. И. Филюшкин, Т. Г. Черных) ...................................................  229

Глава VI. Зачем нам сегодня Средневековье? 
Проявления медиевализма в современных славянских и Балканских странах

Новый облик и функции медиевализма на рубеже XX и XXI веков (Д. Д. Копанева, 
А. И. Филюшкин). — Видеоигры на тему славянского Средневековья (Д. Д. Копанева). — Славянское фэнтези и детская литература (Е. С. Дилигул, Т. Г. Черных). — 
Современные музеи: поиск новых форм в презентации национального (А. И. Филюшкин, Т. Г. Черных). — Современная кинематография славянских стран и медиевализм (Д. Д. Копанева). — Тема Средневековья в школьном образовании 
Балканских и славянских стран в начале XXI века (Е. А. Колосков, Т. Г. Черных). — 
Традиционный медиевализм, новый медиевализм: трансформации медиевального дискурса в современных Польше и Литве (А. И. Филюшкин) ........................... 273

Глава VII. Медиевализм как инструмент обретения исторического наследства

Идея славянского единства и медиевализм. — Чужое Средневековье: почему 
Немецкий орден не популярен в современной Прибалтике? (А. И. Филюшкин). — 
Конструирование исторических мемориалов: обретение могил средневековых 
правителей (Д. Д. Копанева, А. И. Филюшкин, Т. Г. Черных). — Моделирование 
средневековых реликвий власти как форма стихийного медиевализма (Е. А. Колосков, Д. Д. Копанева, А. И. Филюшкин). — Дувно — легендарная столица первого короля Хорватии (Д. Е.  Алимов). — «Наши предки — великие гунны!»: споры 
о происхождении болгарского народа на Балканах в Новое и Новейшее время. — 
«Македонское царство»: спор о праве на средневековую историю между Республикой Северная Македония и Болгарией. — Косовский миф: между Сербией и 
Албанией (Е. А. Колосков). — Русинский медиевализм в контексте национального 
строительства (Д. Е.  Алимов) ................................................................................... 321

Заключение (А. И. Филюшкин) ....................................................................................... 378

Примечания ................................................................................................................... 381

Географический указатель ........................................................................................... 445

Именной указатель ........................................................................................................ 455

Список иллюстраций ..................................................................................................... 
471

ВВЕДЕНИЕ, ИЛИ ДЛЯ ЧЕГО ПОНАДОБИЛАСЬ 
МОБИЛИЗАЦИЯ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ?*

Вызвать прошлое — значит сделать его 
нашим собственным.
Д. Лоуэнталь

«Темные века закончились», «Стыдящиеся монахи», «Овсянка для священника — столь хороша, что невозможно оторваться!», «Давайте назовем их русскими — князь Владимир основал новую нацию», «Специально от крестоносцев», «Франция играет грязно (1204 г.)», «Это война! Три года спустя (1340 г.)», 
«Новости испанской инквизиции». Таковы заголовки газеты «The Medieval 
Messenger», на которой стоит дата 13 октября 1349 г.1 На самом деле она издана 
в Лондоне в 1996-м. Ее создатели хотели показать, как могла бы быть преподнесена древняя история современными газетчиками, как «новости Средневековья» звучали бы под пером журналистов ХХ в.
Феномен обращения к Средневековью для описания и истолкования современности получил название «медиевализм». Он проявляется в высокой и массовой культурах, литературном и художественном творчестве, политическом и национальном дискурсах, а также во всех сферах жизни, использующих символику, 
вплоть до коммерческой рекламы и компьютерных игр2. Данное явление интеллектуальной деятельности, творчества, культуры хорошо изучено прежде всего 
на примере Великобритании3, в несколько меньшей степени —  Франции4, Германии5, Скандинавских стран6, Италии7, США (страны, не имеющей своего Средневековья, но обретающей его именно через медиевализм)8 и других регионов9. 
История термина «медиевализм» восходит к середине XIX в. (ученые называют 1844, 1847 и 1853 гг. как даты его появления)10. Он развивался не менее 
двух столетий, XIX–XXI вв., что породило деление на «старый» и «новый» медиевализм11. Некоторые ученые, в соответствии с современными гендерными 
теориями, выделяют даже «женский» и «мужской» медиевализм12, существует 
и «гомосексуальный» медиевализм13. 
Увлечение этим направлением исследований нарастает. Как отметил Р. Утц, 
«если сравнить периоды 1950–1991 и 1991–2016 годов, то выяснится, что во второй из них вышло в семь раз больше книг и статей, использующих понятие “медиевализм”, то есть трактующих проблемы продолжающегося переосмысления 

* 
В тексте цифровыми индексами обозначены примечания авторов книги, расположенные 
в конце издания и содержащие библиографические описания источников.

средневековой культуры художниками, писателями и учеными в постсредневековые эпохи»14. Р. Утц утверждает, что сегодня «академические исследования 
Средневековья — только часть более широкого культурного феномена “медиевализма”, продолжающегося изучения, переписывания, переопределения средневековой культуры в постсредневековые времена… в эпистемологическом 
отношении продукты и практики академических трудов по медиевистике ни 
в коем случае не стоят выше других переосмыслений прошлого»15.
Почему возник медиевализм? Причин оказывается достаточно много. Прежде всего, этот феномен появился как реакция общества и человека на потребность в красивом мифе о своем прошлом. По словам З. Баумана, «пришел черед 
выдать кредит прошлому — кредит доверия (заслуженно ли?) как месту все еще 
свободного выбора, на которое возлагаются еще не поруганные надежды»16. 
Как говорил Шатобриан, «чем отдаленнее времена, тем более волшебными они 
представляются»17. Первоначально обращение к Средневековью было неотъемлемой частью романтического мироощущения18, победой дионисийства над 
аполлоническим принципом в культуре и искусстве. Средневековье воспринималось как романтическая антитеза классике. Медиевализм не реконструировал реальную историю Средних веков, но использовал научное знание как источник информации, образов и идей, осмыслял их в художественных категориях19. Это не память о прошлом, а конструирование этой памяти. В большинстве 
случаев речь идет о вымышленном, придуманном, воображенном прошлом, 
которое ученые мужи раскритиковали бы за несоответствие исторической 
действительности; но в данном феномене релевантность исторической правде 
второстепенна, хотя истина нередко и декларируется как идеал, что не мешает 
сочинять абсолютно фантастические истории под маркой открытия истинной 
картины Средневековья20.
Почему люди не столько реконструируют, сколько придумывают картины давно минувших эпох? Почему, как выразился Д. Лоуэнталь, «многих более привлекает поклонение прошлому, чем попытка отыскать подлинное 
прошлое»?21 В ХХ в. происходят серьезные изменения носителей памяти. Сегодня социальная память уступила место коллективной (термин М. Хальб- 
вакса). Под коллективной памятью понимаются коллективно разделяемые репрезентации прошлого* (отсюда, собственно, и возникают универсальные для 

* 
Мы не касаемся незавершенной в науке дискуссии о соотношении социальной, национальной, политической, коллективной и культурной памяти, так как один только обзор историографии вопроса может составить отдельную книгу (см.: Gedi N., Elam Y. Collective Memory: 
What is it? // History and Memory. 1996. Vol. 8, no. 2. P. 30–50; Kansteiner W. Finding Meaning in 
Memory: A Methodogical Critique of Collective Memory Studies // History and Theory. 2002. Vol. 
41, no. 2. P. 179–197; Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004; Джадт Т. «Места памяти Пьера 
Нора»: Чьи места? Чья память? // Ab Imperio. 2004. № 1. С. 44–71; Рикер П. Память, история, 
забвение. М., 2004; Cultural Memory Studies: An International and Interdisciplinary Handbook / 
eds А. Erll, A. Nünning. Berlin, 2010; Aссман А. Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика. М., 2014; Сафронова Ю. А. Историческая память: Введение. 
СПб., 2019; и т. д.).

всей нации места памяти). П. Нора назвал этот процесс деколонизацией «всех 
малых народов, групп, семей, всех тех, кто обладал сильным капиталом памяти и слабым капиталом истории, конец обществ-памятей, как и всех тех, кто 
осуществлял и гарантировал сохранение и передачу ценностей, конец церкви 
или школы, семьи или государства, конец идеологий-памятей, как и всего того, 
что осуществляло и гарантировало беспрепятственный переход от прошлого 
к будущему или отмечало в прошлом все то, что было необходимо взять из него 
для изготовления будущего, будь то реакция, прогресс или даже революция»22.
В наши дни в социально-культурном плане утрачено то, что Хальбвакс называл рамкой (cadre) представлений о прошлом, образованной базовыми, социальными воспоминаниями (ориентирами). Раньше эту рамку из поколения 
в поколение транслировали семья и социальный слой, к которому принадлежал индивид. Благодаря изменениям в устройстве общества, росту социальной 
мобильности, упрощению сословных перегородок, маргинализации, миграции 
утрачивается память социальных групп. Именно они, как показал М. Хальб- 
вакс, долгое время были носителями коллективной памяти23. В наши дни, как 
считают ученые, почти невозможно говорить о таких феноменах, как «память крестьянства», «память рабочих» или «память горожан-ремесленников». 
В наши дни коллективная память, как справедливо отметил П. Нора, сохраняется только в виде памяти нации, хотя он же далее утверждал, что «нация 
не является больше той объединяющей рамкой, которая ограничивает сознание определенной общности людей»24. 
На рубеже ХХ и XXI вв. процессы еще более усложнились, поскольку расширяющаяся глобализация с ее мультикультурализмом подрывает основы коллективной памяти как памяти национальной. Само понятие «нация» сегодня 
значительно отличается от того, что под ней понималось в 1882 г. в знаменитой 
сорбоннской речи Э. Ренана25, и даже «воображаемые сообщества» Б. Андерсона в наши дни далеко не полностью отражают взаимовлияние национализма 
и глобалистического космополитизма26. Д. Хапаева высказала радикальную 
«антинациональную» идею, что «…одна из причин распада идеи нации коренится в потере современными нациями права на национальную историю. Способна ли сегодня национальная история Германии, Италии, Франции, России 
быть источником позитивной идентичности? В XX веке история этих наций… 
бросила вызов тем ценностям, которые провозглашались и продолжают провозглашаться основами общества и принципами политики. Без отказа от идеи 
национальной исключительности, без отказа от претензий на право сохранить 
историю нации невозможно сосуществование как Европы, так и России со 
своим “непреодолимым прошлым”. Осознание этого — не призыв к забвению 
страшных событий прошлого, а неизбежная плата за них, необходимая составляющая тех глобальных изменений, которые обозначили конец эпохи Просвещения. Отказ от того, что являлось основой национального сознания, национальной гордости, национального чувства, национальной истории может 
привести к возникновению новых форм самосознания. Наше время — время 
космополитизма. Это и расплата, и начало нового пути»27. 

Однако этот глобалистский «новый путь» многих пугает, потому что означает отречение от существующей идентичности во имя «проекта будущего», 
который сформулирован довольно абстрактно и неотчетливо, как некий комплекс ценностей с неоднозначным механизмом и непредсказуемым результатом их практического воплощения. Оставляя в стороне оценку этого выбора 
идентичности, выбора между мультикультурным и национальным, констатируем только, что реакция общества на саму постановку вопроса о таком выборе 
очень разная, вплоть до полярного радикализма, который может проявляться 
как в полном отказе от национальной идентичности, так и в национализме. 
Для немалой части общества в этом культурном контексте прошлое выступает скрепой, позволяющей обрести почву под ногами, особенно в полинациональных социумах. Если современные малые мононациональные государства еще могут опереться на глобализм как идеологию, которую можно сформулировать следующим образом: «Мы обретаем будущее своей нации в ее слиянии с Европой», 
то для полинациональных неизбежен вопрос: что, собственно, объединяет наши 
народы и регионы в единое государство, и зачем мы объединились? После краха 
империй, после отказа от коммунистического проекта (его можно расценить как 
квазиглобалистский) единственной скрепой, претендующей на конвенциональность в постсоциалистическом мире, куда входит вся Центрально-Восточная Европа и Балканы, выступает общая история и общая (коллективная) историческая 
память. Чем глубже эти центростремительные исторические корни, тем они значимее, тем легче их конструировать и воображать (более близкие к нашим дням 
эпохи подвержены верификации, а древнее прошлое можно представить каким 
угодно). Таким образом, идеальным инструментом для современной коллективной памяти и исторической политики является медиевализм, мобилизация 
Средневековья для запросов современной коллективной памяти.
Медиевализм является сложным явлением. С одной стороны, это феномен 
элитарный, порожденный во многом именно культурой, эстетизмом истеблишмента и интеллектуалов. С другой — он не получил бы столь широкого распространения, если бы не оказался созвучен настроениям масс. Медиевализм 
в силу специфики предмета (трудность постижения Средневековья) невозможен без квалифицированных, профессиональных исторических реконструкций, иначе он будет неубедителен. В то же время в силу образной, дискурсивной 
природы он живет именно в памяти и находит воплощение в символике мест 
памяти. Медиевализм оказывается на стыке памяти и истории, служит инструментом исторической политики, потому что он выступает одним из ресурсов, 
к которому обращаются при формулировании национальной, политической, 
культурной идентичности. Он поставляет материал для формирования первооснов — идеи происхождения и первенства, идеи славного величественного 
прошлого, образов исторических героев и т. д.
Как блестяще выразился Август Хекшер, «Родину необходимо сформулировать… а затем сохранить»28. Для этого нужны маркеры, опорные точки, символическое воплощение образов прошлого в останках. М. Хальбвакс именовал 
все это «ориентирами» (в русском переводе возник термин «реперные точ

ки»29), а Э. Смит эффектно определил их как «бейджи нации»30. П. Нора очень 
точно назвал их «местами памяти». Под ними понимаются символы культурной идентичности, воплощенные в «останках» (некоторых физически существующих объектах), в которых «память кристаллизуется и находит свое убежище». Это «крайняя форма, в которой существует коммеморативное сознание 
в истории, игнорирующей его, но нуждающейся в нем… Это то, что скрывает, 
облачает, устанавливает, создает, декретирует, поддерживает с помощью искусства и воли сообщество… Места памяти рождаются и живут благодаря чувству, 
что спонтанной памяти нет, а значит, нужно создавать архивы, нужно отмечать 
годовщины, организовывать празднования…». Их суть — в возвратном движении от свершившегося к истории и обратно в память. Некий объект или образ как бы вынимается из общей ткани прошлого, наделяется особым смыслом 
и помещается обратно в историческое пространство уже в качестве реперной 
точки памяти. Он одновременно материален, символичен и функционален31. 
И хотя, безусловно, места памяти бывают не только медиевальные, в общей 
системе мест памяти, формулирующих понятие Родины для нации, средневековые ориентиры абсолютно необходимы — они доказывают древность происхождения, длительность традиций, превосходство над другими нациями. Настоящее, в принципе, всегда строится на фундаменте прошедших веков. Д. Лоуэнталь выделял следующие эвристичные категории, которые выступают в качестве 
средства отбора информации из прошлого: 1) прошлое узнаваемо и понятно 
(в отличие он настоящего); 2) прошлое несет в себе подтверждение правильности происходящего; 3) прошлое служит фундаментом нашей индивидуальной 
и групповой идентичности; 4) в прошлом можно найти руководство к действию, 
вдохновляющие примеры; прошлое делает настоящее более понятным и узнаваемым; 5) знание прошлого обогащает нас культурно и интеллектуально; 6) в прошлое можно ментально бежать из настоящего32 (о такой потребности свидетельствует популярность движения реконструкторов). Люди нуждаются в прошлом, 
которое они, будучи не в силах до конца познать, пытаются вообразить.
И здесь встает вопрос: что именно воображать, какую эпоху реконструировать как свой символический мир? Выбор объекта вытекает из потребностей. 
Для идентичности человеку и социуму надо иметь систему объяснительных образов, отвечающих на вопрос: «Кто мы?».
Эта система организована исторически, как отметил Ф. Ницше: «Чем глубже 
у данного человека заложены корни его внутренней природы, тем бóльшую 
часть прошлого способен он переработать по-своему»33. Она включает в себя:

1. Рассказ о происхождении народа «origo gentis»; желательно красивый, релевантный этногенетическим легендам соседей и даже превосходящий их; 
при этом, чем древнее корни и чем они больше возводятся к «почетным» 
предкам (арийцы, римляне и т. д.), тем лучше.
2. Рассказ о событиях, являющихся ключевыми моментами в истории («события, создавшие народ»). Это миграционные мифы (откуда пришли и куда 
ходили), рассказы о войнах, восстаниях, завоевании территорий иноземца

ми и борьбе за свободу, об обретении веры, строительстве городов и храмов, о знаменитых исторических персонажах и т. д.
3. Объяснение происхождения особенностей культуры (в широком смысле), 
народного характера, обычаев и ритуалов повседневной жизни и т. д.
4. Рассказ о народных героях и их подвигах.
5. Рассказ о святых, связанных с ними чудесах, реликвиях и святых местах.
6. Рассказ о культурных героях (изобретателях, наставниках, творцах и т. д.).
7. Легенды о происхождении вещей — национальных символов (инсигний 
власти, чудотворных икон и реликвий, элементов национальной одежды, 
блюд национальной кухни, элементов строений, предметов быта, домашнего обихода и т. д.). По определению Д. Лоуэнталя, «тот факт, что этими вещами обладали предки, делает их также и нашими вещами»34. 

Каков источник этих мифов и легенд? Он должен отвечать трем характеристикам. Во-первых, авторитет его должен быть непоколебим, а исторические 
сведения — значимы. Следовательно, крайне желательна как можно бóльшая 
древность, которая сама по себе придает весомость повествованию. Это должна быть славная эпоха, насыщенная событиями, которыми можно гордиться, 
благодаря механизму забвения освобожденная от негативных моментов, о которых нация не хочет вспоминать. Как выразился М. Каммен, история должна 
быть очищена от вины; по его мнению, наследие должно наполнять нас гордостью, а не стыдом35. Во-вторых, те или иные истории должны преподноситься 
как реально бывшие события, историческая истина, зафиксированная на страницах школьных учебников, в национальных ценностях, установленных памятниках и т. д. В-третьих, история, к которой обращаются, должна быть трудно 
проверяема на соответствие научным критериям, иметь широкое поле для интерпретаций и трактовок, которые и позволяют вносить в историческое знание 
идеологически востребованные конструктивистские коррективы. По блестя- 
щему выражению Д. Лоуэнталя, «невежество наравне с удаленностью защищают прошлое от тщательного разбора… прошлое восхищает больше, являясь 
царством веры, а не фактов»36.
Под все эти требования идеально подходит эпоха Средневековья. Она достаточно древняя, имеет свою серьезную научную историографию и в то же 
время по множеству сюжетов Средневековье любого народа дает пространные возможности для разнообразных толкований. По словам З. Баумана, «податливость и управляемость прошлого, его подверженность формовке и преображению стали одновременно sine qua non (непременным; букв. — тем, без 
чего невозможно. — Авт.) условием политики памяти, ее почти аксиоматической презумпцией легитимности и ее принятым по умолчанию согласием 
на постоянную реконструкцию событий»37. В истории Средневековья тесно 
переплетены с мифами и легендами релевантные прошлому исторические 
реконструкции. Под эти характеристики подошла бы и Античность, но она 
была далеко не у всех европейских народов. Для тех, кто не вошел в орбиту исторического и культурного контекста Древней Греции и Великого Рима,