Детство на Шексне. Повесть. Бывальщины

ЛЮДМИЛА ЯЦКЕВИЧ

ДЕТСТВО НА ШЕКСНЕ

ПОВЕСТЬ
БЫВАЛЬЩИНЫ

Вологда. ХХI век

Вологда     Родники
2021.

УДК 821.161.1(470.12)-3
ББК 84(2Рос-4Вол)6-4
         Я94

 

Редактор А. А. Цыганов

Художник Э. В. Фролов

        Яцкевич (Калачёва) Л. Г. 
Я94    Детство на Шексне.  Повесть. Бывальщины / Людмила Яцкевич ; [ред.  
 
А. А. Цыганов]. – Вологда : Родники, 2021. – 204 с. – (Вологда XXI век). – 12+
 
ISBN 978-5-9729-5004-1
       
В книге опубликованы повесть «Детство на Шексне» и «Шекснинские бывальщины». В повести описывается жизнь в городе Череповце и в деревне Квасюнино в период 
с конца 40-х и по начало 60-х годов XX века. Автор вспоминает события детства в 
послевоенные годы, своих родственников, знакомых, священников, которые особенно 
запечатлелись в её памяти. 
В сборнике «Шекснинских бывальщин» представлены короткие рассказы о невероятных событиях, которые случались (то есть бывали) с рассказчиком или его родственниками и знакомыми. В тексте бывальщин частично сохраняются особенности устной 
речи и местные слова, характерные для жителей Шекснинского района Вологодской 
области.

УДК 821.161.1(470.12)-3
ББК 84(2Рос-4Вол)6-4

Предназначается для любителей родной старины. 

 
© Яцкевич Л. Г., 2021
 
© Издательство «Родники», 2021
ISBN 978-5-9729-5004-1 
© Оформление. Издательство «Родники», 2021

ДЕТСТВО НА ШЕКСНЕ

Глава 1.  
ПРЕДАНЬЯ РУССКОГО СЕМЕЙСТВА

Но просто вам перескажу
Преданья русского семейства,
Любви пленительные сны
Да нравы нашей старины.
А.С. Пушкин

Детство моё прошло в послевоенные годы в Черѐповце, в 
маленьком городке, который расположен на берегу двух рек – 
Шексны и её притока – Ягорбы. (Только потом, в 60-70-е годы, 
маленький Черѐповец вырос в большой Череповѐц, центр чёрной металлургии). 
Наша семья, как и многие в послевоенное время, горевала 
о своих родных, погибших на фронте, об односельчанах, «раскулаченных» и высланных из родной деревни. Это детское 
впечатление, оставленное чувством соучастия и сострадания, 
осталось на всю жизнь. Мои дедушка и бабушка, Степан Митрофанович Калачёв и Надежда Феофановна (в девичестве 
Валькова), были выходцами из деревни Квасюнино, где крестьянствовали до 1935 года, после чего перебрались в Череповец, поддавшись уговорам Ивана Феофановича, брата бабушки. 
Как человек учёный, закончивший Московский университет, 
он считал, что детям надо дать хорошее образование. В городе 
бабушка и особенно дедушка сильно тосковали по родной деревне, полям, лесам, реке. Старались при любой возможности 
побывать на родине. 

Об их прошлой деревенской жизни мне в детстве многое 
рассказывала бабушка, когда мы с ней долгими зимними морозными вечерами сидели вдвоём на лежанке. Так я узнала и 
запомнила своё родословие. 

Надежда Феофановна Калачёва, в девичестве Валькова
(1885 - 1963)
Моя бабушка родилась в семье сельской интеллигенции 
того времени: учителя и знахарки, которая принимала роды 
и лечила целебными травами. Родословная моей бабушки 
Надежды Феофановны Калачёвой, в девичестве Вальковой, таинственна, как по линии отца, так и по линии матери. 
Её отец – Феофан Семёнович Вальков, мой прадед. А мой 
прапрадед, Семён Никитич, по семейной легенде, пришёл 
вместе с отцом в шекснинские края откуда-то с южных мест. 
Внешностью он очень отличался от местных жителей, в основном, светловолосых, так как был смугл и черноволос. Его 
сын Феофан вернулся в Квасюнино после армии, где он дослужился почти до прапорщика, даже и офицерский мундир 
был сшит, но что-то помешало получить это звание. Был он, 
судя по некоторым событиям его жизни, человеком горячим 
и с авантюрной жилкой, видимо, сказывалось его цыганское 
или греческое происхождение. Так, например, когда он встретил свою будущую жену, то настолько ею увлёкся, а была она 
красавица, что решил любым способом жениться на ней. Стал 
свататься, а Еннафа отказывает. Видимо, не хотела быть женой неимущего человека. Тогда он взял в долг у своего знакомого большую сумму денег и показал эти деньги невесте, 
убеждая её, что он, якобы, человек не бедный. Убедил её в 
этом, она поверила и вышла за него замуж. После свадьбы 
обман обнаружился, но было уже поздно. 
Феофан стал сельским учителем, причём учил детей не в 
Квасюнине, а в другой деревне. Школы не было, дети собирались по очереди в крестьянских домах. Плата за учёбу была 
нищенской.
Родились свои дети: Алексей, Мария, Андрей, Надежда (моя 
бабушка) и Иван. Когда Надежде было пять лет, а Ивану два 
года, то есть в 1890 году, Феофан сильно простудился по пути 
домой: был март, дороги все развезло, он сильно промок. Умер 
скоропостижно, оставив жену Еннафу и пятерых детей. Похо

ронили его в том самом мундире прапорщика, который так и 
не удалось ему носить при жизни.
Родословное древо моей прабабушки Еннафы Васильевны также загадочно. В последние годы я попробовала разгадать некоторые загадки. Моя прабабушка, по семейной легенде, была дочерью кого-то из представителей рода дворян 
Жемчужниковых. Сведения о том, кто были её мать и отец, 
до меня не дошли. Вспоминали родственники и односельчане, что Еннафа очень отличалась по внешнему виду и поведению от деревенских баб. Крестьянским трудом занималась 
мало, лечила травами, принимала роды, могла и погадать на 
картах, хотя была набожной, и до самой смерти ходила в церковь. Внука своего Шуру, душевно больного, всегда с собой 
брала, научила молитвам не только по-церковнославянски, 
но и по-гречески. Её странное замужество я описала выше. 
Прабабушка, рано оставшись вдовой, тем не менее, воспитала 
пятерых детей. Сыновья Алексей и Иван стали учителями. 
Иван закончил Московский университет. Умерла Еннафа Васильевна в 1923 году. Сохранилась фотокарточка прабабушки. Красивое лицо с тонкими чертами, очень спокойное. Таких лиц сейчас не увидишь. 
Многие наши родственники задавали себе вопрос: кто же 
был отцом и матерью нашей прабабушки. Решила я обратиться в местный Вологодский архив, однако оказалось, что документы бывшего Череповецкого уезда в этом архиве почти 
отсутствуют, так как ранее это была территория Новгородской губернии. Тем не менее, я всё-таки нашла одно, но очень 
важное документальное свидетельство. Деревней Анисимово, 
в которой Еннафа жила до замужества, в середине девятнадцатого века владел отставной полковник Жемчужников Лука 
Ильич, а потом его дети. Семейная легенда нашла подтверждение: связь между моей прабабушкой и родом Жемчужниковых существовала. Но какой была эта связь?.. Пока нечем подтвердить это семейное предание. 
Лука Ильич Жемчужников был участником Отечественной войны 1812 года. А.С. Пушкин в своих письмах неоднократно его упоминает и называет своим приятелем. Именно у 
Жемчужникова поэт занял по векселю большую сумму денег 
перед своей женитьбой. Пушкин познакомился с ним в Английском клубе. Говорят, что полковник был опытным игро

ком и даже, по мнению некоторых литературоведов, являлся 
прототипом Чекалинского, одного из героев пушкинской повести «Пиковая дама».
Мой дед Степан Митрофанович Калачёв
(1890 – 1954)
Мой дед Степан Калачёв был старшим сыном Митрофана и Марии, коренных жителей деревни Квасюнино, крестьян. 
Дед Степана был мельником. Мать Степана, Мария, заболела 
туберкулёзом и умерла, оставив сиротами пятерых детей. Тогда Степан, старший сын, посватался к Надежде, которая уже 
давно его привлекала своей красотой и рассудительностью. К 
удивлению многих в деревне, она дала согласие на брак. Как 
это так решиться идти хозяйкой в семью с кучей детей и большим хозяйством!? Но она выбрала Степана – немногословного, трудолюбивого и надёжного человека. И не ошиблась, как 
показала вся их совместная жизнь. Правда, и горя пришлось 
хлебнуть без меры. Посудите сами: женились они в 1913 году, 
и за первые двадцать лет совместной жизни в их семье умерли 
пятеро молодых. Сначала смерть скосила двух младших сестёр 
Степана, Ефросинью и Анну, затем младшего брата Андрея. В 
двадцатые годы внезапно умер трёхлетний сын Степана и Надежды. В 1933 году они потеряли и старшего сына Анатолия. 
Он учился в педагогическом училище в Череповце и умер от 
воспаления легких. Причиной болезни была сильная простуда, 
так как сын не имел хорошей обуви и одежды. В 1943 году погиб под Ленинградом их сын Владимир. Война, голод, потери 
близких – все эти беды пришлось пережить им и при этом не 
утратить доброту, человеческое достоинство и живую душу.

***
Я родилась осенью 1944 года, в тот период, когда дед с бабушкой были в большом горе после гибели на фронте сына 
Владимира. Поэтому моё появление на свет они восприняли 
как подарок судьбы и сразу меня полюбили. Наша семья занимала тогда небольшую комнату в мезонине деревянного дома, 
принадлежавшего учительскому институту (бывшему педучилищу). По рассказам моей бабушки, дедушка Степан вбил 
в потолок большой железный крюк, скованный ещё когда-то 
в деревенской кузнице, на него он и подвесил для меня самодельную зыбку, то есть колыбель. Потом, когда в этой комна

те жили уже другие люди – вдова и четверо детей – я всегда, 
приходя к ним в гости, с большим интересом смотрела на этот 
крюк, который так и остался торчать из потолка. 
В раннем детстве я жила среди деревенского быта, перенесённого из Квасюнина в город. Ещё были в нашей семье в ходу 
холщовые полотенца, глиняная квашня и вырезанная дедом из 
ветки «мутовка», им же сплетённая большая корешковая корзина, в которой хранили продукты в сарае (о холодильниках 
тогда даже не слышали). Употреблялись в обиходе самовар, 
чугунки, большая кадушка для квашеной капусты. На стене 
висели часы, ещё дореволюционные, с выцветшим рисунком 
на циферблате и двумя гирями на цепочке. Они всегда показывали точное время, несмотря на то, что, как говорила мне 
бабушка, в деревне мой прадедушка Митрофан полоскал их 
время от времени в бочке с водой для очистки от паутины и 
пыли. Пользовались и другими деревенскими орудиями – 
длинной палкой с крючком для полоскания белья на реке, деревянным вальком для его выколачивания, чунками, то есть 
деревянными санками, и плетёной корзиной для белья. Всё это 
было когда-то сделано руками моего дедушки. Но особенно 
мне запомнился большой самодельный сундук, в котором, за 
неимением одежды, в то время хранили пшеничное зерно. В 
голодные сороковые годы этим зерном племянница дедушки 
Ефрася расплатилась за наш старый дом в Квасюнине, который 
Степан Митрофанович ей продал. Зерно долго хранить было 
нельзя. У дедушки в роду были мельники, поэтому он имел небольшой жёрнов, ручную мельницу, на которой и мололи это 
зерно время от времени. Как сейчас помню, к нам приехала в 
гости с детьми моя тётя Лида, мамина сестра. Бабушка решила печь пироги. Дедушка принёс по частям из кладовки свой 
жёрнов и установил среди нашей небольшой комнаты. Начал 
сыпать зерно и крутить жёрнов по кругу, снизу из жёлоба тонкой струйкой стала сыпаться мука в большое глиняное блюдо. 
Мы с двоюродной сестрой Тамарой стали наперебой просить 
дедушку позволения покрутить. Он отмалчивался и решительно отстранял наши нетерпеливые ручонки, которые тянулись к 
ручке жёрнова. Работа была тяжёлая, в чём я убедилась, когда 
как-то раз сделала всё-таки тщетную попытку крутануть жёрнов.
Моя бабушка по-деревенски носила длинную ситцевую 

юбку и широкую ситцевую кофту тёмных тонов, хотя в молодости она была деревенской модницей, что запечатлено на дореволюционной фотографии: красивая девушка со строгим лицом, высокая причёска, платье красивое со стойкой. А дедушка 
после войны всегда носил солдатскую одежду – гимнастёрку и 
галифе. Имел он и дешёвенький костюм, который он надевал 
только по праздникам. Был он солдатом в Первую мировую войну, служил в Финляндии. Сохранились в семейном архиве его 
фотографии военной поры.
Первым делом написала о дедушке и бабушке, так как в детстве они мне были очень близки. О матери и отце писать тяжело, так как они расстались очень рано, и отца я не помню. Каждый месяц он посылал нам небольшую сумму денег и короткие 
письма из Томска, куда его забросила судьба. В войну отец с 
мамой были фронтовиками, воевали на границе с Норвегией на 
полуострове Рыбачий. В моём детстве мама очень много времени проводила на работе и заочно училась на историческом 
факультете в пединституте в Вологде. Все родственники меня 
очень любили, но воспитывали в строгости. За это я им сердечно благодарна.

Глава 2.  
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ В МЛАДЕНЧЕСТВЕ

Расскажу о своих первых годах жизни, которые я до сих пор 
хорошо помню, хотя мне пошёл уже восьмой десяток лет.

МАНДАРИНКА
В первые годы после войны, то есть во второй половине сороковых, маленьких детей в Череповце было немного, так как 
в войну редко рожали. Всем находилось место в яслях и детсадах. Это спасало детей от голода, хотя и там кормили не досыта. 
Я помню себя с ясельного возраста. Правда, теперь вспоминаются только самые счастливые или самые драматичные для 
младенца события. Одним из последних были сборы и поездка в ясли. Зимой меня укутывали в ватное одеяло, хотя я уже 
бойко бегала. Я отчаянно сопротивлялась и плакала, но мама 
крепко меня пеленала, а одеяло завязывала шнурком. Дело в 

том, что у меня не было тёплой одежды, и в мороз доставить 
ребёнка в ясли можно было только таким способом. Затем меня 
клали в большую плетёную корзину, прикреплённую к чункам, то есть самодельным крестьянским санкам, и везли рано 
утром в ясли. И чунки, и корзину смастерил для каких-то хозяйственных нужд мой дедушка Степан, когда семья ещё жила 
в деревне Квасюнино. Всю дорогу до самых яслей, я ничего 
не видела, так как моё лицо было прикрыто уголком одеяла, 
чтобы защитить от мороза. Мне до сих пор кажется, что этот 
способ оградить меня от холода как-то в дальнейшем повлиял 
на мой довольно своевольный характер.
В яслях многие дети тогда не могли похвастаться своими 
нарядами и вообще не обращали на них внимание. Мы играли, 
как и положено детям, но тревога и горе взрослых, переживших страшную войну и потерявших своих близких и родных, 
витала в воздухе и проникала в детские беззаботные души.
Перед новым годом в яслях устроили утренник, события которого мне не запомнились. Врезалась в память лишь история 
с мандаринкой. Нам после праздника вручили скромные пакетики с угощением, которому мы были очень рады. Среди дешёвых конфет и пряников я вдруг увидела неизвестный мне ярко 
оранжевый круглый плод, источающий удивительный аромат 
и вселяющий праздничную радость. Дома мы сели ужинать. 
На столе стояла керосиновая лампа, неверным светом освещающая нашу комнату. В городе часто отключали электричество, 
и дедушка где-то с большим трудом раздобыл эту лампу. Мне 
дали мандаринку, я, полюбовавшись ею, вдруг неожиданно 
сильно её надкусила, ведь никто не знал, как есть этот чудесный фрукт… И тут случилась беда: мандариновый сок брызнул на стекло лампы и оно треснуло… Даже сейчас мне тяжело 
вспоминать это событие: лампу погасили, и в темноте дедушка, огорчённо крякнув, стал рукавицей собирать в миску отваливающиеся куски стекла. Мама сердито выговаривали мне 
о моей неосторожности, но, видимо, она это делала с большой 
досады, так как понимала, что я ни в чём не виновата. Ни я, ни 
она ничего не ведали о злополучном заморском фрукте и о том, 
как его надо чистить и есть. 
В наше время, когда магазины завалены мандаринами, а 
дети едят их не только в большие праздники, эта история кажется невероятной. Но это было именно так, как я описываю.