Как «сделан» художественный текст

Татьяна Ивлева

КАК «СДЕЛАН»
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕКСТ

Учебное пособие

Москва
Издательство «ФЛИНТА»  
2018

2-е издание, стереотипное

УДК 82.09(075.3/8)
ББК 83.3(0)я721/73

И25

Ивлева Т.Г.
И25   Как «сделан» художественный текст [Электронный ресурс] : учеб. 

пособие / Т.Г. Ивлева.  — 2-е изд., стер. —  М. : ФЛИНТА,  2018. 
—   276 с.

ISBN 978-5-9765-3373-8 

Предлагаемая вашему вниманию книга может стать помощни
ком (проводником) в общении с художественным произведением. В
ней рассматриваются не только основные теоретико-литературные
термины-понятия, уровни художественного мира, на которых они
«работают». Свободный жанр пособия — жанр цикла бесед — предполагает соединение жестких формулировок словарных статей с
опытами анализа — профессионального чтения, показывающего, как
рождается смысл художественного произведения. Тексты выбраны
в достаточной степени произвольно. Единственный критерий — их
эстетическая ценность. Многие произведения «трудные» и не «по
программе», но если мы научимся понимать эти трудные вещи, то со
школьной программой нам будет совсем легко. Краткий литературоведческий словарь, помещенный в приложении, всегда будет у вас
под рукой и не даст забыть о правилах профессионального чтения. 
Информация, содержащаяся в приложении, не дублирует основной
текст. Она выводит читателя на новый уровень осмысления специфики художественной литературы. Беседы рассчитаны прежде всего на
учителя словесности, практикующего и будущего, но будут интересны всем, решившим и решившимся изучить самый сложный и самый
удивительный язык в мире — язык художественной литературы.

Для студентов, учителей, школьников и их родителей.

УДК 82.09(075.3/8)
ББК 83.3(0)я721/73

ISBN 978-5-9765-3373-8 
© Ивлева Т.Г., 2018 
© Издательство «ФЛИНТА», 2018

Небольшое вступление

Однажды в самом конце прошлого века на очередном заседании нашей кафедры Шеф рассказал об очень странном предложении, которое мы получили: поучаствовать в создании будущих тестов для будущего ЕГЭ по литературе. Мы тогда, всласть 
посостязавшись в остроумии, отказались наотрез.
Ну в самом деле, как можно уложить в прокрустово ложе 
теста безграничность смысла «Евгения Онегина»? Получится 
что-то вроде нижеследующего:
Как звали героиню романа? И варианты ответа:
1. Татьяна.
2. Ефросинья.
3. Мадлен.
Или нет-нет, еще лучше. Из какого оружия Онегин убил Ленского? Варианты ответа:
1. Из пулемета.
2. Из пистолета.
3. Из снайперской винтовки.
Но мы и предположить тогда не могли, что через какиенибудь десять лет эти воображаемые ужасы, вызывающие в то 
далекое время только смех (потому что этого просто не может 
быть никогда), сначала станут ужасами вполне реальными, привычными, а потом и вовсе перестанут удивлять, как давно перестало удивлять изучение краткого содержания любого хрестоматийного некогда текста мировой классики.
Двадцать лет спустя
Урок литературы в седьмом классе гимназии. Долго рассказываю о том, почему нужно прочитать комедию Фонвизина «Недоросль», причем прочитать в подлиннике (текст комедии приводится в нашем учебнике со значительными сокращениями). 

После продолжительной паузы класса получаю ответ от мальчика Жени:

— Да зачем усложнять-то книгами себе все. Я вот собираюсь просто жить.
— А как же поиск смысла жизни? Твои ответы на вечные вопросы, которые много тысяч лет задает себе человечество (иронии он не замечает).
— Да зачем??? Я и так все знаю.
— Ну хорошо, а на тестовые вопросы как ты будешь 
отвечать?
— А я их угадаю. Мне везет.

Verbum sat sapienti.

Довольно большое, но необходимое вступление

Изучение художественной литературы в рамках школьной 
программы представляется сейчас невероятно сложным процессом. Можно сказать, почти невозможным. Главной причиной по-прежнему остается нежелание детей иметь дело с 
книгой, читать зафиксированный на бумаге, созданный кемто текст (конечно, не везде, конечно, к счастью, не всех детей, 
но тенденция, тенденция-то очевидна!). Язык художественного текста слишком разительно отличается от языка комиксов, 
комментариев, статусов и смс-сообщений, к которому привыкли школьники, не похож он и на язык, который используют персонажи популярных сериалов, участники реалити, поп- 
и ток-шоу (прошу прощения за вынужденное использование 
слов, выходящих за рамки классического русского литературного языка). Язык книги слишком длинен, сложен и непонятен, 
а смысл напрягаться, чтобы понять, какую информацию он несет, весьма туманен.
Именно поэтому глобальной задачей учителя, начиная с первого появления ребенка в школе, становится пробуждение интереса к художественной литературе как особому виду искусства, 
стремления почерпнуть знания именно в печатном источнике — 
только при этом условии можно двигаться дальше и работать 
уже над навыками профессионального чтения, т.е. умением видеть, как «сделан» художественный текст, как рождается его 
смысл.
Всего несколько десятилетий назад подключение ребенка к 
информационному полю планеты Земля осуществлялось по достаточно простой, но очень эффективной схеме:

1. Домашнее чтение взрослыми.
2. Обучение самостоятельному чтению.
3. Запись в библиотеку.

Второй и третий этап могли совпадать еще с дошкольным 
периодом или — тут уж обязательно! — с первым классом (периодом букваря). Все эти пункты предварительного обучения 
предполагали приобщение ребенка к классике мировой детской 
литературы, не только создавая необходимую интеллектуальнокуль турную базу для последующего школьного чтения, но и 
формируя внутреннюю потребность в углублении полученных 
знаний. Чтение в рамках школьной программы, таким образом, 
уже было мотивировано и подготовлено.
Затем вполне естественным было приобщение к вершинным 
произведениям мировой классики и книгам по интересам, далее — в зависимости от внутренних культурных потребностей и 
выбранной профессии — список литературы специальной, научной и художественной мог корректироваться, но никоим образом не отменялся. Книга действительно становилась источником знаний. В результате, как хорошо известно, наша страна 
являлась (в том числе и по признанию мирового сообщества) не 
только самой читающей, но и самой интеллектуальной страной 
мира.
В настоящее время практически прекратил свое существование первый и самый важный этап «подключения» — домашнее 
чтение. Телевидение и полная компьютеризация всей страны 
привели к тому, что родители перестали читать детям книги. 
Малыш, как правило, самостоятельно смотрит мультики «по 
компьютеру» или «в телефоне», а также слушает аудиозаписи 
сказок, стихов, рассказов. При этом с самого раннего детства у 
него формируется уверенность, что кнопки нажимать гораздо 
легче, чем учить буквы и складывать из них слова, да и картинки нагляднее, ярче, вот они, прямо сразу: кнопка — картинка, 
кнопка — картинка, а книжные образы нужно еще представить, 
над ними нужно еще подумать, они же только в воображении. 

Добавьте сюда еще одно обстоятельство: посещение исторических музеев, картинных галерей, филармонии... Все это тоже перестает быть традицией в общении родителей с детьми. А ведь 
эстетический шок, переживание чуда искусства важно испытать именно в раннем детстве. Картина, музыкальная пьеса — 
это тоже тексты, только для созерцания или слуха. Их тоже 
нужно учиться воспринимать.

Позволю себе одно воспоминание. Особое восприятие 
картины открылось мне в Эрмитаже. Мне было четыре года, и 
я абсолютно ничего не знала ни об Эрмитаже, ни об импрессионизме, да и вообще мало о чем я тогда знала. Тем сильнее 
было впечатление. В зале импрессионистов я никак не могла 
отойти от одной картины (впоследствии оказалось, что это 
был «Мост Ватерлоо» Клода Моне).
Вблизи глаз не различал практически ничего, кроме грубых мазков краски. Но по мере отдаления — медленномедленно отступать назад, чтобы не пропустить! — начинало 
проявляться небо, потом вода, трубы вдалеке — и наконец 
сам Мост как зыбкая граница между Водой и Небом... Эта внезапность озарения с тех пор стала знаком КОНТАКТА меня — 
зрителя — и Художника. Знаком того, что я ПОНИМАЮ!

Получается, что и творческие способности своих детей мы 
с самого детства замораживаем, не даем им проявиться в нужное время, а получится ли потом? или наши дети так и останутся эстетически неразвиты? Далее лакуны свободного времени 
закономерно заполнят компьютерные или телефонные игры, 
общение в социальных сетях. Таким образом, мотивация к чтению (шире — к контакту с произведениями искусства) при поступлении в школу у многих детей уже полностью отсутствует, 
они едва умеют (не умеют вовсе) и не хотят читать, не понимают языка живописи, им скучно слушать классическую музыку. 
Учитывая, что Интернет создает иллюзию реальности, со своим 

языком, системой ценностей (если их вообще можно так назвать), со своей системой упрощенных, а иногда и просто ложных знаний, которые легко менять и подменять, остается предположить, что истинный опыт многих поколений, достижения 
человеческой мысли, запечатленные в книгах, вскоре будут просто утеряны.
Впрочем, этот процесс начался не сегодня и не в конце прошлого века, а примерно сто лет назад, когда вместе с иконами 
горели книги, и это общероссийское пожарище знаменовало собой конец единой русской культуры.

«Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы 
дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: «Нравится?» «Хорошо», — сказал Блок, а потом прибавил: «У меня в деревне 
библиотеку сожгли» (В. Маяковский. «Умер Блок»).

Еще можно вспомнить, с чего начиналось правление Гитлера в Германии: с огромных костров, напоминающих средневековые аутодафе, в них тоже бросали книги...
Есть у этой проблемы еще одна, эстетическая, сторона. Неумение современных школьников читать выражается не только в отсутствии навыков собственно чтения, в его технике или 
скорости. Этот пробел довольно быстро можно восполнить, и 
он легко восполняется в процессе школьного обучения. Гораздо 
более серьезной, на мой взгляд, является проблема инфантильности нового поколения читателей, его неспособности чувствовать и в принципе воспринимать эстетическую природу художественного слова. А когда-то традиционное, хочется сказать, 
ритуальное, «вечернее» чтение создавало особый образ книги, 
особое отношение к ней, к ее языку, отличному от привычного — разговорного, «дневного». Это ощущение подтверждалось 
далее в процессе «школьного» чтения.

Подведем небольшой итог. Гаджеты (прошу прощения!) постепенно вытеснили из сознания ребенка не только устное родительское слово, но и слово книжное. Успешно было создано и создается на наших глазах еще одно поколение, оторванное от книги, 
т.е. от национально-культурных корней, поколение, которым легко 
(при помощи тех же гаджетов) манипулировать, ибо кто отвечает за истинность интернет-информации? кто даст гарантии, что 
там — в Сети — не происходит постоянной подмены этой информации — согласно чьим-то очень далеко идущим планам?
Что ж, будем верить в то, что рукописи не горят, а что написано пером — того не вырубишь топором...
В настоящее время обучение языку художественной литературы оказывается более сложным, чем обучение языку иностранному. Язык художественной литературы воспринимается 
как непонятный, нарочито усложненный, а единицы этого языка — тропы и фигуры — как препятствие к постижению смысла 
текста. «Все слова по отдельности понимаю, а общий смысл — 
нет» — думаю, многие из преподавателей литературы сталкивались с подобными заявлениями учеников. Мы стоим сейчас 
на пороге действительно страшной реальности: наши дети перестают понимать язык Пушкина, Тургенева, Блока, Бунина... 
Это, увы, не их язык:

Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.

Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке...

Так что учителю словесности в современной школе приходится выполнять неимоверно, гигантски сложную, двойную за

дачу: не просто пробуждать, а чаще создавать, читателя, но и 
учить его правильно читать, корректно и бережно общаться с 
художественным текстом (как тут не вспомнить бесконечные 
попытки мастера Джеппетто и Феи с лазурными волосами превратить деревянную куклу в живого мальчика — Карло Коллоди 
«Приключения Пиноккио»).
Пробуждение и воспитание читателя требует постоянной актуализации множества дополнительных знаний, подключения 
множества ассоциативных связей, потому что чем глубже текст, 
тем таких «мерцаний» смысла больше.
Разрушение советской академической системы образования 
привело к тому, что, начиная с печально известных 90-х годов, 
постсоветский человек утратил не только целостную картину 
мира, но и знание фундаментальных основ отдельных наук, 
знание как таковое. Доминирующим в настоящее время стало 
клипово-тестовое, прогугленное мышление с «Википедией» как истиной в последней инстанции (а что будет, если исчезнет Интернет? неужели в библиотеку идти? и что там делать? кнопки-то там где?), мышление, в котором практически 
нет ассоциаций, связей, «сопряжений далековатых идей», составляющих самую суть интеллекта, потому что и связывать 
в общем-то особенно нечего. Получается, что учителю словесности приходится взваливать на себя еще и этот общеобразовательный и психологический груз: насыщать знаниями и 
учить устанавливать связи между фактами. Урок литературы 
неизбежно превращается в комбинированный, не просто привлекая произведения других видов искусства (музыки или живописи, архитектуры или скульптуры), как это было прежде, а 
погружаясь в основы географии, истории, философии и даже 
нередко естественных и точных наук, чего прежде не было и 
быть не могло.
Так, чтение совсем небольшого стихотворения Михаила Ломоносова, а именно «Стихов, сочинённых на дороге в Петергоф, когда я в 1761 г. ехал просить о подписании привилегии для 
Академии, быв много раз прежде за тем же» (длинное заглавие