Эго-медиа. Социально-философские штрихи к истории телевидения: практический курс

А.Н. Фортунатов

ЭГО-МЕДИА

Социально-философские штрихи 
к истории телевидения

Практический курс

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2018

2-е издание, стереотипное

УДК 070.654.197(076.5)
ББК  76.032я73
         Ф80

Фортунатов А.Н.
Ф80      Эго-медиа. Социально-философские штрихи к истории телеви
дения [Электронный ресурс] : практический курс / А.Н. Фортунатов. 
— 2-е изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2018. —  174 с. : ил.

ISBN 978-5-9765-3494-0

Средний возраст телезрителя в России постепенно приближается 
к пятидесяти годам. Это мировая тенденция. Но означает ли это, что 
телевидение утрачивает свои лидирующие позиции в системе коммуникации? Скорее, наоборот, утверждает автор книги, доктор философских наук, профессор ННГУ им. Н.И. Лобачевского А.Н. Фортунатов: в современном обществе глубоко укоренилась «презумпция 
визуальности», влияющая на мировоззрение молодых людей, хотя они 
и отказываются от «устаревшего» телеэкрана, погружаясь в интернет-коммуникацию. Телевидение на протяжении своей истории не 
только приближало «картинку» к глазам зрителя, но и само становилось все более демократичной технологией, проникающей в плоть 
и кровь человека. Оно изменило саму суть социальных отношений в 
XXI веке: чем более одиноким ты являешься, тем больше шансов у 
тебя стать всеми признанным эго-медиумом.
Книга предназначена для широкой аудитории, которой интересны 
проблемы современной коммуникации, а также для студентов, аспирантов и ученых, специализирующихся в социальной философии, журналистике, коммуникативистике, медиасоциологии и новейшей истории.

УДК 070.654.197(076.5)
ББК 76.032я73

ISBN 978-5-9765-3494-0
 © Фортунатов А.Н., 2018
 © Издательство «ФЛИНТА», 2018

Светильник для тела есть око. 
Итак, если око твое будет чисто, 
то все тело твое будет светло;
если же око твое будет худо, то 
все тело твое будет темно. Итак, 
если свет, который в тебе, тьма, 
то какова же тьма?

Мтф. 6; 22–23

ВСТУПЛЕНИЕ

Холодная материальность современной информации вызывает противоречивые чувства: где-то в глубине души шевелится страх перед 
необъятными массивами данных, наружу рвутся дежурное удивление 
и восторг, но очень часто, даже слишком часто нормальной реакцией 
на информационные импульсы стала суетливая озабоченность. Нужно 
быть осведомленным, успеть схватить заголовок, релиз, комментарий, 
чтобы через мгновение переключиться на новые порции сведений, которые, сменяя друг друга, создают неослабевающий фон эмоционального напряжения. Информация становится хронической болью социального организма, воспалением его глубинных, структурных основ. 
Она призвана тревожить взгляд, тело, мысли, подсознание. Успокаивающая информация в этой взвинченной реальности — неуместный 
оксюморон. 
Еще совсем недавние вспышки постмодернистской эйфории (что 
абсурдно само по себе и должно было бы вызывать скепсис и удивление) по поводу нарастающего объема актуальной информации в обществе не учитывали того, что гигантские напластования сведений и данных попросту не удержатся в ленивом мозгу человечества и что в любом 
случае они начнут искать себе место — за пределами его сознания. 
Материальный мир стремительно меняется, податливо реагируя на 
усиливающийся информационный поток (потоп). Мы не узнаем горо

дов, в которых прожили десятилетия, стоит лишь на мгновение отвернуться. Условия жизни почти ежедневно требуют от нас освоения новых 
инструкций и подчинения вновь изобретенным правилам. Оптимизация и рационализация «отсекают все лишнее» в человеке, как социальной единице, сращивая общественное и производственное поведение, 
превращая личность в элемент индустрии социальности. 
Симптоматично, что средства коммуникации тщательно обходят стороной эту кричащую проблему личностного одиночества в информационном водовороте. Наоборот, основным источником регламентации 
социального поведения по-прежнему остаются «традиционные СМИ». 
Разве что усилилась их безаппеляционность и всевластие: если ты не 
услышал новость об очередных изменениях в ПДД (об этом же кричали по всем каналам!), то это «твои проблемы», и ты платишь реальный, притом немалый штраф; если ты не в курсе последней моды (ее 
только что обсуждали на Fashion TV, а потом расписали в Cosmo), то 
ты лузер, и с тобой стараются меньше общаться «продвинутые» сверстники; если ты вовремя не осведомился о пробках, положившись на 
интуицию, то стой в бензиновом смраде и перемывай косточки соседям-автомобилистам. 
Вписанность в структуру воспроизводства информации и материального потребления (сегодня это феномены одного порядка) давно изменила глубинную сущность СМИ: они перестали быть «невинными» 
инструментами («средствами» — какое старомодное определение, вызывающее ассоциативный ряд с «молчаливым посредником», с «нейтральной средой»!) коммуникации, превратившись в репрессивную машину 
потребительски-информационного воздействия. Как мы уже писали в 
своих предыдущих работах1, коммуникация не может обходиться без 
технологий, которые определяют ее сущность, тональность, содержание. Они интенсивно развиваются, жадно впитывая в себя все новации и открытия, продуцируемые энергичным, бесстрастным информационным псевдообществом. Коммуникативная индустрия — это не 
«производство-для», а «воспроизводство себя-для-себя». Адорно и Хоркхаймер не без оснований полагают, что в подобного рода индустриях 
самое главное — «договоренность — или по крайней мере общее намере- 

1 Фортунатов А.Н. Взаимодействие субъектов социальной коммуникации в медиареальности. — Н. Новгород: ННГАСУ, 2009.

ние — управляющих органов не производить или не пропускать ничего, 
что не соответствует их планам, их представлениям о потребителях 
и прежде всего их представлениям о самих себе»1. Кто-то пробовал 
найти на телевизионных каналах информацию, выходящую за пределы 
утвержденной кем-то «повестки дня», сколько ни настраивай меню у 
кабельного оператора? Все-таки удалось? Можете гордиться: отныне 
вы центр этой информационной вселенной, и вырваться вам из нее 
почти невозможно.
Важнейшим катализатором этих процессов является телевидение. 
Речь идет не столько о промышленно-коммуникативном феномене (с 
его электроникой, системами связи, исследовательскими институтами, 
спутниковыми каналами), сколько о социальном механизме, который 
вбирает в себя всю свою многомиллиардную аудиторию как необходимый компонент для самовоспроизводства. Об этом мы говорили в нашей 
первой попытке осмыслить историю этого удивительного средства коммуникации, изданной в виде курса лекций2. Еще до его возникновения 
человечество избрало «дальновидение» (так первоначально именовалось 
ТВ) в качестве объекта своего вожделения и постепенно, шаг за шагом 
в его развитии втягивалось в безоглядное, азартное, смертельно опасное танго с визуальными и информационными технологиями. 
Сколько восторгов, сколько целомудренного удовольствия было среди 
гуманитариев 50-х годов, устремившихся в этот дивный, чарующий 
мир, который, властно сжимая их в своих объятиях, все наращивал и 
наращивал темп, кружа до беспамятства по обезлюдевшему танцполу 
промышленных революций! Но сегодня любой ребенок, скачав приложение на смартфон, может снимать и монтировать видеосюжеты в течение школьной перемены, превращая вуайеризм в «приемлемую» технологию коммуникации. И чем меньше в его взгляде добра и сострадания, тем больше шансов у его ролика быть замеченным на Yutub-e.
Данная книга — это попытка исследовать общество в его коммуникативном (телевизионном) развитии. Это опыт комплексного анализа 
социального статуса телевидения (к сожалению, подавляющее большинство книг по истории телевидения фактически представляют собой 

1 Хоркхаймер М. Культурная индустрия: просвещение как способ обмана 
масс. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2016. — С. 16.
2 Фортунатов А.Н. Проблемы истории телевидения: философский и культурологический подход: курс лекций. — Н. Новгород: НГЦ, 2007.

сборники мемуаров, в которых системный подход уходит в тень). В рассуждениях о прошлом надо иметь мужество честно смотреть в будущее. Мы уверены, что оно есть, даже несмотря на тяжелые социальнокоммуникативные недуги, порожденные специфической экранной слепотой, которая, как пандемия, распространилась на миллиарды людей. 
Перспективы кроются, как всегда, в людях, а не в технологиях. В тех, 
кто продолжает смотреть на телевидение и на себя в нем как на захватывающее приключение, в котором главное — азарт и вера, а не цинизм 
и «слишком трезвый» расчет. Тех, кто не потерял любви к ближним, 
кто не затронут особого рода визуальной демагогией. Именно поэтому 
я с благодарностью и благоговением вспоминаю моего коллегу по российскому Общественному ТВ и мудрого учителя А. Лысенко, который 
щедро делился со мной своим оптимизмом и ироничными воспоминаниями о телевизионных коллизиях. Восхищенное уважение — то чувство, которое у меня возникает при воспоминании о совместной работе 
над сценарием фильма «Иконоскоп» с выдающимся режиссером-документалистом В. Манским. Глубокую признательность испытываю к 
моему коллеге и другу, директору Института международных отношений и мировой истории ННГУ М. Рыхтику, поддержавшему меня 
в очень сложный для меня период и давшему возможность работать 
над этим материалом. Но, конечно, самая главная и бесконечная моя 
благодарность родителям, профессорам ННГУ Н.М. и В.А. Фортунатовым, с которыми мы образуем уникальную университетскую династию, моей жене Е. Суворовой и дочери Ольге, без которых я вряд ли 
бы имел мужество закончить эту книгу.

А. Фортунатов

ГЛАВА 1 
Кто «подарил» человечеству телевидение?

Мистический ореол вокруг телевидения бросается в глаза многим 
исследователям. Это не просто эмоциональный ракурс в оценке такого 
многогранного и сложного социального института. То, что выходит за 
пределы логических рассуждений, одновременно преодолевает и привычные границы традиционных оценок роли и места технологий в нашей 
жизни. Объект порождает языковые нюансы для собственного описания.
Историки, пытающиеся оценить этапы становления ТВ, сталкиваются с трудноразрешимой задачей. Если скрупулезно нанизывать друг 
на друга разрозненные факты многочисленных изобретений, приведших 
к созданию телевидения, то получится объемная, но при этом «бездушная», сухая хроника инженерных поисков по всему миру на протяжении 
нескольких столетий, скорее констатирующая неуправляемое, хаотичное 
движение человеческой мысли, чем выстраивающая логически оправданную ретроспективу. Если же окунаться в сугубую мистику и воспринимать ТВ как «дар Божий» (есть и такая традиция), то за границей 
рефлексии оказывается красивый и логичный мир технологий, созданных кропотливым и планомерным трудом многих поколений инженеров. 
Специалисты-технологи, занимающиеся обеспечением работы телевизионных систем, говорят на абсолютно другом языке, чем многочисленные гуманитарии, подвизающиеся в различных социокультурных 
сферах, относящихся к телевидению. Оно уже на самой заре своего становления характеризовалось оторванностью от всех мыслимых, эмпирически понятных законов и закономерностей природы. ТВ создавало 
собственную метафизику в попытке примирить человеческое и природное, божественное и техническое. Оно было (именно в силу своей многогранности и многоаспектности) наиболее совершенным отражением 
амбивалентной сущности человека как самой большой загадки бытия.
Случайно ли вообще возникновение телевидения в нашей жизни, или 
его роль в обществе была предрешена? Могла ли наша практика отношений с миром пойти по другому пути, чем тот, что проложен на долгие 

годы аудиовизуальным контекстом? Постановка таких вопросов отнюдь 
не является риторической. Появление человека, как биологического существа, в мире по сути своей случайно. Оно не обусловлено ничем, кроме 
физиологии и природных законов. Однако процесс становления человека, 
как личности, являет уже собой акт «второго рождения». Уникальность 
этого события, в частности, состоит в том, что «вновь рожденная» личность неповторима, единична и всеобъемлюща. Основа такой уникальности — ответы на вопросы о том, кто я есть, что я собой представляю 
в этом мире. «Второе рождение» — это усилие, таинственное и в определенном смысле до конца не поддающееся пониманию. 
Причем тут телевидение? На рубеже XIX и XX веков, в момент, когда 
перед человечеством приоткрылся занавес в мир новых скоростей, новых 
технологий, новых измерений, изобретение различных элементов телевизионных систем неизменно сопровождалось удивительно яркими, неповторимыми проявлениями «внеприродных» проявлений человеческой 
уникальности, которые, на первый взгляд, напрямую не касались изобретаемых технологий, но тем не менее непостижимым образом согревали их дыханием энтузиастов, запредельного стремления вырваться за 
тесные границы механистических, традиционных — вчерашних, стало 
быть, заранее заданных и неудовлетворительных с человеческой точки 
зрения — технологий. Исторические события, пусть и нанизанные одно 
на другое в добросовестных хрониках, на это недвусмысленно указывают.
Пространство и время, по Канту, есть априорные характеристики 
явлений и феноменов мира. Собственно в этой «системе координат» и 
происходит появление личности. Пространственно-временное ощущение бытия создает достаточно надежную основу для духовного прорыва 
за пределы природного детерминизма. Внешнее и внутреннее освоение мира, как объекта вопрошания, как предмета неудовлетворенности, находит свои обоснования. 
Отсюда экзистенциальный вызов, который брезжит перед человеком, 
осознающим себя в пространственно-временных границах (ограничениях). «Быть или не быть» означает не просто выбор жизненного пути, 
но еще и мобилизацию на этот путь собственного разума, души, мечтаний. Историки до сих пор поражаются, откуда столько упорства, граничившего с фанатизмом, было в достижении своих конкретных технологических целей у многих инженеров — создателей телевидения. Эта 
целеустремленность была вовсе не случайным, единичным свойством: 

она объединяла людей в разных точках планеты, создавала определенный метаязык, позволявший им понимать друг друга без дополнительных разъяснений. Возможно, именно об этом говорил В.К. Зворыкин, 
когда выступал перед советскими коллегами-специалистами: сначала 
«отец-основатель» телевидения приезжал в СССР как признанный мэтр, 
а во второй раз — уже как коллега, который воздавал должное таланту 
и самостоятельным достижениям своих бывших слушателей-учеников. 
Мир воспроизводится вслед за человеческой мыслью. В применении к телевидению этот философский тезис обретает дополнительные 
нюансы: мысль в отношении телевидения, возникавшая в разных точках планеты, была когерентна и — всеобъемлюща, масштабна. Точнее: 
она была прообразом той глобальной роли, которое телевидение обретет уже не просто как технологическая система, а как метареальность.
Человек, создающий мир, порой не ведая того, мистическим образом 
предполагает, предвосхищает то, что будет вокруг него происходить. 
Мысль, отрываясь от ее автора, возвращается к нему в виде реальности, которую он создал и которая ждет новых ответов. В классической 
рациональности, как справедливо пишет Мамардашвили, человеческий 
ум «со-родственен, со-природен, участвует в этом гипотетическом, в 
момент “всеохватывающем” и “вездесущем” божественном интеллекте, 
образ которого и обосновывает допущение непрерывности сознательного 
опыта»1. Так, значит, все-таки телевидение — это что-то, данное свыше? 
В этом ключе рассуждал, например, известный канадский философ 
Г.М. Маклюэн. Но, повторим, ведь мысль инженеров-изобретателей была 
и совершенно конкретной, четкой, определенной. Поэтому прямо противоположная маклюэнской точка зрения на истоки ТВ — это социальный и технический детерминизм (такой взгляд присущ прежде всего 
социологам). В первом случае ТВ будет эволюционировать (в теории) по 
пути улучшения «самого себя», во втором — по пути совершенствования своего создателя, человека, прокладывая дорогу трансгуманизму. 
Как видим, между этими, на первый взгляд, полярными точками 
зрения много общего, и это общее — человек, как природно-внеприродное существо, которое благодаря телевидению обретает и одновременно утрачивает шанс на свое «второе рождение», т.е. остается один 

1 Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. — СПб.: Азбука: Азбука-Аттикус, 2010. — С. 19.

на один, как и на протяжении всей своей истории, со своим экзистенциальным выбором. Техническая мысль, определяет очень четкие рамки 
для дальнейших рассуждений (в этом ее магическое и одновременно 
примитивизирующее свойство), и в истории телевидения очень многое, как мы увидим далее, было связано с плененностью мышления 
инженеров чужими остроумными и захватывающими дух открытиями. 
Отсюда плодотворной основой, ставящей дальнейшие рассуждения на 
твердую почву, может послужить выражение Канта о «вяжущей силе 
самопознания». Мир, в который попадает человек, предстает перед ним 
в виде такой же, по сути, как и он, хаотичной, дискретной, разрозненной — случайно сложившейся — мозаики, и этот хаос как раз и призвана упорядочить его мысль, коль скоро она имеет шанс возникнуть. 
Помыслить — значит связать разрозненное бытие, а не создать его! 
Помыслить — значит найти уникальное сочетание пространственновременных коллизий, фактов, вдобавок к этому найти свое отражение 
в них — в тех, что уже существуют и предложены тебе Богом и Природой. Именно поэтому человек становится Человеком с его личностными проявлениями, а не Богом с его единым Словом (или Мыслью). 
Отсюда динамика бытия, вытекающая из по-разному срощенных фактов, здесь же, наконец, кроется и неповторимость временных измерений бытийных границ для человека.
Мистическая сила телевидения с самого его зарождения и по сегодняшний день состоит в более или менее успешном осуществлении технологической возможности создать замену этому «вяжущему», созидательному, жизнеутверждающему свойству человеческой мысли на 
разных внеприродных уровнях: творческом, эмоциональном, сюжетносмысловом, даже ритмическом (эту тему мы уже описывали в своих 
работах и коснемся в рамках этой книги позже), и, конечно же, прежде 
всего технологическом.
«Случайное происшествие, творческое воображение, желание ве- 
рить — из этих трех элементов складывается суррогатная реальность, 
которая вызывает сильнейшую инстинктивную реакцию», — писал 
классик социологии Уолтер Липпман1. «Между человеком и его средой 
располагается некая псевдосреда», — считал он. — «Поведение чело
1 Липпман У. Общественное мнение. — М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2004. — С. 37.