Метафизика творчества

МЕТАФИЗИКА
ТВОРЧЕСТВА

О.В. АРХИПОВА
Ю.М. ШОР

Москва
ИНФРА-М
2021

МОНОГРАФИЯ

УДК 130.2(075.4)
ББК 71.1
 
А87

Архипова О.В.
А87  
Метафизика 
творчества 
: 
монография 
/ 
О.В. 
Архипова, 
Ю.М. Шор. — Москва : ИНФРА-М, 2021. — 186 с. — (Научная 
мысль). — DOI 10.12737/1074129.

ISBN 978-5-16-015993-5 (print)
ISBN 978-5-16-108373-4 (online)
Монография посвящена исследованию метафизики творчества. Главная идея книги в том, что творческое мышление, а шире — вообще творчество, представляет собой внутренний диалог, столкновение и взаимодействие принципиально различных «схем думания», разных логик, 
за которыми стоят уникальные культурно-исторические миры. Авторы 
сосредоточивают внимание на  выявлении философских и культурологических граней творчества, подчеркивая, что оно относится к главным 
экзистенциалам человеческого бытия.
Адресована философам, культурологам, а также широкому кругу читателей, интересующихся проблемами метафизики творчества.

УДК 130.2(075.4)
ББК 71.1

А в т о р ы:
Архипова О.В.: параграфы 1.8, 2.8, 3.5–3.8;
Шор Ю.М.: «Вернуться к истокам (вместо введения)»; параграфы 1.1–1.7, 2.1–2.7, 3.1–3.4; послесловие

Р е ц е н з е н т ы:
Голик Н.В., доктор философских наук, профессор, профессор Социологического института Российской академии наук (Федерального 
научно-исследовательского социологического центра Российской 
академии наук); 
Маркарьян Н.А., доктор искусствоведения, профессор, профессор 
Российского государственного института сценических искусств

ISBN 978-5-16-015993-5 (print)
ISBN 978-5-16-108373-4 (online)
© Архипова О.В., Шор Ю.М., 
2021

Вернуться к истокам (вместо введения)

Тема нашей книги не удивит читателей. «Философия творчества», «психология творчества», «надо учить творчеству», «везде 
нужен творческий подход» — как все это затаскано, «замылено», 
стерто от постоянного употребления! Не будет преувеличением 
сказать — за словом «творчество» сплошь и рядом ничего уже 
не стоит, что греха таить, любое кривляние на сцене или на улице — 
творчество, написаны убогие вирши — творчество, идиотская шутка 
в Интернете — творчество… А сколько литературы — научной, художественной, публицистической — посвящено творчеству! (в последние десятилетия употребляются понятия «креативность», 
«инновационность», но мы будем придерживаться традиционной 
терминологии). 
Между тем феномен творчества принадлежит к изначальным 
условиям существования реальности, а по отношению к человеку — к главным «экзистенциалам» человеческого бытия. Рождение новых галактик, извилистые пути движения и развития мира, 
эволюция живого, драма возникновения человеческого сознания 
в бездне бытия, революции в науке, появление новых технологий, 
социальные перевороты, рождение речи у маленького человека, 
настоящие стихи или игра подлинного актера и многое-многое 
другое — все это ипостаси творчества, сознательного или бессознательного, природного, социального или индивидуального…
Творчество — особый тип осуществления реальности, перехода 
ее из состояния потенциального в состояние актуальное. Творчество — это чудо и тайна. Конечно, какие-то его аспекты могут 
быть схвачены технологически, информационно, в рамках строгой 
научности. Но такой подход создает соблазн думать, что феномен 
творчества в целом может быть понят «научно». А между тем тут 
существует солидный «иррациональный остаток». И дело не в частностях. Само объяснение творчества никак не исчерпывает его сути. 
У выдающегося немецкого мыслителя Вильгельма Дильтея (наследие которого в последние десятилетия вновь стало остро актуально) было, как известно, разделение знания на «науки о духе» 
и «науки о природе», причем «науки о природе» — объясняют, 
«науки о духе» — понимают. Объяснение — это постижение причинно-следственных связей, в сетке которых находится изучаемый 
объект. Понимание же — нечто другое. Оно включает в себя его 
переживание, осуществление духовного контакта с ним, построение 
его художественного образа, и, что, может быть, самое существенное, оставляет в неприкосновенности тайный остаток объекта, 
не дерзает постичь область необъясненного и необъяснимого.

Путь к творчеству напоминает путь к Богу в апофатическом богословии. Если катафатическое богословие описывает Бога с помощью неких «позитивных» категорий (Бог всемогущ, всезнающ, 
всеблаг и т.д.), то апофатическое богословие настаивает на том, что 
сущность Бога непостижима никакими определениями. Все рассуждения о нем, все приписывание ему неких конкретных качеств 
наталкиваются на невозможность выразить сущность Творца конечными дефинициями. Бог — и не это, и не то и т.д. Так, снимая 
слой за слоем все возможные определения, мы приходим к неизреченному, к непостижимому, к тому, что уже нельзя выразить 
словом. Адекватным природе Творца оказывается наполненное бесконечным смыслом молчание1. 
Так же и творчество. Его истинное познание (мы глубоко убеждены в этом!), познание, истолкованное как понимание, возможно 
именно на путях апофатического постижения.
Безусловно, нужен и «чисто научный» подход. Не будут 
и не должны прекращаться поиски в области естественно-научного истолкования, познания творческого процесса совокупными 
усилиями психологии, физиологии высшей нервной деятельности, 
кибернетики, математики, теории информации. На этих путях совершаются диковинные открытия!
Особая проблема — «поймать» неуловимость творчества средствами философской логики. Выдающаяся попытка такого рода — 
концепция замечательного российского философа Владимира 
Соломоновича Библера. Всячески советуем нашим читателям его 
книгу «От наукоучения — к логике культуры. Два философских 
введения в двадцать первый век» (М., 1991). Первая часть этой 
книги вышла в 1975 году под важным для нас названием: «Мышление как творчество. Введение в логику мысленного диалога». 
Книга необычайно богата по содержанию — это настоящая лаборатория философского мышления. Главная ее идея в том, что 
творческое мышление, а шире — вообще творчество представляет 
собой внутренний диалог, столкновение (но и взаимодействие!) 
принципиально различных «схем думания», различных (а порой 
и вовсе противоположных) логик, за которыми стоят разные культурно-исторические миры. Диалог, происходящий «внутри нас», 
под нашей черепной коробкой, в нашей душе (Библер тут, как понятно читателю, наследовал идеи «философии диалога» М.М. Бахтина). Так что средствами логики творчество тоже можно и нужно 
понять. И все-таки оно остается «чудом и тайной». 

1 
Именно об этом — одна из великих книг русской религиозной мысли — 
труд С.Л. Франка «Непостижимое. Онтологическое введение в философию 
религии». 

Творчество, повторяем, относится к главным категориям или 
главным экзистенциалам человеческого бытия. Эти экзистенциалы 
Мартин Хайдеггер когда-то определил как «силы исторического 
существования человека». Они у него следующие: природа, история, язык; народ, обычай, государство; поэзия, мышление, вера; 
 болезнь, безумие, смерть; право, хозяйство, техника1. Конечно, сюда 
относится и творчество. Ведь оно принадлежит к глубочайшим 
условиям существования человеческого духа, «а дух — это не пустопорожняя проницательность, и не остроумная и необязательная 
игра, и не безбрежность разнимания чего бы то ни было по мере 
рассудка, и даже не мировой разум, дух — это изначально настроенная, исполненная ведением решимость к сущности бытия [мы бы 
сказали: решимость бесстрашно предстать перед сущностью бытия. — О.А., Ю.Ш.]»2. 
Вот на каких глубинах обитает творчество, вот какие бездны 
бытия оно отворяет! 
Творческим актом порождались целые культурно-исторические 
эпохи, рождавшие грандиозные духовные миры. Это Античность, 
из бездонных пространств мифа создавшая искусство, религию, 
философию, государство. Это грандиозный античный космос, пропитанный мифом, эротикой. Это христианское Средневековье, 
когда во весь рост встала идея всемогущего Бога, идея бесконечной 
духовной реальности по отношению к которой земное — только 
искаженный образ. Это могучий взлет Возрождения, когда человек, 
ощутивший Творцом самого себя, утвердил антропологический 
титанизм, о трагической «обратной стороне» которого так вдохновенно и ярко писал А.Ф. Лосев. Это взрыв великой научной революции, породившей науку — способ объективного исследования 
бесконечной Природы. Это весь расцвет классической светской 
культуры XVIII–XIX веков, давший грандиозные художественные 
миры классицизма, барокко, романтизма, реализма... В эту эпоху 
происходит подлинный расцвет светского искусства, достигаются 
духовные вершины в литературе, поэзии, живописи, скульптуре, 
архитектуре. И в это же время европейская мысль дает образцы 
классической философии, доказывая как глубоко и красиво можно 
постигать тайну мира с помощью разума, мышления, интеллекта... 
Классическая культура Нового Времени возникла в контексте 
сопряжения «небесного» и «земного» как секуляризация религиозного мировоззрения. Вдруг возникла потребность если и не свести 
«дух» к «материи», идею к природе, то, по крайней мере, обосновать место «небесного» среди «земного», вновь обрести духовное, 
но уже не в чистых пространствах идеального, а в контексте со
1 
Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993. С. 226. 
2 
Там же. 

циальной, исторической, «посюсторонней» практики человечества. 
И, как следствие, удовлетворилась потребность «научно» объяснить сущее, дать ему экспериментальное обоснование. 
Романтизм с его мощью субъективности, титанизмом творческого начала, опять попытался вернуть бесконечность духовного, 
вдохнуть в жизнь и художественное творчество религиозный трепет, 
объявил художника пророком и мессией. Если наука и просвещение видели в реальности нечто конечное, заранее фиксированное, 
связанное сеткой естественных причин и следствий, а всю действительность рассматривали как долженствующую служить «прогрессу» 
и  «процветанию», то романтизм вновь обратился к бесконечному, 
к бездне реальности, к ее мистической глубине. Если просвещение 
видело в человеке заранее данную «человеческую природу» (которую, правда, надо «воспитывать», но все равно склонную к разуму 
и добру), то романтики увидели в нем бездонный колодец, черные 
провалы бытия. Романтизм до дна прочувствовал безграничность 
человеческой личности, ее необъяснимость в рубриках добра и зла, 
ее, в конечном счете, демоническую природу.
Романтизм предварил уже распад классической культуры, дионисийские бури творчества вышли из берегов в различных течениях модерна: авангардизма, экспрессионизма, атональной музыке. 
В философии на первый план вышли экзистенциализм, феноменология, психоанализ, позже — постмодернизм. Это было творчество 
«в чистом виде». Новые течения объединяло стремление художественно и философски выразить мир не просто распавшимся или 
потерявшим идеал (ситуация «смерти Бога» по Ницше), но как 
разорванный, разлетевшийся в клочья мир, алогичный, абсурдный, 
нелепый, лишенный каких бы то ни было критериев... 
Кризис современного человечества, кризис социальный, духовный, психологический, экзистенциальный (его несомненное 
наличие мало кто уже может отрицать), взлеты и падения современной цивилизации напоминают нам о том, что человек с его 
культурой — нечто хрупкое, отнюдь не гарантированное, в любую 
минуту готовое низринуть в пропасть, что в своем историческом 
развитии он движется, как бы одновременно и «вверх», и «вниз». 
То человек взлетает к звездам, то сползает вниз, погружаясь в пучины зверства, варварства, дикости. Мы сегодня начинаем осознавать, что человечность — качество, которое не возникало и не возникает раз и навсегда (это верно как в целом для человечества, так 
и для каждой отдельной личности), чтобы не сползать «вниз» надо 
стремиться вверх, Мераб Мамардашвили не случайно подчеркивал: 
человек — это серия попыток стать человеком, попыток сплошь 
и рядом не удающихся...
Само происхождение человека — великий творческий акт природы. В последние десятилетия достаточно убедительно оспари

вается концепция постепенно-эволюционного появления человека 
и человеческого сознания. При всей родственности нашей с биологическим миром сегодня ясно, что между сознанием животных 
и сознанием человека — пропасть, она не может и не могла быть 
заполнена никаким плавным переходом. Рождение человека ознаменовало собой появление качественно нового слоя бытия, следующей ступенькой в великой эволюции мироздания. Это был 
взрыв, своеобразная катастрофа в мире животных. На этом настаивает, в частности, выдающийся современный мыслитель-антрополог Виктор Тен, книгу которого «Археология человека. Происхождение тела, разума, языка» (СПб., 2011) мы настоятельно рекомендуем читателям. Нелишним будет заметить, что концепцию 
Виктора Тена в свое время восторженно приняла наш знаменитый 
ученый, физиолог, знаток мозга, академик Наталья Петровна Бехтерева. Она говорила, что всю жизнь подсознательно шла к интуициям, всесторонне обоснованным в работах этого ученого.
А рождение маленького существа, нас с вами, из сумеречного 
лона, рост и развитие его в материнской утробе — разве это не волшебное творчество природы! Рождение, возникновение из ничего, 
из черной бездны небытия... При этом наше «Я», наше сознание 
появляется как бы одновременно с ростом и развитием тела — вот 
подлинный синтез «материализма» и «идеализма»! Вот подлинный 
миф, истинное наше начало, в мир входит небывшее ранее «бытиесознание».
Феномен творчества, феномен духа необъятен, его не охватить 
единым мыслительным актом, хотя великий Гегель попытался это 
сделать. Наша задача гораздо скромнее. Мы попробуем пройти 
с вами, читатель, по некоторым тропинкам, ведущим к тайне творчества, заглянуть в его укромные уголки, что-то понять, что-то 
представить. Постараться увидеть и описать некоторые его лики, 
создать ряд возможных портретов, в которых могли бы быть явлены отдельные его стороны, аспекты, образы. Помните известный 
рассказ о том, как слепые хотели узнать, что такое слон? Одни 
щупали ноги, и им слон представлялся в виде гигантских колонн, 
другие — бока, тогда слон виделся как огромная стена, третьи — 
хвост, и тогда это была большая метелка и т.д. Так и мы — постараемся «походить вокруг», нащупать пути, которые, по крайней 
мере, ориентировали бы нас в правильном направлении. При этом 
мы прекрасно понимаем, что сам «Замок Творчества», как в известном романе Франца Кафки, останется недосягаем...
Итак, в путь, дорогой читатель! 

I
ФИЛОСОФИЯ ТВОРЧЕСТВА
(ТВОРЧЕСТВО В СТИХИИ БЫТИЯ)

1.1. В ПРОСТРАНСТВЕ ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ

В предисловии мы отметили субъективность творческого процесса, его экзистенциальный характер, принципиальную свободу 
и спонтанность. Теперь переходим к объективным характеристикам творчества, к тому, что в каком-то смысле оно находится 
вне индивидуального сознания, более того, управляет этим сознанием. Создает для него духовно-энергетическое пространство. 
Если вначале мы констатировали не просто имманентный характер 
творческого акта, но его всецелую погруженность в стихию имманентно-экзистенциального, в пустоту «творения из ничего», в хаос 
возможностей, в творящую свободу — то теперь мы констатируем 
его принудительность, обязательность, несвободу.
Понимание того, что творчество представляет собой объективную духовную форму, никак не сводимую к произволу художника, что у него свои, вполне определенные законы, что идеальное 
начало также реально и обладает своим субстанциальным бытием, 
как и начало материальное, — это понимание связано с именами 
Платона, Канта, Гегеля, отчасти, в области познания социальноисторических закономерностей Маркса, в России в 60–70-е годы 
ХХ века — Эвальда Ильенкова.
Категории свободы и несвободы в известной мере коррелируют 
с проблемой взаимоотношения гуманитарного и «естественно-научного» знания. Думается, наиболее четко эту проблему поставил германский мыслитель Вильгельм Дильтей (1833–1911), разделив теоретическое знание на «науки о природе» и «науки о духе». Но «науки о природе» это не только и не просто «естествознание», как это 
может показаться, исходя из «общих соображений». По логике рассуждений Дильтея, «науки о природе» — те способы познания, в которых предмет знания «внеположен» субъекту. Напротив, в «науках 
о духе» предмет знания обнаруживается как бы «внутри субъекта». 
В науках о природе я холодно, отстраненно «изучаю», «постигаю», 
«объясняю» предмет (так астроном изучает в качестве внешней реальности звездное небо, так социолог (по формально-дисциплинарному членению, казалось бы, гуманитарий!) отстраненно постигает, 
предположим, молодежную субкультуру — как работают молодые, 
как общаются, как любят, как развлекаются и т.д.).

Науки о природе — объясняют, науки о духе — понимают. В науках о духе я «припоминаю» предмет, ибо он всегда со мной — вот 
где работает знаменитая формула Платона «Знание есть припоминание». Почему? Да потому что предмет наук о духе, актуально или 
потенциально, содержится во мне, знание о нем надо только «вызволить» из потаенных глубин моей души, оно там «уже есть». В науках о природе это невозможно. Я не могу «припомнить», например, 
строение атома, я обречен изучать это в природном, внешнем мире, 
проводить эксперименты, собирать материал, обобщать его и т.д. 
А «припомнить» Блока я могу. Потому что реальный Блок — это 
«блоковское начало во мне». 
Вспомните знаменитое стихотворение:

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Все будет так. Исхода нет.

Умрешь — опять начнешь сначала
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

Внимательно вглядитесь в эти строки. Нигде не сказано, что 
перед нами петербургская ночь, петербургский канал, петербургская аптека, но это все именно петербургское и никакое другое, 
мы это зримо чувствуем. Откуда же я взял это интуитивно-ясное 
ощущение «петербуржести»? Да оттуда же, из своей души. Моя 
интуиция как бы слилась с поэзией Александра Блока. Кто говорит в этих стихах, от чьего имени они произносятся? Я говорю. 
От моего имени. Говорю я, но словами Блока. Моя душа переживает эту «ледяную рябь канала». Но почему словами Блока? Потому 
что Блок — великий поэт, ему удалось выразить мое (как и тысяч 
других) ощущение ночного города на Неве, мое переживание, мое 
состояние. Блок помог мне «вспомнить» ту эмоцию, которая привела его к созданию его творения. А помог, потому что нашел те 
единственные слова, которые эту эмоцию рельефно выражают.
Об этом же, по сути дела, слова Даниила Андреева из его бессмертной «Розы Мира»: «Я видел его летом и осенью 1949 года [это 
когда философ сидел в лагере! — О.А., Ю.Ш.]. Кое-что рассказать 
об этом — не только мое право, но и мой долг. С гордостью говорю, 
что Блок был и остается моим другом, хотя в жизни мы не встречались, и когда он умер, я был еще ребенком. Но на некоторых отрезках своего пути я прошел там же, где когда-то проходил Блок 
[выделено нами. — О.А., Ю.Ш.] (…) Я встречал его в трансфизических странствиях уже давно, много лет, но утрачивал воспоминания 

об этом. Лишь в 1949 году обстановка тюремного заключения оказалась способствующей тому, что впечатления от новых ночных 
странствий с ним вторглись уже и в дневную память»1.
Или вспомним размышления А.Ф. Лосева о том, что ему не нужен 
холодный («естественно-научный») ньютоновский космос бесконечных пространств, это равнодушное черное вместилище звезд 
и планет, не имеющее никакого отношения к человеческой душе, 
а нужен теплый, близкий («гуманитарный») античный космос, пропитанный богами, мифом, эротикой, этот грандиозный небосвод, 
объемлющий человека, существующий и осуществляющий себя 
в живом соитии с человеческим сознанием и личностным переживанием.
Попервоначалу, кажется, что гуманитарный мир, мир «наук 
о духе» всецело субъективен. Но это не так. Он объективен особой 
объективностью, объективностью идеального, духовного, и это 
имеет прямое отношение к природе творческого процесса. Да, он 
осуществляется в сознании, в пространстве субъективного — в то 
же время, по своей сути, по своему составу, по своему «качеству» — 
он всецело объективен, находится как бы (но именно как бы) вне 
индивидуального сознания, имеет «онтологическую» природу.
Существуют, однако, специфические феномены, находящиеся 
«на границе» между «естественно-научным» и «гуманитарным», 
и размышляющий об этом теоретик попадает в своеобразную 
 ловушку, ибо предмет его познания оказывается и здесь, и там. 
В такую «ловушку», с нашей точки зрения, попали, в частности, 
три крупнейших мыслителя XIX–XX веков: Маркс, Фрейд и Станиславский (наверное, могли бы быть выбраны и какие-то другие имена). Потому что, повторяем, есть феномены одновременно 
«объективные» и «субъективные», «законосообразные» и «свободные».
Карл Маркс. Он, как известно, искал объективные законы развития общества, объективные законы истории. Существуют ли 
такие законы? Да, скорее всего, существуют. Их природа может быть 
социально-экономической (как у самого Маркса) или духовной 
(как у Гегеля), или фатумной (как у стоиков и Льва Толстого), или 
это могут быть циклы в духе Освальда Шпенглера или Арнольда 
Тойнби. В этом плане, история — «естественно-научный процесс», 
и она — «наука о природе». С другой стороны, мы знаем (и, думается, Маркс это хотя бы отчасти понимал, несмотря на то что в духе 
своего века склонялся больше к детерминизму) — история поливариантна, она не однолинейна, в ней есть пространство непредсказуемости, свободы. Характеризуя природу исторического процесса 

1 
Андреев Д.Л. Роза Мира. М., 2007. С. 577–578.