Самое счастливое утро: Повести. Рассказы. Очерки

 НИКОЛАЙ УСТЮЖАНИН
САМОЕ СЧАСТЛИВОЕ
УТРО
Повести    Рассказы    Очерки
Вологда
2020

УДК 82.09:908(075.8)(475.12)
ББК 83.3(2Рос-4Вол)
 
У25
Устюжанин, Николай
У25  
Самый счастливый утро : Повести. Рассказы. Очерки / Николай  
          Устюжанин. - Вологда : Родники, 2020. - 320 с.
           ISBN 978-5-6044163-6-5
В книгу Николая Устюжанина вошли художественные произведе- 
ния, в которых автор стремится представить подлинную картину недав- 
него  прошлого  и  современности.  «Повести  и  рассказы,  органично  объ- 
единённые в книгу, - это поэтическая проза, отличающаяся особенным  
лирическим настроением» (Александр Киров).
УДК 82.09:908(075.8)(475.12)
ББК 83.3(2Рос-4Вол)
‹ Оформление «ЦыФро», 2020 
‹ Издательство «Родники», 2020
ISBN 978-5-6044163-6-5  
‹ Устюжанин Н., 2020
 
 
 

ПОВЕСТИ НИКОЛАЯ УСТЮЖАНИНА 
Повесть Николая Устюжанина «Мое советское детство» 
без идеологического нажима рисует далеко не благостную, но 
чрезвычайно интересную, счастливую картину того времени, - 
времени человеческого тепла и уюта, которого нам так сейчас 
не хватает. Повесть полна зримых, запоминающихся деталей. 
Автор предпринял попытку реализовать большой и смелый 
замысел: рассказать не только о своем детстве, отрочестве и 
юности, но и о нашем советском прошлом, на фоне последних 
десятилетий, воспринимаемом именно как детство. Читается 
повесть легко, с неослабевающим интересом и привлекает ритмом повествования и его эмоциональностью. Герой её перемещается не только во времени, но и в пространстве: Волга, Красная Поляна, Волгоград, Сочи, Ростов-на-Дону, Вологодчина, 
Майкоп. Это путешествие не только в прошлое, но, кто знает, 
может, и в наше будущее… Этим повесть и ценна - радостью, 
светлым настроем искренней души и благодарностью за великое счастье просто жить на белом свете.
«Перестроечная» юность»  возвращает нас в бурные годы, 
закончившиеся катастрофой для общей родины - СССР. Но 
описание происходивших событий, до конца не понятых и по 
сей день, не превращается в самоцель - повествование скрепляет лирический образ главного героя, Юрия Суханова. Взгляд 
рассказчика обращён не только на внешние факты, - внутренние причины нашей драмы раскрываются постепенно, по мере 
развития сюжета.
Повесть «Вечернее солнце» является заключительной частью биографической трилогии. Но она - вещь самостоятельная и самоценная. Как всегда, автор передаёт движение времени вроде бы скупо, но зримо и с глубоким подтекстом. Ему 
не нужно его оценивать - сцепление прошедших десятилетий 
само высвечивает подлинную их картину. Особенно удачной 
стала концовка повести, выводящая её на совершенно новый 
художественный уровень.
3

Слова Есенина: «Лицом к лицу Лица не увидать. Большое видится на расстоянье…» в полной мере подтверждаются 
и в повестях Николая Устюжанина.
Когда я редактировал тексты, то неожиданно для себя так 
увлёкся чтением, что забыл об обязанностях. Желаю читателям такого же удовольствия от погружения в глубину времени, 
возрождённого в трилогии.
Александр Цыганов, 
 
прозаик, литературный консультант 
 
Вологодской писательской организации
4

МОЕ СОВЕТСКОЕ ДЕТСТВО
Повесть
Ирине Николаевне Трапезниковой,
автору идеи
И пусть - дракон ее язви -
Жизнь пропиталась липкой ложью…
Ведь ностальгия по любви -
Не ностальгия по безбожью.
Глеб Горбовский
Море поет вечернюю песню. Голос волны становится все 
более доверительным и трепетным, его тембр - нежным. Красное солнце почти растворилось в воздухе, спрятав свои летние 
лучи в туманной пленке неба, и затихло, отдыхая от дневной 
работы. Покрикивают чайки, ищущие корм в волнистой зыби 
светло-стального цвета, нехотя отдает дневной жар каменистая 
галька… Но вот багрово-алый диск, окрашивая все в затухающий розовый цвет, медленно, но неотвратимо погружается в 
море. Лента, сотканная на воде из лучиков красного космического цветка, сужается и блекнет, укорачиваясь и испаряясь. 
Небо теряет вишневую окраску и приобретает бежевый оттенок… Вот светило наполовину опустилось за горизонт, слева 
и справа свод посерел, будто горюя от расставания, стал призрачным и начал темнеть. Лишь в вышине, над золотистым 
венчиком уходящей звезды горит заря, но и она свернет свой 
вечерний шлейф, когда прощальный кусочек солнца, захлебнувшись в морской волне, погаснет…
Я сижу на еще теплом пляже и думаю о времени… Время - 
настоящая тайна, чудо из чудес Оно то сжимается кольцами, 
5

то устремляется в вечность. Оно способно разбить твою жизнь 
на несколько жизней, или наоборот, все свести к одной бесценной вожделенной минуте. Оно не знает меры в любви и в заточении, оно вольно в одну секунду решить чью-то судьбу… 
Я боюсь его, я восхищаюсь им, я мучительно ищу ответ на вопрос: что такое время" Почему оно так неожиданно наносит 
свой удар, почему так коварно стучится в память по ночам" Я 
не способен его понять. Невозможно постичь его тайные ходы 
и расплести лабиринты внутренних сцеплений. Все чувствую 
- и не могу осознать, все вижу - но не в силах освободиться 
от этих видений… Кто мне поможет познать великую тайну 
страшного, безмерного и бессмертного времени"
Только Бог…
Мои родители познакомились в Великом Устюге, на катке, в 
двух шагах от которого до сих пор стоит здание, где услышали 
мой первый крик. Мама, Евгения Степановна, была студенткой 
педучилища, а папа, Василий Егорович Суханов, - курсантом 
речного училища. 
Появился я на свет в 1961 году. Назвали Юрой - в честь Гагарина.
Роды были тяжелейшими, маму парализовало, а потом обнаружили еще и туберкулез. Врачи сказали, что ей не жить, но 
моя бабушка выходила дочь куриным бульоном. Больше детей 
у мамы не было.
Папа ходил франтом, речником, даже одно время капитаном, так что летом мы жили на корабле, а зимой - где придется. 
Поначалу в Кузино, - на противоположном берегу от Великого 
Устюга. 
Помню себя с четырех лет. Поездку к бабушке на санях, - 
их папа перевернул в подпитии; мотоцикл, на котором нас с 
двоюродной сестрой сфотографировали; помню в деталях мой 
ужас в кинотеатре, когда смотрел сказку «Морозко» (испугался 
медвежьей головы). 
На Волге  
В 1965-66 годах и летом 1967-го мы жили на Волге, в Тольятти, где мама крестилась сама и крестила меня. Папа протестовал, но без успеха. Крещение врезалось в память особенно 
ярко. 
6

Произошло мое второе рождение в Старом городе, - районе 
Тольятти, который раньше назывался Ставрополь-на-Волге, в 
церкви Казанской иконы Божией Матери. Незадолго до крещения я, шестилетний мальчик, посмотрел в кинотеатре фильм 
о средневековой инквизиции, поэтому в храм идти не хотел. 
Я всячески сопротивлялся и брыкался, а возле самой церкви 
устроил истерику и даже стал бросать камнями в толстого 
попа, которому прихожане принесли в дар несколько осетровых рыб, вяло шевеливших хвостами в какой-то объемной посудине. К моему удивлению, священник не обиделся, а потом, 
в храме, крестил меня и даже дал выпить с ложечки «сладкой 
водички». Внутри там все сияло, и было так красиво, хорошо и 
радостно, что я совсем успокоился. Пластмассовый крестик на 
веревочке храню до сих пор. 
Самые счастливые страницы детства связаны с Волгой. Мы 
прошли ее несколько раз от Ярославля до Астрахани и обратно. Папа был помощником капитана, мама - матросом, а я развлекал команду. Стоял за штурвалом (чуть не сели на мель), ловил рыбу, учился плавать, клянчил у речников пиво, пожирал 
настоящие астраханские арбузы по 4 копейки за килограмм, - в 
общем, жил в свое удовольствие. Все бы ничего, да надо было 
готовиться к школе. Алфавит заставил зубрить папа. Не на того 
напал Отец выходил из себя, доставал ремень. Наконец, нашелся: дал мне бинокль, и я произносил по слогам названия 
проходящих мимо пароходов. 
Кстати, по Волге ходило не просто много судов, а так много, 
что не протолкнуться: тяжелые сухогрузы, высокие контейнеровозы, длинные танкеры, стремительные пассажирские «Ракеты» и «Метеоры», белоснежные лайнеры с кинотеатрами и 
бассейнами на верхних палубах, военные корабли.
Однажды за нами увязались два серых ракетных катера - 
они беспокойно крутили своими локаторами, рыская в пене нашего следа. Я спросил отца, почему они идут по нашему курсу 
- папа объяснил: «Штурманы там морские, волжского фарватера не знают, вот и следуют за нами «хвост в хвост», отцепятся 
только у Каспия». 
Красота Волги, ее уютные города с золотыми куполами 
церквей и поклонными крестами, синие рассветы и розовые 
закаты, песни Зыкиной, звучавшие чуть ли не на каждом корабле, вольный дух матросской жизни - все это и сейчас связано 
у меня с родным и нежным словом: «Россия».
7

Мама - не только удивительный человек, но еще и учитель 
по призванию. Я был только один раз на ее уроке, но запомнил 
его на всю жизнь. Такого педагогического дара больше не видел никогда. Что сказать, ведь мама - учитель в шестом поколении, а я, стало быть, в седьмом. Но куда уж мне... 
Главой семьи у нас всегда была она. Ее упорству и находчивости можно было только позавидовать, - повторить было 
невозможно. Мама готова была работать кем угодно: хоть сучкорубом, хоть матросом, хоть учетчицей на лесопилке (было и 
такое), лишь бы быть рядом с отцом. Вспоминаются аэропорты 
тех лет, бесконечные очереди, ночевки на скамейках, «кукурузники» Ан-2 на летном поле, перелеты из конца в конец... В то 
время я побывал на борту всех советских аэропланов. 
Теплоход наш назывался «Ермак», это был толкач оранжевого цвета, мощный и несуразный на вид, но добродушный по 
характеру, впрочем, таким был и весь наш экипаж. Мы двигали 
баржи по спокойной бирюзовой воде, иногда попадали в шторм 
в Куйбышевском водохранилище, больше похожем на серое 
море, но самым верным нашим увлечением было шлюзование. 
Сам этот процесс - что-то невероятное: наш корабль под ровный шум насосов то погружался огромный шлюз, похожий на 
гигантскую бочку, то, наоборот, поднимался из преисподней к 
свету, к голубому сиянию вод, к слепящему солнцу и диковинным птицам, сидевшим на белоснежных колоннах гидросооружений сталинских времен.
Вечером в кают-компании, на стене которой висел портрет 
Ермака Тимофеевича, мы играли в домино, рисовали, смотрели 
по телевизору кинофильмы, футбольные репортажи с чемпионата мира 1966 года, где, кстати, наша сборная заняла лучшее 
в своей истории четвертое место (были люди в наше время); в 
общем, жили по-мужски. Случались, конечно, и недоразумения… Однажды к нам на корабль поступила на практику студентка какого-то речного вспомогательного училища. Мама 
сразу же ее невзлюбила, держала «под колпаком», а в поздних, 
почти ночных, семейных разговорах с отцом называла ее проституткой (вероятно, для профилактики). Я решил, что проститутка - то же, что и практикантка, и на следующий день, подойдя к девушке, спросил ее в лоб, моргая невинными глазами: 
«А, правда, что вы проститутка"» Был страшный скандал.
Но иногда наша речная жизнь поворачивалась совсем не 
смешной стороной… Отчетливо помню зимний день, широ8

кую полынью, заполненную ледяной кашей, - в нее провалился тракторист, перевозивший с корабля на корабль харчи в 
корчагах. С ужасом я наблюдал, как водолаз, надевший шесть 
одежек и скрепивший семь застежек, лез в эту жуть, испуская 
водяные пузыри… Парня нашли в трех метрах от полыньи, 
примерзшего спиной ко льду, - до спасения оставалось несколько секунд… Потом сказали, что ему было всего 20 лет.
Волга вошла в мою жизнь как сказка. Помню, как поразился 
городу-громадине Куйбышеву, - там фантастический порт, все 
вокруг было окружено стройплощадками, все двигалось, рычало и стучало. В Ульяновске запомнился не ленинский музей, 
а почему-то огромный кусок шоколадного масла в заурядном 
магазине на окраине. В Астрахани мы жили недолго, но грязь, 
нищету, деревянные покосившиеся бараки и крыс, вальяжно 
переходящих через замызганные дороги, забыть невозможно. 
Теперь понимаю, что основным местом, где мы зимовали до 
очередной навигации, был Тольятти. Жили то на корабле, то у 
какой-то старушки в избе с печкой, от которой чуть не угорели, то у моей крестной мамы в квартире-«хрущевке». Все дороги были заполнены зиловскими самосвалами, в просторечии 
- «Захарами», - строился Автоваз. Новостройкой был весь город: новые дома, новые кинотеатры. Был на премьерах «Айболита-66» и «Свадьбы в Малиновке». Первый понравился мне, а 
второй фильм - взрослым, со смехом пересказывающим самые 
уморительные сцены. 
Но самым великим мне показался Волгоград, - статуя Матери-Родины была видна издалека, ее меч доставал до самого неба, 
а Мамаев курган вызывал особые чувства, в которых уже тогда 
присутствовало жгучее ощущение смертного и одновременно 
бесконечного родства. Я тогда и представить не мог, что пройдет 
совсем немного времени, и мы будем жить в этом городе. 
Летние, пыльные и разморенные приволжские городки, в 
которых текла неспешная жизнь, встречали нас всегда радушно и равнодушно. Во время стоянок мы купались на местных 
песочных пляжах, бродили по магазинам с копеечными товарами, иногда фотографировались в крохотных ателье. Я любил 
заходить в книжные лавки, где мне покупали русские сказки, 
журналы «Веселые картинки», «Мурзилку», издания советских авторов. Больше всех мне нравились Чарушин и братья 
Бондаренко. Я читал сказки и рассказы запоем, а потом ходил 
по палубе и переживал заново впечатления от них.
9

Но чаще приходилось сталкиваться с другим...
Многочисленные перелеты, переезды, скитания по вокзалам, гостиницам, комнатам матери и ребенка, места в которых 
маме приходилось брать с боем или с унижениями, - все это 
ранило мою душу. 
Красная Поляна
Все, вроде бы, успокоилось, когда в конце лета 1966 года мы 
переехали в Красную Поляну, ныне знаменитый олимпийский 
горнолыжный курорт. Сняли комнатку у одинокой бабушки; 
я стал ходить в очередной, не помню, какой по счету, детский 
сад, папа работал лесорубом, а мама специальной линейкой измеряла кубометры ободранных деревьев на лесопилке. Жили 
мы не в центре поселка, а на отшибе, в деревне Эсто-Садок.
Места там и, правда, необыкновенные. Сама Красная Поляна находится на высоте двух километров в огромной природной котловине, со всех сторон окруженной горами, даже летом 
покрытыми снегом. Внизу - тропики, вверху - Арктика. Поднимаешься в горы - обычный густой, переполненный колючками причерноморский лес, заберешься чуть выше - средняя 
полоса, еще выше - сосновая тайга, а наверху - ледяные зубчатые скалы. Разница - порой несколько десятков (не сотен) 
метров.
В горах водятся зайцы, лисы, а медведи живут в гнездах на 
деревьях. Сооружают эти «гнезда» они сами, мирно спят там 
по ночам, поэтому охотятся на них тоже осторожно, с фонариками вместо прицела.
Я любил ходить в лес с папой, собирал белые грибы, ягоды, 
но более всего мне нравилась рыбалка. В узкой и стремительной 
реке Мзымте я ловил на обычную удочку форель. Она там ходит 
стаями, как на Севере плотва. В нескольких километрах ниже 
по течению - форелевый завод с огромными рыбными бассейнами. Однажды мы всей семьей были в ресторане при этом заводе, указали на приглянувшуюся форель, которую еще называют 
царской рыбой, - ее нам тут же отловили и приготовили
Кстати, о царях… В Красной Поляне на среднем откосе есть 
каменная двухэтажная дача Николая Второго (он там никогда 
не был, не успел - случилась революция), которую, по слухам, 
вроде бы, переделали для Сталина (он тоже посетить ее не 
смог), дача же министра обороны Гречко была действующей и 
10