Героические мифоконструкты тоталитарной России

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ 
ТОМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ 
 
 
 
 
 
 
Н.Г. Щербинина  
 
ГЕРОИЧЕСКИЕ  
МИФОКОНСТРУКТЫ  
ТОТАЛИТАРНОЙ РОССИИ 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Томск  
Издательский Дом Томского государственного университета 
2017 

УДК 316.6 
ББК 66.0 
         Щ61 
 
Щербинина Н.Г. 
Щ61 Героические мифоконструкты тоталитарной России. – 
Томск : Издательский Дом Томского государственного  
университета, 2017. – 124 с. 

ISBN 978-5-94621-602-9 
 
Монография посвящена проблемам конструирования тоталитарного мифа на примере России. Сегодня одним из важных 
направлений мировой и отечественной политологии является 
сравнительный авторитаризм, а в канун столетия Октябрьской революции историки и обществоведы предпринимают попытки объяснить российский тоталитарный феномен ХХ в. Автор предлагает 
рассмотреть это под углом конструирования героической мифополитической реальности. 
Для политологов, философов, культурологов, историков. 
 
УДК 316.6 
ББК 66.0 
 
 
 
 
 
 
 

ISBN 978-5-94621-602-9 
© Щербинина Н.Г., 2017 
© Томский государственный университет, 2017 

СОДЕРЖАНИЕ 
 
Время героев ....................................................................................
 
Герой воспетый ...............................................................................
 
Путь возрождения ...........................................................................
 
Герой и президент ...........................................................................
 
Две победы .......................................................................................
 
Страна героев ...................................................................................
 
Вместо заключения .........................................................................
 

4

8

36

58

74

101

117

 

ВРЕМЯ ГЕРОЕВ 
 
Очевидно, что так называемое советское общество распадается на две ментальности-эпохи: тоталитарную и посттоталитарную. Однако подобие ментальных структур доминирует и 
образует социальное единство, характеризующееся своеобразием политической формы. Что касается различий, то концепция 
российской политической культуры как культуры архаической 
представляет дробление на эпохи-ментальности достаточно 
условным в принципе1. И тем не менее именно внезапно актуализировавшаяся архаичность тоталитаризма обусловила взлет 
политического фактора, размежевавшего столь прочное единообразие. Таким базовым фактором-разделителем выступил политический миф.  
Согласно этому критерию, тоталитарная эпоха есть время героев, эпоха мифическая и изначальная для советского общества в 
целом. Последующая эпоха – обычная, т.е. историческая, эпигонствующая и питающаяся, в частности, и от собственных корней. 
Во времена тоталитарных героев творился и политический миф 
советского общества, в посттоталитарное время предпринимались 
лишь неловкие попытки подновления и замены. Таким способом 
создавались псевдомифы в самом неприкрытом виде. Идеологизация политического мифа превращала экспансирующую рационализованную структуру в псевдоидеологию, когда программировалось «бумажное воздействие». Так же, как в политико-культурной 
среде посттоталитаризма имитировалась псевдоигра2, аналогично 
имитировался и политический псевдомиф. Засилье фальсификатов 
сузило область действительного влияния формально все еще мощ                                                        
1 Щербинин А.И., Щербинина Н.Г. Политический мир России. Томск, 1996. Гл. 2, 3, 
4, 6. 
2 Щербинин А., Щербинина Н. Консерватизм: удила или путы? // Вестник высшей 
школы. 1992. № 7–9. С. 79. 

ной идеологической машины. До тех пор, пока миф естественным 
образом служил опорой политической сферы общественной жизни 
и одновременно являлся квинтэссенцией политического бытия, 
второстепенный по сути идеологический компонент политического мира внешне и оформлял, и, казалось, контролировал его. Когда 
же идеологии пришлось принять на себя всю тяжесть политического бремени, обнаружилось, что сама по себе она значит много 
меньше ожидаемого. И это значение ослабевало несмотря на рост 
технической оснащенности по мере отдаления от времени мифического. Но иллюзии остались, и теперь еще «главный» вопрос 
ставится так: «Какая идея нужна России?» А может следует его 
переосмыслить и сформулировать иначе: «Какой политический 
миф нужен России?» 
Подчеркивая значимость политической мифологии тоталитаризма, никто не взялся бы отрицать само наличие политических 
мифов во время посттоталитарное. Речь идет о том, что искусственные произведения, мифы собственно в понимании Ж. Сореля, стали восприниматься как самодостаточные и самоработающие идеологические конструкты, направленные на достижение 
специфически властных интересов. Новообразования имели форму мифа, но сущностно таковыми не являлись. Даже авторы трилогии («Малая земля», «Возрождение» и «Целина»), подписанной именем самого Л.И. Брежнева, не предприняли серьезной 
попытки сделать его новым мифогероем. Декларируемое детально величие официального лидера просто-напросто игнорировало 
аспект восприятия и тем самым допускало индивидуальнорациональную правку имиджа руководителя. В результате такого 
«мифического безразличия» гротескность псевдомифического 
персонажа обнаружилась как искусственность. Факты отредактированной биографии псевдогероя неформально интерпретировались с точки зрения политической практики. Преувеличение стало преувеличением. Тогда как в естественном мифе – чем невероятнее, тем достовернее. Наконец, миф стал подвергаться критике. Все эти «симптомы» по отдельности и тем более в совокупности означают смерть любого мифотворения.  

Изменения в восприятии образа советского политического лидера начались еще до периода застоя и формально выразились в переноминации: титул парадного «вождя» сменился на партикулярного 
«руководителя партии и правительства». Данная перемена случилась при Н.С. Хрущеве, но едва ли корректно на ее основе всерьез 
вести речь о «демократической оттепели», когда на смену тоталитарному вождю пришел подлинно демократический лидер. Здесь не 
место и не время подробно говорить о своеобразии феномена политического лидерства в России, но уместно напомнить признание 
специалистами как наиболее ярких наших лидеров именно харизматических тоталитарных вождей Ленина и Сталина.  
Однако, на наш взгляд, термин «харизматический лидер» 
(спорный вообще) именно в данной связи мало что объясняет. 
Сам М. Вебер писал не только о лидерах в понимании традиционных теорий лидерства, но и о господстве как таковом. Описывая харизматическое господство, он особо подчеркивал экзистенциальность харизмы политического лидера: кратковременность 
взлета пророка на волне эмоций его последователей. Почему же, 
тогда как политики Ленин и Сталин волнуют и сегодня, их официальные эпигоны не снискали даже прижизненной популярности? Если провести сравнение под углом зрения политического 
мифа, то обнаружится: руководитель партии и государства занял 
«должность вождя», но не стал даже официальным наследником 
его харизмы. И это при всем при том, что советская политическая 
модель не давала ему и шанса стать демократическим лидером. 
Посттоталитарный лидер оказался явлением двойственным в своей традиционности: он старался выглядеть еще одним «верным 
ленинцем», но обнаруживал черты номенклатурно-легитимного 
неприродного государя. Вот этот идеологически не идентифицируемый пробел в имидже и ослаблял позиции первого лица в политике России как ее лидера. Но нас интересует не слабеющий 
«начальник государства», а всесильный тоталитарный вождь в 
ипостаси мифического героя. 
Проблема героя тоталитарного мифа России не нашла еще специального научного освещения. Известные сопредельные работы 

сравнительно немногочисленны и разнонаправленны3. Пожалуй, 
никто из исследователей, касающихся тоталитарной эпохи России, 
не отрицает самого факта мифологизации общественного сознания, в центре которой находился образ вождя. Но концептуальные 
акценты расставляются, как правило, таким образом, что поскольку доминирует культ, а не миф, следовательно, неизбежно преобладает идеологический конструкт как результат пропаганды, навязанной обществу сверху. То есть политический миф о тоталитарных вождях предстает исключительно искусственным творением и 
инструментом манипулятивной технологии.  
Нам же представляется необходимым взглянуть на тоталитарный миф под другим углом зрения: рассмотреть его как определяющий компонент ментальности эпохи и естественный механизм 
структурирования и сознания жизни. А смысловым ядром данного 
органического механизма, по нашему мнению, и выступал миф о 
вожде. Поэтому, поставив проблему изучения героического мифа 
тоталитарной России в качестве научной цели, для реализации ее 
двинемся вглубь мифополитических структур. 

                                                        
3 См.: Почепцов Г. Тоталитарный человек. Очерки тоталитарного символизма и 
мифологии. Киев, 1994; Тумаркин Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России. СПб., 1997; Эннкер Б. Советский культ вождей: между мифом, харизмой, 
общественным мнением. «Вождь и народ». Понятие и следствия одного образца 
политической культуры в условиях диктатуры // Вестник МГУ. Сер. 12. 1994. 
№ 5; Алпеева Т.М. Социальный миф: сущность, структура. Минск, 1992; Гуревич 
П.С. Социальная мифология. М., 1983; Знаков В.В. Правда и ложь в сознании 
русского народа. М., 1993; Кассирер Э. Техника современных политических мифов // Вестник МГУ. Сер. 7. 1990. № 2; Такер Р. Сталин: Путь к власти. 1879–
1929. История и личность. М., 1991; Гозман Л., Эткинд А. Культ власти. Структура тоталитарного сознания // Осмыслить культ Сталина. М., 1989; Орешин Б., 
Рубцов А. Сталинизм: идеология и сознание // Там же; Иванов А.В. Мифы и метаморфозы тоталитарного рассудка // Вестник МГУ. Сер. 7. 1991. № 3; Поляков Л. 
Арийский миф. Исследование истоков расизма. СПб., 1996; Тюлар Ж. Наполеон, 
или Миф о «спасителе». М., 1996 и др. 

ГЕРОЙ ВОСПЕТЫЙ 
 
С наступлением эры просвещенного разума традиционный 
мир символов рухнул. Именно о подобном перевороте Заратустра поведал как о смерти богов. Произошла трансформация 
привычных взглядов: «Паутина сновидений мифа распалась, 
разум раскрылся навстречу полному, бодрствующему сознанию, 
а современный человек восстал из древнего невежества, словно 
бабочка из своего кокона, словно солнце рассвета из утробы матери-ночи». Так в ХХ в. перемены в представлениях описал 
Джозеф Кэмпбелл, противопоставляя мифологическое и демифологизированное сознание. И даже по видимости сходные тоталитарные культовые ритуалы, на его взгляд, всего лишь пародии, носящие отрицательную социальную нагрузку4. Действительно, согласимся с мифологом, возвеличивание тотемов – это 
не путь к богу, распявшему самого себя. Но с гибелью бога, отрицающего эгоизм, не утрачен миф. Свидетельство тому недавнее прошлое, где мы встречаемся с героем-спасителем, становящимся тираном новому миру.  
Архаический миропорядок по-своему целесообразен, и именно 
миф отыскал способ избежания исключительной жертвенности со 
стороны общества. Напротив, тоталитаризм во всех проявлениях 
иррационален: «Противоразумность тоталитарного капитализма, 
чья техника, призванная удовлетворять потребности, в ее опредмеченном, определяемом отношениями господства облике делает 
невозможным удовлетворение потребностей и понуждает к искоренению человека – эта противоразумность имела свой прототипический образ в герое, который избегает жертвы тем, что жертвует собой». Авторы данного высказывания М. Хоркхаймер и 
Т. Адорно считают, что отмечаемый род мифологической жерт
                                                        
4 Кэмпбелл Д. Герой с тысячью лицами. Киев, 1997. С. 289–290. 

венности говорит о включении самого мифа в цивилизацию5. Итак, 
когда бог приносит себя в жертву богу – это одно из свидетельств 
культурного прогресса. Что же сказать о богоподобном герое 
нашего века, жертвующем исключительно другими? Ведь даже 
древнескандинавский Один повесился на дереве в качестве жертвы 
самому себе... 
Обращаясь к тоталитарному политическому мифу России, чья 
общая архаическая подоплека нам представляется очевидной, 
можно дифференцировать его особенности. В первую очередь это 
песнопения о герое: откровенно суровом и самовлюбленном. Но 
эгоистический спаситель Советской России – «настоящий» герой в 
его подобии главному персонажу древнейших сказаний. И в этом 
сущностном смысле мы имеем дело не с антикультом, не с подделкой под старину. Нет, многочисленные воспевания Сталина 
представляют собой подлинные тексты-мифы. Они обслуживали 
культ бога-героя, требовавшего и с удовлетворением принимавшего жертвы от других. В тоталитарном ритуале жертвенность экстравертивна, она – самообман: 
И все ему, и все ему! 
Ума и сердца жар 
его великому уму  
народ приносит в дар6. 
Песни о вожде буквально заполнены и перегружены восхвалениями. Как правило, похвалы используются в качестве рефрена. 
Так, песня поется о: «самом большом человеке»; «самом родном и 
любимом»; «самом большом полководце»; «самом бесстрашном и 
сильном»; «самом большом садоводе»; «самом любимом и мудром»; и снова о «самом родном человеке»; «О солнце, о правде 
народов, – / о Сталине песню споем»7. Что тут можно добавить, 
разве еще подпеть о самом «великом зодчем»?  

                                                        
5 Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика просвещения. Философские фрагменты. 
М.; СПб., 1997. С. 74–75. 
6 Васильев С. Подарки И.В. Сталину // Песня о Сталине. Избранные стихи советских поэтов. М.; Л., 1950. С. 118. 
7 Исаковский М. Песня о Сталине // Там же. С. 5–7. 

Номинативное возвеличивание вождя имеет не только прямой, 
но и скрытый сакральный смысл: повторение его имени, снабженного трафаретными и обязательными эпитетами, дает ощущение 
социальной уверенности. Эта духовная операция по своему значению аналогична заклинанию:  
Да здравствует Сталин – 
Вечной радости свет,  
Сталин – жизнь и свобода,  
Сталин – гордость народа,  
Сталин – знамя побед!8 
И снова и снова твердится:  
Ты – возмездье за горькие были Поколений, живших рабами. 
Ты – могучие наши крылья. Ты – высокое наше знамя9. 
Само имя Сталина преобразуется в магический символ: «Как имя 
мильонов, звучит это имя, / В шесть букв воплотилось единство 
идей...»10. Называние, произнесение имени есть практически ритуальный знак, формула успеха, архаический оберег от порчи: «Это 
имя хранит нас от горя и бед, / В нем достоинство наше и наша 
судьба»11. Итак, в культовом тексте раскрывается пласт социального знахарства и нового волхования. Вождь как охранительное средство весьма почитается. Но заветное имя не только убережет от 
напастей, оно придаст силы: «Если от горя нечем дышать, / Произнеси только слово Сталин – / И к подвигам будешь готов опять»12.  
Сталин славится в песнях как вождь, почитаемый с любовью. 
Песня всегда слагается о «Сталине мудром, родном и любимом»: 
Он стоит, как оплот нерушимый,  
Он живет в нашем сердце навек,  
Самый мудрый и самый любимый,  
Самый близкий для нас человек!13. 

                                                        
8 Кежун Б. Да здравствует Сталин! // Песня о Сталине. С. 98. 
9 Леонидзе Г. Сталин // Там же. С. 29. 
10 Бажан М. Первый депутат // Там же. С. 59. 
11 Луговской В. Побеждай, молодежь! // Там же. С. 58. 
12 Рыленков Н. Солдаты Сталина // Там же. С. 113. 
13 Фадеева О. Спасибо Сталину! // Там же. С. 105. 

Вот почему прославления вождя носят форму здравиц, ведь его 
благополучие одновременно и священный залог общественного 
благоденствия: 
Живи и славься, Вождь, Отец народов, – 
Ты, ставший нам всех ближе и родней,  
Генералиссимус прославленных походов, 
Великий Сталин – солнце наших дней!14 
Или: 
Стало крепче имя твое, 
Солнца ярче слава твоя, 
Меда слаще слово твое, – 
Вечно живи, любимый вождь!15 
Величание героя обозначает и его масштабность, ведь Сталин 
воспевается не только как вождь обособленного политического 
коллектива, но и как лидер глобальный: «Великий вождь великого 
народа – / Надежда, свет и совесть всей земли!»16.  
В песнях вождь хвалится обстоятельно, развернуто по содержанию, но и одновременно архаически образно. В качестве эпитетов 
применяются тотемные зооморфные символы. Распространенные 
сравнения с животными – не просто абстрактная дань форме со 
стороны официальных мифотворцев. Их фантазия содержательно 
вдохновлялась писательским примером самого вождя, уподоблявшего Ленина орлу, летающему над вершинами Кавказских гор. 
Прием свидетельствовал о стиле мышления и Сталина, и эпохи. 
Разберемся: «Первый сокол – Ленин, / Второй сокол – Сталин»17. 
И конкретно о Сталине:  
Из-за гор из-за высоких 
Сизокрылый мчит орел. 
Он размахом крыл широких 
Все преграды поборол! 

                                                        
14 Ошанин Л. Нас двое вели в этот солнечный мир // Песни о Сталине. М., 1950. 
С. 103. 
15 Салих А. Вечно живи! // Там же. С. 45. 
16 Исаковский М. И.В. Сталину // Песня о Сталине. С. 173. 
17 Два сокола. Народная песня // Там же. С. 37.