Imago verbi: опыт семантического портретирования имени

С. Г. ВОРКАЧЕВ 

IMAGO VERBI 

ОПЫТ СЕМАНТИЧЕСКОГО  
ПОРТРЕТИРОВАНИЯ ИМЕНИ 

Монография 

Москва 
Издательство «ФЛИНТА» 

2017 

УДК 811.161.1 
ББК 81.411.2-5

В 75 

Рецензенты: 

д-р филол. наук, проф. Л. А. Исаева; 
д-р филол. наук, проф. В. И. Карасик; 
д-р филол. наук, проф. И. А. Стернин 

В 75 
Воркачев С. Г. 

   Imago verbi : опыт семантического портретирования 
имени [Электронный ресурс] : монография / С.Г. Воркачев. – 
М. : ФЛИНТА, 2017. – 287 с. 

ISBN 978-5-9765-3422-3        

В монографии на материале научного, религиозного и 
художественного дискурсов, лексикографии, корпусной 
лингвистики, 
Интернет-коммуникации, 
паремического 
фонда и афористики исследуются семантические свойства и 
речевое употребление имен культурно значимых смыслов 
русского языка: порядочности, пошлости, тщеславия, 
дефицита интеллекта и народа. 

© Воркачев С. Г., 2017 
© Издательство «ФЛИНТА», 2017 

ISBN 978-5-9765-3422-3        

УДК 811.161.1 
ББК 81.411.2-5

ОГЛАВЛЕНИЕ 

Предисловие автора………………………………….. 
Глава 1 
Принципы семантического портретирования  
лексики…………………………………………………. 
Глава 2 
‘Порядочность’: уходящая натура…………………… 
Глава 3 
«Госпожа Пошлость» ………………………………… 
Глава 4 
Vanitas vanitatis: тщеславие в русском  
языковом сознании……………………………………. 
Глава 5 
Инвективная ипостась носителя дефицита  
интеллекта……………………………………………… 
Глава 6 
«Быдло» как феномен российской  
лингвокультуры………………………………………… 
Заключение……………………………………………….. 
Литература…………………........................................... 

4 

6 

20 

68 

120

193

218
260
265

Предисловие автора 
 
«Сколько, например, различных слов в мире, и ни одного из 
них нет без значения» (Кор. 14: 10) – утверждает Св. Павел в своем апостольском послании. И, нужно заметить, с позиций современной семиотики он совершенно прав: слово – это знак, двусторонняя сущность, и если его лишить одной из сторон – смысла, 
то оно словом быть перестанет. Тем не менее, обратное – неверно: существует немалое количество смыслов, которые не находят 
в сознании однословных соответствий, – так называемых «семантических лакун», для передачи которых на иной язык требуется 
описательный перевод либо предъявление предмета, о котором 
идет речь. 
В то же самое время в сознании существует достаточно ограниченное число смыслов, для которых наличие вербального 
знака оказывается обязательным и которые в философии получили названия «предельных понятий», «экзистенциальных смыслов», «универсалий духовной культуры»: это лингвокультурные 
концепты высшего уровня абстракции, образующие, по образному выражению В. С. Степина, «геном социальной жизни». Так, 
например, для возникновения любви (см.: Воркачев 2007а: 34) 
одного лишь стрессового воздействия, обостряющего чувства, 
недостаточно, необходимо также, чтобы человек мог дать объяснение своему возбуждению именно в терминах любви (см.: Кон 
1989: 294–295), чтобы он обладал определенным «алфавитом 
чувств», задаваемым социальным и индивидуальным уровнем 
культуры, в котором бы имелся знак для любви (см.: Гозман 
1987: 137–141). 
Настоящая работа посвящена, главным образом, созданию 
семантического портрета имен как раз таких культурно значимых 
смысловых сущностей. В определенном понимании изучение 
концепта здесь возвращается к своим началам: смысл вновь соединяется со своим именем. Ко всему прочему, как представляется, фокусирование исследовательского интереса на имени концепта в определенной мере возвращает лингвокультурную концептологию в лоно классической лингвистики и некоторым образом реабилитирует её научную состоятельность, несколько по

дорванную обилием халтурных под неё подделок, а также способствует преодолению лингвистической «криптоконцептологии»: «эвфемистической» подмене термина «концепт» его аналогами – «семантическая константа», «семантическое единство» и пр. 
Основная задача настоящего исследования состоит в установлении семантической структуры базовых имен лингвокультурных концептов высшего уровня абстракции, входящих в число 
«менталитетных» языковых знаков, а также их дискурсных, аксиологических и регистро-стилевых вариантов. 
Цель и задачи исследования определяют композиционную 
структуру работы. Она состоит из Предисловия автора, главы, 
посвященной истории и теории лингвистического портретирования, и глав, в которых описываются семантические свойства 
и особенности речевого употребления вербальных показателей 
порядочности, пошлости, тщеславия с его регистро-стилевым вариантом «понты», регистро-стилевого варианта носителя дефицита интеллекта и аксиологического варианта имени «народ». 
В Заключении работы формулируются выводы общего характера. 
В работе приняты следующие сокращения библейских источников:  
 
Исх. 
Исход 

Вт.  
Второзаконие 

Эсф. 
Эсфирь 

Эк 
Мф. 

Экклесиаст 
Матфея 

Лк. 
Луки 

Ин. 
Иоанна 

Иак. 
Иакова 

1 Пет. 
1 Петра 

1 Ин.  
1 Иоанна 

Рим. 
Римлянам 

1 Кор. 
1 Коринфянам 

Гал.  
Галатам  

Флп. 
Филиппийцам 

Сир 
Книга Премудрости Иисуса, 
Сына Сирахова 

Глава 1 
 
ПРИНЦИПЫ СЕМАНТИЧЕСКОГО  
ПОРТРЕТИРОВАНИЯ ЛЕКСИКИ 
 
Как известно из курса введения в науку о языке, даже лингвисты до второй половины 19-го века не различали звук и букву 
(см.: Будагов 1965: 164). Можно предполагать, что нечто подобное происходило и с именем как звуковой оболочкой смысла 
и самим смыслом: в области более или менее «высоких» абстракций они не различались, что, в общем-то, и неудивительно, поскольку денотат абстрактных имен увидеть нельзя и нельзя на него указать пальцем. Понятия «Бог», «любовь», «истина», «справедливость», «смысл жизни» и подобные им не существуют вне 
слова – логоса, в котором сливаются имя и его смысл (см.: Можейко 1999: 372).  
Родившись в 12 веке в учении концептуализма Пьера Абеляра как знак духовных сущностей, созданных человеком для понимания самого себя и обеспечивающих связь между разнопорядковыми идеями мира (см.: Неретина 1995: 63, 85, 118–120), 
концепт изначально был неотделим от слова (см.: Неретина 2010: 
306–307). Однако со временем, как в научном, так и в обыденном 
понимании, смысл концепта отделился от его «знакового тела» 
и автономизировался – он девербализовался: в семиотике и в логике превратился в сигнификат и интенсионал, в обыденном сознании – синонимизировался с понятием. В то же самое время 
в лингвистическом сознании концепт в недавнее время стал возвращаться к своим истокам, тем самым как бы замыкая «эвристический круг»: он воссоединяется со своим именем, образуя «диалектическое единство потенциально возможных в явлении образов, значений и смыслов словесного знака» (Колесов 2002: 51), а 
в лингвокультурной концептологии получает определение культурного смысла, отмеченного этнической специфичностью и находящего языковое выражение (см.: Воркачев 2001: 66–70). 
Обладание именем представляется обязательным условием 
превращения концепта в объект изучения лингвокультурной концептологии. Более того, имя концепта, «обрастая» в языковом 

сознании образными ассоциациями – «вещными коннотациями» 
отраженными в несвободной сочетаемости имени концепта (Успенский 1979), становится свидетельством органичности этого 
концепта для национальной лингвокультуры (см.: Чернейко 1997: 285). 
Имя лингвокультурного концепта, в принципе, совпадает 
с доминантой 
соответствующего 
синонимического 
ряда 
(см.: Воркачев 2005а: 76) (естественно, при наличии такового), 
которая выделяется на основании таких признаков, как частотность, стилистическая нейтральность, степень синтаксической 
свободы, широкозначность и употребимость в качестве семантического множителя при лексикографическом описании членов 
этого ряда. 
Как представляется, можно утверждать, что, по сути, моделирование какого-либо лингвокультурного концепта – это создание портрета его имени в полноте семантических признаков, задаваемых составляющими этого концепта: понятийной, образной 
и собственно языковой – значимостной.  
Как установлено, ядро национального менталитета как набора специфических когнитивных, эмотивных и поведенческих 
стереотипов образуется совокупностью базовых лингвокультурных концептов (см.: Колесов 1999: 81; 112; 2004: 15), получающих названия «ключевых идей» (Зализняк и др. 2005), «культурных доминант» (Карасик 2004: 142) и «констант» (Степанов 
1997: 76). Преимущественно они же фиксируются в лингвокультурологических словарях (см.: Степанов 1997; Русское культурное пространство 2004). 
В ядерную область этноменталитета входят, естественно, 
далеко не все концепты лингвокультуры, однако единого универсального и объективного критерия отбора «ключевых идей» национальной картины мира, насколько известно, на сегодняшний 
день не существует, поскольку не существует таких весов, на которых можно было бы взвесить их лингвокультурную значимость. Частотность употребления лексических единиц для обозначения базовых смыслов здесь в полной мере не «работает», 
языковая специфика представления смыслов сама по себе также 
не гарантирует их «базовости».  

В принципе, с изрядной долей субъективизма базовые 
смыслы лингвокультуры выделяются на основе степени массовидности и инвариантности когнитивных и психологических стереотипов, отраженных в лексической семантике языка при разноуровневости средств их выражения (см.: Добровольский 1997: 42; 
Телия 1996: 235), а также степени распространенности в лексической системе определенных презумпций (см.: Шмелев 2011: 26). 
Какие бы критерии не лежали в основе выделения базовых 
смыслов этнического менталитета, для семантического портретирования имен лингвокультурных концептов определяющим выступает «лица необщность выраженья» (Баратынский) – нестандартность их семантического представления, выделенность из ряда. 
Тема портретирования для отечественной лингвистики не 
нова. Слово «портрет» было заимствовано из французского языка 
(portrait) в русский в Петровскую эпоху и там вполне укоренилось – обросло производными и метафорическими ассоциациями. 
Заимствовано оно было практически в полноте семантических 
признаков и лексико-семантических вариантов: 1) Représentation 
d’une personne par le dessin, la photographie ou la peinture (Lexis 
1993: 1463); Image d’une personne reproduite par la peinture, le dessin, la sculpture ou la photographie (Petit Larousse 1974: 806); 
2) Grande resemblance (Lexis 1993: 1463); Description exacte d’une 
chose quelconque (Petit Larousse 1974: 806); 3) Description orale ou 
écrite de quelqu’un ou de quelque chose (Lexis 1993: 1463; Petit Robert 1990: 1489). В принципе, эти же варианты значения присутствуют в лексикографических толкованиях этого слова в русском 
языке: 1) «Произведение изобразительного искусства, содержащее изображение какого-либо определенного человека или группы людей (в живописи, скульптуре, графике и фотографии)» 
(Кузнецов 1998: 927); «Изображение какого-нибудь человека на 
картине или фотографии» (Ожегов 1953: 514); «Картина, рисунок 
или фотография с изображением лица, фигуры какого-нибудь человека. (Ушаков 2000, т. 3: 612); «Живописное, фотографическое 
или иное изображение какого-либо человека. // перен. разг. Полное подобие кого-либо» (Ефремова 2001, т. 2: 233); 2) «перен. 
Художественное изображение, образ литературного героя» (Ожегов-Шведова 1998: 565); «Описание внешности персонажа в ли

тературном произведении» (СРЯ, т. 3: 306–307; Ефремова 2001, 
т. 2: 233); 3) «Общая характеристика, характерные черты кого-, 
чего-нибудь» (СРЯ, т. 3: 306–307); «перен. Изображение, характеристика» (Ушаков 2000, т. 3: 612); «перен. разг. Характерные 
черты кого-либо» (Ефремова 2001, т. 2: 233). 
Одно из направлений в лингвистическом портретировании 
соотносимо со значением портрета как описания внешности отдельных конкретных личностей, созданием их словесного портрета – своего рода «верборобота». Здесь выделяются конституирующие составляющие «когниотипа внешности» (см.: Яковенко 
1998: 13; Ульянова 2008: 12) – лицо, рост, волосы, одежда, возраст, голос, кожа, руки, и пр., дается типология портретных описаний (см.: Малетина 2004: 10), устанавливаются соответствия 
внешности и психологических особенностей портретируемого 
персонажа и функции словесного портрета – разрабатывается 
«речевая технология» (Ульянова 2008) создания подобного портрета. В этом же ключе, в принципе, проводится изучение вербальных способов создания семантического портрета персонажа 
– типов его номинации (см.: Первухина 2003).  
В то же самое время семантическое портретирование входит 
составной частью в лингвоперсоналогические исследования 
(см.: Нерознак 1996), в частности, в описание когниотипа лингвокультурного типажа как узнаваемого образа представителя 
определенной культуры (см.: Карасик 2009: 179), когда изучаются в обобщенном виде этнокультурные, социокультурные 
и коммуникативные свойства языковой личности: «российский 
предприниматель», «американский адвокат», «американский гангстер», «английский сноб», «британская королева», «английский 
дворецкий», «китайский врачеватель», «русский интеллигент», 
«американский ковбой», «аристократ», «политик», «разгильдяй», 
«комсомолец», «пижон» и пр. (см.: Лингвокультурные типажи 
2008; 2010), журналистский портрет политика и предпринимателя (см.: Соломатов 2005). Вполне ожидаемо, портретные черты 
связаны с образным представлением лингвокультурных типажей, 
к которому отправляют их прецедентные, «вторые имена»: Чапаев, Штирлиц, Шерлок Холмс, Джеймс Бонд и пр. (см.: Воркачев 
2014б: 60–64). 

Qualis homo, talis ejus est oratio – «Каков человек, такова 
и его речь» – утверждал Фабий Квинтилиан. Отображению личностных характеристик человека, однако уже в «языковой субстанции», посвящены работы по речевому портретированию, выросшие из концепции языковой личности как «совокупности способностей и характеристик человека, обуславливающих создание 
и восприятие им речевых произведений» (Караулов 1987: 3), 
в которых исследуются коммуникативные (фонетические, грамматические и семантические) особенности речи «человека говорящего» в лице отдельных или групповых публичных личностей, 
преимущественно политиков того или иного уровня. Так, например, реконструируется речевой портрет регионального политика 
(см.: Никифорова 2016), военнослужащих срочной службы 
(см.: Гафарова 2006), современных политических лидеров – 
В. В. Путина и Д. А. Медведева (Алышева 2013), современного 
российского студента (см.: Леорда 2006), изучаются лингвостилистические способы и средства, обеспечивающие репрезентацию речевого портрета в текстах художественного нарратива 
(см.: Белоусова 2011). Опять же в русле лингвоперсоналогии 
описываются коммуникативные свойства лингвокультурных типажей (см.: Глушкова 2016). 
Портретирование лексических единиц связано уже с третьим, переносным лексикографическим значением слова «портрет» 
– характерные черты чего-нибудь. Собственно говоря, представление этих единиц в толковых словарях уже выглядит как предварительное, черно-белое и эскизное портретирование, в котором 
отражены их наиболее общие, дефиниционные черты, – в какомто смысле тем, что в петровские времена называлось «концептом»: набросок, предварительная заготовка, проект. Понятие лексикографического портрета и лексикографического портретирования вводятся в лингвистический обиход Ю. Д. Апресяном в ходе разрабатываемой им концепции интегрального описания языка 
(см.: Апресян 1986; 1990; 1992; 1995: 485–537), предполагающей, 
что в словаре каждой лексеме должны быть в явной форме и исчерпывающим образом приписаны «все свойства, обращения к 
которым могут потребовать какие-либо лингвистические правила» (Апресян 1995: 504), грамматические, семантические, праг