Проза И.А. Бунина как художественно-философский феномен

УДК 821.161.1-3
ББК 83.3(2Рос=Рус)1-8 Бунин И. А.
        П70

Н а у ч н ы й р е д а к т о р:

О. В. Зырянов, доктор филологических наук, профессор

Р е ц е н з е н т ы:

О. А. Бердникова, доктор филологических наук, доцент

(Воронежский государственный университет);

А. В. Кубасов, доктор филологических наук, профессор

(Уральский государственный педагогический университет)

Пращерук Н.В.

П70
Проза И.А.Бунина как художественно-философский феномен

[Электронный ресурс] : учеб.-метод. пособие / Н.В. Пращерук ;
науч. ред. О.В. Зырянов. — 4-е изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2021.
— 232 с.

ISBN 978-5-9765-2559-7 

Учебное пособие предназначено студентам, изучающим 
специальные дисциплины по творчеству И. А. Бунина, по русской 
литературе рубежа XIX–XX вв. и начала ХХ в. Оно также связано с 
общими учебными курсами «История отечественной литературы» 
и «Теория литературы», так как предполагает углубленное изучение 
целого ряда разделов этих курсов.

УДК 821.161.1-3
ББК 83.3(2Рос=Рус)1-8 Бунин И. А.

ISBN 978-5-9765-2559-7  
© Пращерук Н.В., 2016
© Издательство «ФЛИНТА», 2016

Моей семье

УДК 821.161.1-3
ББК Ш5(2=р)53-4 Бунин
 
П708

Н ау ч н ы й  р е д а к т о р: 

доктор филологических наук, профессор О. В. З ы р я н о в 

Р е ц е н з е н т ы:

О. А. Б е р д н и ко в а, доктор филологических наук, доцент 

(Воронежский государственный университет);

А. В. Ку б а с о в, доктор филологических наук, профессор
(Уральский государственный педагогический университет)

Пращерук, Н. В. 

П708  
Проза 
И. А. Бунина 
как 
художественно-философский 

 феномен : [учеб.-метод. пособие] / Н. В. Пращерук ; [науч. ред. 
О. В. Зырянов]. — Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2012. —  232 с. 

ISBN 978-5-7996-0744-9

Учебное пособие предназначено студентам, изучающим специальные 

дисциплины по творчеству И. А. Бунина, по русской литературе рубежа 
XIX–XX вв. и начала ХХ в. Оно также связано с общими учебными курсами «История отечественной литературы» и «Теория литературы», так как 
предполагает углубленное изучение целого ряда разделов этих курсов.

УДК 821.161.1-3

ББК Ш5(2=р)53-4 Бунин

© Уральский федеральный университет, 2012
© Пращерук Н.В., 2012
ISBN 978-5-7996-0744-9

Моей семье

ВВЕДЕНИЕ

И. А. Бунин — художник, сформировавшийся на границе двух 

литературных эпох. Его творчество, с одной стороны, сохраняет 
самую живую связь с русской классикой XIX в., а с другой — предXIX в., а с другой — пред в., а с другой — пред
ставляет новый этап в развитии искусства слова, преисполнено 
трагизма и неразрешимости проблем ХХ столетия. Это позволяет 
органично соединить в осмыслении уникального художественного 
опыта Бунина историко-генетический, типологический, интертекстуальный и системно-целостный подходы, использовать всю 
систему современных способов интерпретации художественного 
текста. Бунинская проза рассматривается в сложном разноплановом диалоге с предшествующей литературой, а также в сопоставлении с творчеством целого ряда современников писателя.

И. А. Бунин — яркий пример художника-универсалиста, 

художника синтетического типа. Его произведения отличаются не 
только образцовым художественным «качеством», но и высокой 
степенью обобщенности, философско-эстетической «насыщенностью» и завершенностью. В рамках учебных дисциплин по русской литературе XIX–XX вв. предполагается выявление бунинского синтетизма на разных уровнях художественного мышления.

Спектр тем, предложенных к рассмотрению на семинаре 

по изучению творчества И. А. Бунина, позволяет представить 
философско-эстетическую концепцию писателя в сложном взаимодействии с многими философскими и религиозными традициями: с христианством и ветхозаветной традицией, буддизмом 
и позитивизмом, с религиозной русской и европейской философией — от «философии жизни» до феноменологизма и т. п. Анализ 
конкретных произведений дает возможность обнаружить синтетизм бунинского пафоса («восторг и ужас бытия» одновременно), 
психологизма (соединение чеховской и толстовской традиции 

с «предельной» психологией Достоевского), жанровой и стилевой 
системы.

Творчество Бунина уже достаточно изучено. Целый ряд иссле
дований рекомендован в качестве обязательной литературы для 
всех участников семинара. Вместе с тем часть существеннейших 
проблем, связанных с пониманием концептуального единства 
и феноменальности художественного мышления Бунина, поэтики 
его произведений, до сих пор не получила целостной и достаточной разработки, поэтому многие вопросы носят открыто проблемный и дискуссионный характер, и именно их рассмотрению уделено наибольшее внимание. Курс сознательно сориентирован на 
развитие исследовательских наклонностей у студентов, на продуктивные методы обучения.

В изучении бунинской прозы выделены четыре ключевые 

проблемы, которые конкретизируются тематикой предложенных 
докладов. К каждому блоку тем даются краткие методологические и методические пояснения, прилагаются авторские разработки отдельных тем, а также список основной литературы, который может быть дополнен библиографическими разысканиями 
самого студента. Подготовка докладов предполагает использование различных типов литературоведческого анализа: системноцелостного, 
сравнительно-исторического, 
типологического, 

интертекстуального.

Системное исследование прозы И. А. Бунина в контексте 

мировой культуры по-новому открывает эстетический и философский потенциал его творчества. Это помогает студентам не 
только скорректировать представления о значимости художника, 
но и углубить понимание закономерностей развития русской литературы в целом.

ВВЕДЕНИЕ

И. А. Бунин — художник, сформировавшийся на границе двух 

литературных эпох. Его творчество, с одной стороны, сохраняет 
самую живую связь с русской классикой XIX в., а с другой — предXIX в., а с другой — пред в., а с другой — пред
ставляет новый этап в развитии искусства слова, преисполнено 
трагизма и неразрешимости проблем ХХ столетия. Это позволяет 
органично соединить в осмыслении уникального художественного 
опыта Бунина историко-генетический, типологический, интертекстуальный и системно-целостный подходы, использовать всю 
систему современных способов интерпретации художественного 
текста. Бунинская проза рассматривается в сложном разноплановом диалоге с предшествующей литературой, а также в сопоставлении с творчеством целого ряда современников писателя.

И. А. Бунин — яркий пример художника-универсалиста, 

художника синтетического типа. Его произведения отличаются не 
только образцовым художественным «качеством», но и высокой 
степенью обобщенности, философско-эстетической «насыщенностью» и завершенностью. В рамках учебных дисциплин по русской литературе XIX–XX вв. предполагается выявление бунинского синтетизма на разных уровнях художественного мышления.

Спектр тем, предложенных к рассмотрению на семинаре 

по изучению творчества И. А. Бунина, позволяет представить 
философско-эстетическую концепцию писателя в сложном взаимодействии с многими философскими и религиозными традициями: с христианством и ветхозаветной традицией, буддизмом 
и позитивизмом, с религиозной русской и европейской философией — от «философии жизни» до феноменологизма и т. п. Анализ 
конкретных произведений дает возможность обнаружить синтетизм бунинского пафоса («восторг и ужас бытия» одновременно), 
психологизма (соединение чеховской и толстовской традиции 

с «предельной» психологией Достоевского), жанровой и стилевой 
системы.

Творчество Бунина уже достаточно изучено. Целый ряд иссле
дований рекомендован в качестве обязательной литературы для 
всех участников семинара. Вместе с тем часть существеннейших 
проблем, связанных с пониманием концептуального единства 
и феноменальности художественного мышления Бунина, поэтики 
его произведений, до сих пор не получила целостной и достаточной разработки, поэтому многие вопросы носят открыто проблемный и дискуссионный характер, и именно их рассмотрению уделено наибольшее внимание. Курс сознательно сориентирован на 
развитие исследовательских наклонностей у студентов, на продуктивные методы обучения.

В изучении бунинской прозы выделены четыре ключевые 

проблемы, которые конкретизируются тематикой предложенных 
докладов. К каждому блоку тем даются краткие методологические и методические пояснения, прилагаются авторские разработки отдельных тем, а также список основной литературы, который может быть дополнен библиографическими разысканиями 
самого студента. Подготовка докладов предполагает использование различных типов литературоведческого анализа: системноцелостного, 
сравнительно-исторического, 
типологического, 

интертекстуального.

Системное исследование прозы И. А. Бунина в контексте 

мировой культуры по-новому открывает эстетический и философский потенциал его творчества. Это помогает студентам не 
только скорректировать представления о значимости художника, 
но и углубить понимание закономерностей развития русской литературы в целом.

7

Раздел 1

ПРОЗА И. А. БУНИНА КАК ДИАЛОГ 

С ПРЕДШЕСТВЕННИКАМИ

Характер преемственности в конкретном творчестве во мно
гом определяется природой и степенью диалогизма художественного мышления его создателя. Бунин — художник, принципиально 
сориентированный на диалог с предшественниками (отсюда многочисленные упреки в подражательности, с которыми пришлось 
столкнуться писателю). Это обусловлено и объективно (переходный характер литературной эпохи, необходимость подведения 
итогов), и субъективно (сознательное стремление «защитить» 
классику в условиях расцвета авангардного искусства и одновременное «соперничество» с ней, желание «переписать» ее сюжеты). 
Примерный круг художественных взаимодействий Бунина литературоведением в целом определен и выглядит достаточно традиционно. Он включает Тургенева, Толстого, Чехова, демократическую 
беллетристику 1860–1870-х гг., Достоевского. Однако остаются во 
многом не проясненными сам механизм этих художественных взаимодействий, специфическая «роль» каждого из названных художников в творческой судьбе Бунина.

О с н о в н ы е  т е м ы
1.1. Бунин и писатели-демократы.
Специфика интереса к писателям-демократам: изучение мате
риала их жизни, стремление понять их психологию. Осмысление 
судеб Н. Успенского и А. Левитова. Влияние писателей этого круга 
на изображение русского «полуинтеллигента» (образ Кузьмы 
Красова).

1.2. Диалог-полемика с Достоевским.
Открытое «неприятие» Достоевского. Полемика в рассказе 

«Петлистые уши». Оригинальное преломление опыта Достоев
ского: сходство в построении конфликта, в принципах характерологии («подпольные» герои из крестьянской среды в рассказах 
«Я все молчу», «Ермил», «Игнат»). Творческое переосмысление темы «случайного семейства» («Веселый двор», «Суходол», 
«Деревня»). Трагическое осмысление русской революции и национальной истории («Окаянные дни» и «Бесы»).

1.3. Чеховские традиции в прозе Бунина.
Особая роль Чехова в судьбе художника («О Чехове»). Глу
бинное усвоение чеховского опыта на уровне организации повествования: «сплошное течение» переплетающихся подробностей 
внешней реальности и душевных движений персонажа. «Переписывание» чеховских сюжетов («Худая трава», «Солнечный удар»).

1.4. Толстой в художественном сознании Бунина.
Толстой — тема всей жизни Бунина. «Толстовские» рассказы 

Бунина. Диалог с Толстым и постижение личности великого предшественника в книге «Освобождение Толстого». Жанровая и повествовательная специфика книги.

Диалог-полемика с Достоевским (тема 1.2)

Бунин традиционно относится к самым последовательным 

критикам Достоевского. Это подтверждается многочисленными 
мемуарными свидетельствами. По воспоминаниям современников, 
Бунин весьма неодобрительно высказывался и о форме, в частности, о стиле, и о содержании произведений великого предшественника. Одно из самых резких высказываний приводит в своей книге 
И. Одоевцева: «Ваш Достоевский — вот кого бы надо было, как 
когда-то футуристы намеревались Пушкина — “сбросить с корабля современности”. Сбросить с палубы в океан, чтобы его акулы 
сожрали… Вот бы им Вашего Достоевского со всеми его бездарными романами бросить. Он-то уж о природе никогда не писал. 
У него всегда дождь, слякоть, туман, и на лестнице воняет кошками. У него ведь нет описаний природы — от бездарности»1. Более 
сдержанные суждения писателя о гениальном предшественнике 

1 Одоевцева И. На берегах Сены. Париж, 1983. С. 283–284.

7

Раздел 1

ПРОЗА И. А. БУНИНА КАК ДИАЛОГ 

С ПРЕДШЕСТВЕННИКАМИ

Характер преемственности в конкретном творчестве во мно
гом определяется природой и степенью диалогизма художественного мышления его создателя. Бунин — художник, принципиально 
сориентированный на диалог с предшественниками (отсюда многочисленные упреки в подражательности, с которыми пришлось 
столкнуться писателю). Это обусловлено и объективно (переходный характер литературной эпохи, необходимость подведения 
итогов), и субъективно (сознательное стремление «защитить» 
классику в условиях расцвета авангардного искусства и одновременное «соперничество» с ней, желание «переписать» ее сюжеты). 
Примерный круг художественных взаимодействий Бунина литературоведением в целом определен и выглядит достаточно традиционно. Он включает Тургенева, Толстого, Чехова, демократическую 
беллетристику 1860–1870-х гг., Достоевского. Однако остаются во 
многом не проясненными сам механизм этих художественных взаимодействий, специфическая «роль» каждого из названных художников в творческой судьбе Бунина.

О с н о в н ы е  т е м ы
1.1. Бунин и писатели-демократы.
Специфика интереса к писателям-демократам: изучение мате
риала их жизни, стремление понять их психологию. Осмысление 
судеб Н. Успенского и А. Левитова. Влияние писателей этого круга 
на изображение русского «полуинтеллигента» (образ Кузьмы 
Красова).

1.2. Диалог-полемика с Достоевским.
Открытое «неприятие» Достоевского. Полемика в рассказе 

«Петлистые уши». Оригинальное преломление опыта Достоев
ского: сходство в построении конфликта, в принципах характерологии («подпольные» герои из крестьянской среды в рассказах 
«Я все молчу», «Ермил», «Игнат»). Творческое переосмысление темы «случайного семейства» («Веселый двор», «Суходол», 
«Деревня»). Трагическое осмысление русской революции и национальной истории («Окаянные дни» и «Бесы»).

1.3. Чеховские традиции в прозе Бунина.
Особая роль Чехова в судьбе художника («О Чехове»). Глу
бинное усвоение чеховского опыта на уровне организации повествования: «сплошное течение» переплетающихся подробностей 
внешней реальности и душевных движений персонажа. «Переписывание» чеховских сюжетов («Худая трава», «Солнечный удар»).

1.4. Толстой в художественном сознании Бунина.
Толстой — тема всей жизни Бунина. «Толстовские» рассказы 

Бунина. Диалог с Толстым и постижение личности великого предшественника в книге «Освобождение Толстого». Жанровая и повествовательная специфика книги.

Диалог-полемика с Достоевским (тема 1.2)

Бунин традиционно относится к самым последовательным 

критикам Достоевского. Это подтверждается многочисленными 
мемуарными свидетельствами. По воспоминаниям современников, 
Бунин весьма неодобрительно высказывался и о форме, в частности, о стиле, и о содержании произведений великого предшественника. Одно из самых резких высказываний приводит в своей книге 
И. Одоевцева: «Ваш Достоевский — вот кого бы надо было, как 
когда-то футуристы намеревались Пушкина — “сбросить с корабля современности”. Сбросить с палубы в океан, чтобы его акулы 
сожрали… Вот бы им Вашего Достоевского со всеми его бездарными романами бросить. Он-то уж о природе никогда не писал. 
У него всегда дождь, слякоть, туман, и на лестнице воняет кошками. У него ведь нет описаний природы — от бездарности»1. Более 
сдержанные суждения писателя о гениальном предшественнике 

1 Одоевцева И. На берегах Сены. Париж, 1983. С. 283–284.

9

содержат воспоминания людей, близко знавших Бунина, например Г. Кузнецовой. Признавая, что Достоевский «не производит 
на него впечатления»2, «его нисколько не трогает»3, она тем не 
менее приводит высказывание Бунина, свидетельствующее о его 
способности оценить тот иной способ письма, который предложил 
русской литературе классик XIX в., понять адекватность стиля 
художника, его творческой индивидуальности: «А я утверждаю, 
что он иначе и не мог писать, и в свою меру отделывал так, что 
дальше уже нельзя… Вслушайтесь в то, что я говорю: все у него 
так закончено и отделано, что из этого кружева ни одного завитка 
не расплетешь… Иначе он и не мог писать»4. Отчасти неожиданен и одновременно закономерен итог ее воспоминаний: «…как-то 
сказал: “Я и имя это — Алеша — из-за него возненавидел! Никакого Алеши нет, как и Дмитрия, и Ивана, и Федора Карамазовых 
нет, а есть АВС…” Но в то же время это у него сложно. Достоевский ему неприятен, душе его чужд, но он признает его силу, сам 
часто говорит: конечно, замечательный русский писатель — сила! 
О нем уж больше разгласили, что он не любит Д., чем это есть 
на самом деле. Все это из-за страстной его натуры и увлечения 
выражением»5.

В письме Г. Адамовичу 4 ноября 1947 г. Бунин писал: «Вме
сте с сим шлю Вам для просмотра… статейку обо мне Степуна. 
В ней есть строки, которые, может быть, убедят Вас, что вовсе не 
по глупости не раз подымал я лапу не только на Блока, но даже 
и на Достоевского»6 (курсив автора. — Н. П.). Бунин, вероятно, 
ссылается на следующие рассуждения Ф. Степуна: «По отношению к Достоевскому и Блоку все его обвинения несправедливы 
и неверны, — думается, Бунин это и сам лучше всех нас подчас знает, — но по отношению к той угрозе духовной трезвости 

2 Кузнецова Г. Н. Из «Грасского дневника» // Лит. наследство. Т. 84. М., 1973. 

С. 272.

3 Там же. С. 274.

4 Там же. С. 275.

5 Там же. С. 278.

6 И. А. Бунин: Новые материалы : сборник. Вып. 1. М., 2004. С. 66.

и подлинности, что таят в себе не Достоевский и Блок, а блокодостоевщина, страстные бунинские запальчивости, от которых 
не спрячешься и мимо которых не пройдешь, не только верны, но 
и справедливы»7. «Он ненавидел “достоевщину”, т. е. гиперэмо е. гиперэмое. гиперэмо
циональную мелодраму… истерическое поведение очень многих 
персонажей… Он видел в Достоевском крестного отца модернистского движения в русской литературе. Театральность, пошлость 
и позерство, шокирующие темы, такие как некрофилия, ребяческая радость от скандального поведения, одним словом, то, что 
Бунин считал сердцем и душой декадентского и символистского 
движения, могло, по его мнению, объясняться влиянием Достоевского», — продолжает эту тему Р. Боуи8. Обобщая наблюдения 
мемуаристов и собственные размышления о жизни и личности 
писателя, исследователь прямо формулирует то, что «присутствует» в подтексте многих воспоминаний о Бунине — художнике 
и человеке: «Суть… заключена в том, что иногда он смотрел на 
свои произведения и на свою жизнь и видел там Достоевского, он 
смотрел в зеркало и видел там Федора Михайловича… Конечно, 
он никогда и никому в этом не признавался… Бунин предпочитал 
продолжать перечитывать Достоевского и при этом злиться…»9

«Увлечение выражением», характерное для художника в его 

оценке Достоевским, безусловно, учитывали отечественные литературоведы, когда обращались к проблеме «Бунин и Достоевский». Особенно концептуально эта тема представлена в работе 
Ю. М. Лотмана, в которой он, опираясь на рассказы И. Одоевцевой, трактует ее в аспекте особой бунинской позиции по отношению к классике — позиции «соперничества»: «Именно в этой 
перспективе раскрывается Бунин — новатор, желающий быть продолжателем великой классической традиции в эпоху модернизма, 

7 Цит. по: И. А. Бунин: Новые материалы. С. 67.

8 Боуи Р. Достоевский и «достоевщина» в произведениях и жизни Бунина // 

Иван Бунин: pro et contra : Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских 
и зарубежных мыслителей и исследователей : антология. СПб., 2001. С. 705.

9 Там же. С. 706.

9

содержат воспоминания людей, близко знавших Бунина, например Г. Кузнецовой. Признавая, что Достоевский «не производит 
на него впечатления»2, «его нисколько не трогает»3, она тем не 
менее приводит высказывание Бунина, свидетельствующее о его 
способности оценить тот иной способ письма, который предложил 
русской литературе классик XIX в., понять адекватность стиля 
художника, его творческой индивидуальности: «А я утверждаю, 
что он иначе и не мог писать, и в свою меру отделывал так, что 
дальше уже нельзя… Вслушайтесь в то, что я говорю: все у него 
так закончено и отделано, что из этого кружева ни одного завитка 
не расплетешь… Иначе он и не мог писать»4. Отчасти неожиданен и одновременно закономерен итог ее воспоминаний: «…как-то 
сказал: “Я и имя это — Алеша — из-за него возненавидел! Никакого Алеши нет, как и Дмитрия, и Ивана, и Федора Карамазовых 
нет, а есть АВС…” Но в то же время это у него сложно. Достоевский ему неприятен, душе его чужд, но он признает его силу, сам 
часто говорит: конечно, замечательный русский писатель — сила! 
О нем уж больше разгласили, что он не любит Д., чем это есть 
на самом деле. Все это из-за страстной его натуры и увлечения 
выражением»5.

В письме Г. Адамовичу 4 ноября 1947 г. Бунин писал: «Вме
сте с сим шлю Вам для просмотра… статейку обо мне Степуна. 
В ней есть строки, которые, может быть, убедят Вас, что вовсе не 
по глупости не раз подымал я лапу не только на Блока, но даже 
и на Достоевского»6 (курсив автора. — Н. П.). Бунин, вероятно, 
ссылается на следующие рассуждения Ф. Степуна: «По отношению к Достоевскому и Блоку все его обвинения несправедливы 
и неверны, — думается, Бунин это и сам лучше всех нас подчас знает, — но по отношению к той угрозе духовной трезвости 

2 Кузнецова Г. Н. Из «Грасского дневника» // Лит. наследство. Т. 84. М., 1973. 

С. 272.

3 Там же. С. 274.

4 Там же. С. 275.

5 Там же. С. 278.

6 И. А. Бунин: Новые материалы : сборник. Вып. 1. М., 2004. С. 66.

и подлинности, что таят в себе не Достоевский и Блок, а блокодостоевщина, страстные бунинские запальчивости, от которых 
не спрячешься и мимо которых не пройдешь, не только верны, но 
и справедливы»7. «Он ненавидел “достоевщину”, т. е. гиперэмо е. гиперэмое. гиперэмо
циональную мелодраму… истерическое поведение очень многих 
персонажей… Он видел в Достоевском крестного отца модернистского движения в русской литературе. Театральность, пошлость 
и позерство, шокирующие темы, такие как некрофилия, ребяческая радость от скандального поведения, одним словом, то, что 
Бунин считал сердцем и душой декадентского и символистского 
движения, могло, по его мнению, объясняться влиянием Достоевского», — продолжает эту тему Р. Боуи8. Обобщая наблюдения 
мемуаристов и собственные размышления о жизни и личности 
писателя, исследователь прямо формулирует то, что «присутствует» в подтексте многих воспоминаний о Бунине — художнике 
и человеке: «Суть… заключена в том, что иногда он смотрел на 
свои произведения и на свою жизнь и видел там Достоевского, он 
смотрел в зеркало и видел там Федора Михайловича… Конечно, 
он никогда и никому в этом не признавался… Бунин предпочитал 
продолжать перечитывать Достоевского и при этом злиться…»9

«Увлечение выражением», характерное для художника в его 

оценке Достоевским, безусловно, учитывали отечественные литературоведы, когда обращались к проблеме «Бунин и Достоевский». Особенно концептуально эта тема представлена в работе 
Ю. М. Лотмана, в которой он, опираясь на рассказы И. Одоевцевой, трактует ее в аспекте особой бунинской позиции по отношению к классике — позиции «соперничества»: «Именно в этой 
перспективе раскрывается Бунин — новатор, желающий быть продолжателем великой классической традиции в эпоху модернизма, 

7 Цит. по: И. А. Бунин: Новые материалы. С. 67.

8 Боуи Р. Достоевский и «достоевщина» в произведениях и жизни Бунина // 

Иван Бунин: pro et contra : Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских 
и зарубежных мыслителей и исследователей : антология. СПб., 2001. С. 705.

9 Там же. С. 706.

11

но с тем, чтобы переписать эту традицию заново»10. Достоевский 
для Бунина, по мнению Ю. М. Лотмана, «был постоянным и мучительным собеседником… спор с которым скрыт в подтексте многих сочинений автора “Темных аллей”»11.

Великий классик не только раздражал, но и притягивал 

Бунина. «Следы» такого притяжения — в аллюзиях на произведения Достоевского, в текстовых и сюжетных перекличках, которые 
мы находим в бунинских текстах. В 1910-е гг., создавая цикл произведений о России и русском человеке, содержащих размышления 
писателя о загадках и закономерностях национального характера 
и национальной жизни, Бунин «адаптирует» по-своему и включает 
в них темы и мотивы Достоевского. Нередко он прямо отсылает 
нас к предшественнику, как это было в «Деревне», в которой появляется персонаж — странник с говорящим именем Макар Иванович, являющийся полемическим ответом на разработку положительного героя в «Подростке». Как развитие темы «случайных 
семейств» можно трактовать повесть «Суходол», которая содержит 
отсылки сразу к двум романам Достоевского. Аркадий Хрущев 
и его сводный брат Герваська меняются друг с другом крестами, 
что не уберегло последнего от преступления: 

Подружились они это, поклялись в дружбе на вечные времена, 

поменялись даже крестами, а Герваська вскорости же и начереди: 
чуть было вашего папашу в пруде не утопил! (3, 149)12.

Обыгрывается не только мотив братства-вражды (Мышкин — 

Рогожин), но и отцеубийства, что сюжетно сближает повесть 
с «Братьями Карамазовыми». Дважды упомянуто о самом страшном событии в истории суходольского семейства: 

10 Лотман Ю. М. Два устных рассказа Бунина: (К проблеме «Бунин и Досто
евский») // Лотман Ю. М. Избр. ст. : в 3 т. Таллинн, 1993. Т. 3. С. 173.

11 Там же. С. 184.

12 Здесь и далее помимо специально оговариваемых случаев художественные 

тексты Бунина цитируются по изданию: Бунин И. А. Собрание сочинений : в 9 т. 
М., 1965–1967, номер тома и страницы курсивом указываются в круглых скобках.

…Сумасшедший дед ваш Петр Кириллыч был убит… незакон
ным сыном своим Герваськой, другом отца нашего и двоюродным 
братом Натальи… (Там же, 134). 

Затем в подчеркнуто бытовом ключе дана сцена убийства. Вни
мание к предметной детали, как и сам герой-отцеубийца с явными 
чертами вырождения, — все это типологически близко Достоевскому. Однако при таком сходстве отчетливее выявляется специфическая позиция каждого художника. Бунин, в противоположность 
Достоевскому, подчеркнуто избегает религиозного (метафизического) прочтения событий, он продолжает другую тему предшественника — тему психологических изломов, «надрывов» русского 
характера. Принципиально не разделяя религиозной установки 
предшественника в художественном творчестве, Бунин-художник 
тем не менее прошел его «психологическую школу». Опыт Достоевского оригинально преломился в бунинской характерологии.

В 1910-е гг. в рассказах «Ермил», «Игнат», «Веселый двор», 

«Я все молчу» писатель создает галерею «подпольных» героев из 
крестьянской среды. Персонажи этих рассказов показаны как люди 
раздвоенного сознания, несущие в себе сложный психологический 
комплекс, переживающие разлад с миром. Об Игнате говорится: 
«Непроще, скрытнее его не было малого во всех Извалах» (4, 7). 
Еще более красноречива характеристика Ермила: 

Как многие из тех, что никогда не видали добра ни от началь
ника, ни от ближнего, он давно мечтал быть от людей подальше. Они 
его не любили, он их чуждался. Они им помыкали, думая, что он 
дурак и безответный. Он же, помалкивая, копил в себе утеху — злое 
сознание, что далеко не так он прост, как думают (Там же, 48– 49). 

А. Бабореко в примечании к рассказу связывает замысел 

«Ермила» с записью в дневнике 9 мая 1912 г.: «Юлий, Митя 
и я ездили в Симонов монастырь. Потом в пятом часу были 
у Тестова. Говорили о Тимковском (о писателе Н. И. Тимковском. — А. Б.), о его вечной молчаливой неприязни к жизни. 

11

но с тем, чтобы переписать эту традицию заново»10. Достоевский 
для Бунина, по мнению Ю. М. Лотмана, «был постоянным и мучительным собеседником… спор с которым скрыт в подтексте многих сочинений автора “Темных аллей”»11.

Великий классик не только раздражал, но и притягивал 

Бунина. «Следы» такого притяжения — в аллюзиях на произведения Достоевского, в текстовых и сюжетных перекличках, которые 
мы находим в бунинских текстах. В 1910-е гг., создавая цикл произведений о России и русском человеке, содержащих размышления 
писателя о загадках и закономерностях национального характера 
и национальной жизни, Бунин «адаптирует» по-своему и включает 
в них темы и мотивы Достоевского. Нередко он прямо отсылает 
нас к предшественнику, как это было в «Деревне», в которой появляется персонаж — странник с говорящим именем Макар Иванович, являющийся полемическим ответом на разработку положительного героя в «Подростке». Как развитие темы «случайных 
семейств» можно трактовать повесть «Суходол», которая содержит 
отсылки сразу к двум романам Достоевского. Аркадий Хрущев 
и его сводный брат Герваська меняются друг с другом крестами, 
что не уберегло последнего от преступления: 

Подружились они это, поклялись в дружбе на вечные времена, 

поменялись даже крестами, а Герваська вскорости же и начереди: 
чуть было вашего папашу в пруде не утопил! (3, 149)12.

Обыгрывается не только мотив братства-вражды (Мышкин — 

Рогожин), но и отцеубийства, что сюжетно сближает повесть 
с «Братьями Карамазовыми». Дважды упомянуто о самом страшном событии в истории суходольского семейства: 

10 Лотман Ю. М. Два устных рассказа Бунина: (К проблеме «Бунин и Досто
евский») // Лотман Ю. М. Избр. ст. : в 3 т. Таллинн, 1993. Т. 3. С. 173.

11 Там же. С. 184.

12 Здесь и далее помимо специально оговариваемых случаев художественные 

тексты Бунина цитируются по изданию: Бунин И. А. Собрание сочинений : в 9 т. 
М., 1965–1967, номер тома и страницы курсивом указываются в круглых скобках.

…Сумасшедший дед ваш Петр Кириллыч был убит… незакон
ным сыном своим Герваськой, другом отца нашего и двоюродным 
братом Натальи… (Там же, 134). 

Затем в подчеркнуто бытовом ключе дана сцена убийства. Вни
мание к предметной детали, как и сам герой-отцеубийца с явными 
чертами вырождения, — все это типологически близко Достоевскому. Однако при таком сходстве отчетливее выявляется специфическая позиция каждого художника. Бунин, в противоположность 
Достоевскому, подчеркнуто избегает религиозного (метафизического) прочтения событий, он продолжает другую тему предшественника — тему психологических изломов, «надрывов» русского 
характера. Принципиально не разделяя религиозной установки 
предшественника в художественном творчестве, Бунин-художник 
тем не менее прошел его «психологическую школу». Опыт Достоевского оригинально преломился в бунинской характерологии.

В 1910-е гг. в рассказах «Ермил», «Игнат», «Веселый двор», 

«Я все молчу» писатель создает галерею «подпольных» героев из 
крестьянской среды. Персонажи этих рассказов показаны как люди 
раздвоенного сознания, несущие в себе сложный психологический 
комплекс, переживающие разлад с миром. Об Игнате говорится: 
«Непроще, скрытнее его не было малого во всех Извалах» (4, 7). 
Еще более красноречива характеристика Ермила: 

Как многие из тех, что никогда не видали добра ни от началь
ника, ни от ближнего, он давно мечтал быть от людей подальше. Они 
его не любили, он их чуждался. Они им помыкали, думая, что он 
дурак и безответный. Он же, помалкивая, копил в себе утеху — злое 
сознание, что далеко не так он прост, как думают (Там же, 48– 49). 

А. Бабореко в примечании к рассказу связывает замысел 

«Ермила» с записью в дневнике 9 мая 1912 г.: «Юлий, Митя 
и я ездили в Симонов монастырь. Потом в пятом часу были 
у Тестова. Говорили о Тимковском (о писателе Н. И. Тимковском. — А. Б.), о его вечной молчаливой неприязни к жизни.