Три века русской метапоэтики: легитимация дискурса. Том 4. XX в. Реализм. Соцреализм. Постмодернизм

ТРИ ВЕКА РУССКОЙ МЕТАПОЭТИКИ ЛЕГИТИМАЦИЯ

том

ЧЕТВЕРТЫЙ

УДК 821.161.1
ББК 83.3(2=411.2)

Т67

Под общей редакцией доктора филологических наук, профессора К.Э. Штайн

Составители:
К.Э. Штайн, Р.М. Байрамуков, Д.И. Петренко, А.Б. Оболенец, В.П. Ходус, К.В. Зуев

Подготовка текста:
                        К.Э. Штайн, Р.М. Байрамуков, А.Б. Оболенец, Д.И. Петренко,
Е.Н. Сороченко, В.П. Ходус, К.В. Зуев, В.А. Кофанова,
Э.В. Пиванова, Е.Н. Золоторева, О.С. Сало

Комментарии:
                        К.Э. Штайн, Р.М. Байрамуков, А.Б. Оболенец, Д.И. Петренко

Именной и тематический указатели:
К.Э. Штайн, Э.В. Пиванова (ответственная за подготовку),
К.В. Зуев (систематизация), В.П. Ходус,
В.А. Кофанова, О.С. Сало, Е.Н. Золоторева




Т67     Три века русской метапоэтики ::: Легитимация дискурса [Электронный ресурс] : антология : В 4 т. Т.
   4. XX в. Реализм. Соцреализм. Постмодернизм / под общ. ред. К.Э Штайн, Р.М. Байрамуков, Т.Ю.Ковалева, А.Б. Оболенец, В.П. Ходус. — 3-е изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2021. — 986 с.: илл.


         ISBN 978-5-9765-2742-3


        Антология «Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса» — первый опыт системного изучения метапоэтики (исследования поэтами собственного творчества). Метапоэтика — особая область знания, характеризующаяся энциклопедичностью, многожанровостью, взаимодополни-тельностью художественных и научных посылок, она дает уникальные по достоверности сведения о поэзии. В четвертом томе представлены метапоэтические произведения поэтов XX века (реализм, соцреализм, постмодернизм).

        Предназначается для специалистов, занимающихся исследованием поэзии, а также для читателей, интересующихся поэтическим творчеством.

УДК 821.161.1
                                                                                                          ББК 83.3(2=411.2)











ISBN 978-5-9765-2742-3

                                           © Штайн К.Э., 2016
                                                                  © Издательство «ФЛИНТА», 2016

            УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ!



      Завершено издание фундаментального труда — антологии «Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса». Впервые в отечественной филологии системно представлены исследования русских поэтов о поэтическом творчестве от Симеона Полоцкого и Феофана Прокоповича до конца XX века. Представлены все художественные стили — от русского барокко до постмодернизма. Это не только серьезный вклад в отечественную филологию, но и в философию, эпистемологию, так как и сама поэзия, и метапоэтика русских поэтов — это особый способ познания, сложный гетерогенный дискурс, объединяющий научный, философский и художественный подходы к познанию мира и поэтического творчества. Подготовлено и обобщающее издание — учебный словарь «Русская метапоэтика» (авторы — доктор филологических наук профессор К.Э. Штайн, аспирант Д.И. Петренко), в котором даются теоретические основы русской метапоэтики, представлены общие проблемы и частные метапоэтики (М.В. Ломоносова, В.К. Тредиаковского, А.С. Пушкина и др. — 168 персоналий). Словарем можно пользоваться как учебником, учебным пособием, читать последовательно, вникая в этапы становления русской метапоэтики. Им можно пользо

ваться так же, как и другими словарями, то есть читать его как гипертекст — перемещаясь в пространстве текста тематически, осмысляя частные поэтики во взаимодействии.
      Это исследование можно считать и вкладом в историю науки. Системный подход к русской метапоэтике позволил выявить ее развитие, решительные повороты в ее преобразовании и становлении (метапоэтика усвоения, преобразования (преображения), метапоэтика синтетики поэзии, метапоэтика аналитизма, метапоэтика отображения и отрешения от реальной действительности, метапоэтика деконструкции). В результате оказывается, что этот сложный тип познания связан с глобальными цивилизационными процессами, так как в определенной степени синтезирует разнородные способы осмысления мира.
      Четвертый том антологии представляет наиболее сложный и в то же время интересный период развития русской поэзии и метапоэтики. Здесь представлены метапоэтики реализма, соцреализма, постмодернизма. Особое внимание хочется обратить на то, что при составлении четвертого тома представлены действительно опорные точки в развитии нашей культуры и не упущено то, что сейчас иногда вычеркивается и из истории нашей страны, и из истории культуры, в том числе и произведения, написанные методом социалистического реализма. Произведения и метапоэтики соцреализма — это часть нашей истории, часть нашей культуры, и очень важно, чтобы история науки, культура были представлены вне тенденциозных предпочтений, а в той органической полноте, которая соответствовала сложному и противоречивому XX веку.
      Большой стиль соцреализма исчерпал себя, и теперь это уже достояние нашей истории. Он был выразителем тоталитарного мышления социалистической государственности, и метапоэтика отображает полемику в среде поэтов, взаимоотношения художника и власти, художника и народа — истинного и большого читателя русской поэзии, русской литературы, которая в период идеологического прессинга восполнила знания о многообразии философской мысли. И то что наряду с развитием и становлением большого стиля соцреализма продолжали работать художники, используя другие принципы, подходы к поэзии: реалисты, концептуалисты, иногда это уже художники андеграунда, — все это говорит о многообразии нашей литературы, культуры, о том, что даже в самые сложные периоды, когда наша страна была идеологически, экономически закрытой, наша литература, поэзия и в целом искусство всегда были шире всех форм идеологии, позволяли нам находится в большом диалоге с культурой мира.
      Антология и словарь — это серьезные междисциплинарные исследования, которые соответствуют духу нашего растущего, входящего в большое научное сообщество университета, мышлению нового информационного общества, так как сама метапоэтика — это такая модель познания, которая на высоком уровне абстрагирования создает особое информационное пространство, объединяющее науку, искусство, философию, и в то же время раскрывает тончайшие нюансы в становлении поэтического творчества, — может быть, самой загадочной области искусства.
      Издавая такие книги, мы хотим привлечь к диалогу ученых и студентов, школьников, так как в изучении литературы, русского языка важно опираться на данные самого поэта, но они почти никогда не представлены внешне, их надо «извлечь» в процессе осмысления творчества того или иного художника. Это всегда серьезная интеллектуальная, педагогическая задача и для самих преподавателей, и для наших студентов.
      Тем, кто будет идти с ними в познании русской метапоэтики и русского языка, предстоит создать метапоэтики прозы, драматургии, публицистики. Это история русской литературы и русской культуры, но ее своеобразие в том, что она «от самого автора».
      Создавать новое знание, учить на основе новейших достижений науки — приоритеты нашего классического университета. Дорогу осилит идущий!


                                Руководитель проекта «Филологическая книга СГУ» ректор Ставропольского государственного университета доктор социологических наук профессор В.А. Шаповалов

ПРЕДИСЛОВИЕ


     Мысли создать антологию русской метапоэтики возникли в процессе исследования поэзии. Это сложнейшая и тончайшая область духовной культуры русского народа, в которой художник хочет сказать «несказанное», область, где «схватывается» истина, где говорят совершенно особым языком, непригодным в процессе обычной коммуникации. Как описать произведение искусства, не навредив ему, не привнося готовых схем? Наверное, как в процессе познания мира философы «спрашивали» у вещей, так и филолог вопрошает в первую очередь самого поэта. Надо спрашивать у поэтов, прежде чем писать о них! И даже если поэт не оставил развернутых исследований о творчестве, в его текстах всегда есть большой или малый текст о тексте, текст о поэзии.
     В нашей стране и за рубежом выходило много изданий, посвященных осмыслению писателями, художниками, композиторами собственного творчества, в том числе многотомное исследование «Мастера искусства об искусстве» (1965—1970), где собраны высказывания художников о творчестве (изобразительное и пластические искусства). Издавались сборники статей «Марина Цветаева о поэзии» (1991), «Борис Пастернак об искусстве» (1990) и т.д. Когда стало ясно, что творчество самих поэтов о творчестве можно представить парадигмально, в системе форм этого знания, а также в системе его становления, оказалось, что это интереснейшая многоплановая область познания не только поэзии, но и жизни.
     В течение последних десяти лет семинар «Textus» и проблемная научно-исследовательская лаборатория «Текст как явление культуры», работающие на факультете филологии и журналистики Ставропольского государственного университета, старались исследовать проблему русской метапоэтики. В первую очередь, изучается метапоэтика русской поэзии. Разработана такая методика изучения художественного текста, когда осмысление его начинается с диалога над текстами о творчестве, в частности о поэзии. Далее идеи поэта рассматриваются в эпистемологическом пространстве его времени, тем самым определяется правильность выделенных приоритетных задач, направлений, а уже потом эти данные включаются в научную парадигму и современное знание.
     Выполнено уже около двадцати диссертационных исследований, написано множество статей, в том числе и в сборниках семинара «Textus». Определяются лингвистические основы метапоэтики, так как именно язык запечатлевает систему терминов, ход мыслей поэта, взаимодействие текстов. Создание четырехтомной антологии и учебного словаря «Русская метапоэтика» помогло нам системно осмыслить данные текстов поэтов о творчестве, ввести их в научную парадигму.
     Такая многоплановая работа могла быть осуществлена только в большом диалоге с учеными нашей страны и зарубежья, а также при серьезной поддержке руководства нашего университета. С первых шагов в нашей работе мы нашли понимание со стороны ректора Ставропольского государственного университета Владимира Александровича Шаповалова — крупного ученого и организатора науки, высоко ценящего русскую культуру. Именно он издал все четыре тома антологии, учебный словарь «Русская метапоэтика». Нас поддержали заместитель министра экономического развития и торговли Ставропольского края Игорь Алексеевич Стоян, председатель Ставропольской краевой организации Союза журналистов России Иван Михайлович Зубенко — люди высокообразованные, любящие русскую литературу.
     Значимой была поддержка наших проектов на факультете филологии и журналистики: мы благодарны декану факультета доценту Анатолию Алексеевичу Серебрякову, заведующему кафедрой современного русского языка доценту Эльвире Петровне Лаврик за внимание, помощь, творческий диалог.
     Книги создавались в течение многих лет, но неизменным был энтузиазм молодых ученых — аспирантов и докторантов нашего факультета. Огромный вклад в создание антологии внес кандидат филологических наук доцент Руслан Муратович Байрамуков. Это был поистине титанический труд по систематизации, обработке текстов. Впоследствии столь же большую работу провел аспирант Денис Иванович Петренко, который готовил тексты к печати, сам верстал книги. Многое было сделано Алексеем Борисовичем Оболенцем, кандидатом филологических наук доцентом Вячеславом Петровичем Ходусом, ассистентом Константином Вячеславовичем Зуевым. На начальном этапе работы активно участвовала в подготовке антологии кандидат филологических наук доцент Татьяна Юрьевна Ковалева.
     В подготовке текста антологии, именных и предметных указателей в течение всех этих лет активно участвовали кандидат филологических наук доцент Елена Николаевна

Сороченко, аспиранты Элина Викторовна Пиванова, Вера Александровна Кофанова, Алексей Николаевич Печенюк, Захар Владимирович Загорулько, Фатима Альбертовна Магулаева, Елена Владимировна Филиппова, Оксана Сергеевна Сало, Елена Николаевна Золоторева. Это была очень сложная и ответственная работа, которая осуществлялась с большой отдачей, усердно, бережно, с вниманием, тщательностью и благоговением перед текстами больших художников. Спасибо всем за эту большую работу!
     Книга — это произведение искусства. Русская культура имеет великую традицию в оформлении книг. Нам повезло с художниками. Первый том оформлялся Давидом Людвиговичем Коштояном, интересным художником книги. Все остальные тома готовил замечательный художник, дизайнер Сергей Федорович Бобылев, лауреат крупных международных книжных конкурсов, большой мастер оформления книги. Д.Л. Коштоян считает его своим учителем. Это была бескорыстная благотворительная работа, благородная помощь ученым в создании книг. Спасибо художникам за внимательное отношение к нашим научным идеям, за понимание, за творческий диалог.
     Большая и серьезная работа объединила нас в едином порыве творчества, преклонении перед высоким мастерством русских поэтов. Мы узнали много нового о русском языке, поэзии, культуре, истории и хотим поделиться этим счастьем с вами, дорогие читатели.

                                                   Доктор филологических наук профессор К.Э. Штайн

                ДЕМЬЯН БЕДНЫЙ




(1883 — 1945)


    * * *

        Мысль изреченная есть ложь. Тютчев

Бывает час: тоска щемящая
Сжимает сердце... Мозг — в жару...
Скорбит душа... Рука дрожащая Невольно тянется к перу...

Всё то, над чем в часы томления Изнемогала голова, Пройдя горнило вдохновения, Преображается в слова.

Исполненный красы пленительной, И буйной мощи, и огня, Певучих слов поток стремительный Переливается, звеня.

Как поле, рдеющее маками,
Как в блеске утреннем река, Сверкает огненными знаками Моя неровная строка.


Звенит ее напев рыдающий, Гремит призывно-гневный клич. И беспощаден взмах карающий Руки, поднявшей грозный бич.

Но — угасает вдохновение, Слабеет сердца тетива:
Смирив нестройных дум волнение, Вступает трезвый ум в права,

Сомненье точит жала острые, Души не радует ничто.
Впиваясь взором в строки пестрые, Я говорю: не то, не то...

И, убедясь в тоске мучительной, Косноязычие кляня,
Что нет в строке моей медлительной Ни мощи буйной, опьянительной, Ни гордой страсти, ни огня,

Что мой напев — напев заученный, Что слово новое — старо.
Я — обессиленный, измученный, Бросаю в бешенстве перо!
1909

Демьян Бедный

9

ДРУЗЬЯМ
Восходит день... И как там дальше?
Не мастер я по части од.
Не выношу нарядной фальши, Хотя б и с маркою свобод. У одописцев — ну их к богу — Рассудок с сердцем не в ладу. Авось без вымыслов дорогу Я к сердцу вашему найду. И вряд ли кто меня осудит И горький мне пошлет упрек. Не говорю я — «дня не будет», Но говорю, что «день далек». Утешен сказкою обманной Тот, кто свободу жадно «ждет»: Она — увы! — небесной манной Сама собой не упадет.
Все, кто в тоске о сроке скором Готов проклятья слать судьбе, Все обратитеся с укором К самим себе, к самим себе. Вы, вы творцы свободной доли, «Судьбу» куете вы одни.
От ваших сил и вашей воли Зависят сроки все и дни. От вас зависит: пить отраву Иль гнать трусливую ораву Тех, кто лукаво вам твердит: «Порыв несдержанный вредит, А — полегоньку, понемножку, Мы, глядь, и выйдем на дорожку».

Да, говорю я, день далек. Но пусть не робкий уголек, Пусть ваше слово будет — пламя Огня, горящего в груди, Пусть, развернувшись, ваше знамя Зареет гордо впереди, Пусть гневом вспыхнут ваши очи И с лиц сойдет унынья тень, Тогда скажу я: нет уж ночи, Восходит день!
<Ноябрь> 1913

МОЙ СТИХ
      Пою. Но разве я «пою»?
      Мой голос огрубел в бою, И стих мой... блеску нет в его простом наряде.
      Не на сверкающей эстраде
Пред «чистой публикой», восторженно-немой, И не под скрипок стон чарующе напевный
      Я возвышаю голос мой —
Глухой, надтреснутый, насмешливый и гневный. Наследья тяжкого неся проклятый груз,
      Я не служитель муз:
Мой твердый, четкий стих — мой подвиг ежедневный.
Родной народ, страдалец трудовой, Мне важен суд лишь твой, Ты мне один судья прямой, нелицемерный, Ты, чьих надежд и дум я — выразитель верный, Ты, темных чьих углов я — «пес сторожевой»! <22 сентября> 1917

О СОЛОВЬЕ
         Посвящается рабоче-крестьянским поэтам Я не в силах считать произведения экспрессионизма, футуризма... и прочих «измов» высшим проявлением художественного гения. Я их не понимаю. Я не испытываю от них никакой радости... Важно... не то, что дает искусство нескольким сотням, даже нескольким тысячам общего количества населения, исчисляемого миллионами. Искусство принадлежит народу. Оно должно уходить своими глубочайшими корнями в самую толщу широких трудящихся масс. Оно должно быть понятно этим массам и любимо ими. Оно должно объединять чувство, мысль и волю этих масс, подымать их. Оно должно пробуждать в них художников и развивать их. Должны ли мы небольшому меньшинству подносить сладкие утонченные бисквиты, тогда как рабочие и крестьянские массы нуждаются в черном хлебе? ..мы должны всегда иметь перед глазами рабочих и крестьян. Завет Ленина. По воспоминаниям Клары Цеткин. «Коммунар». 1924 г., № 27
Писали до сих пор историю врали, Да водятся они еще и ноне. История «рабов» была в загоне, А воспевалися цари да короли:
      О них жрецы молились в храмах,
О них писалося в трагедиях и драмах, Они — «свет миру», «соль земли»!
Шут коронованный изображал героя, Классическую смесь из выкриков и поз, А черный, рабский люд был вроде перегноя, Так, «исторический навоз».
Цари и короли «опочивали в бозе», И вот в изысканных стихах и сладкой прозе Им воздавалася посмертная хвала
      За их великие дела,
А правда жуткая о «черни»,о «навозе» Неэстетичною была.
Но поспрошайте-ка вы нынешних эстетов, Когда «навоз» уже — владыка, —
Власть Советов! —
Пред вами вновь всплывет «классическая смесь». Коммунистическая спесь
Вам скажет: «Старый мир — под гробовою крышкой!»
Меж тем советские эстеты и поднесь Страдают старою отрыжкой.
Кой-что осталося еще «от королей», И нам приходится чихать, задохшись гнилью, Когда нас потчует мистическою гилью
      Наш театральный водолей.
      Быть можно с виду коммунистом
И всё-таки иметь культурою былой
Насквозь отравленный, разъеденный, гнилой Интеллигентский зуб со свистом.
Не в редкость видеть нам в своих рядах «особ», Больших любителей с искательной улыбкой Пихать восторженно в свой растяжимый зоб «Цветы», взращенные болотиною зыбкой, «Цветы», средь гнилостной заразы, в душный зной Прельщающие их своею желтизной.
Обзавелися мы «советским», «красным» снобом, Который в ужасе, охваченный ознобом, Глядит с гримасою на нашу молодежь
      При громовом ее — «даешь!» И ставит приговор брезгливо-радикальный На клич «такой не музыкальный». Как? Пролетарская вражда Всю буржуятину угробит?!

Демьян Бедный

10

Для уха снобского такая речь чужда, Интеллигентщину такой язык коробит. На «грубой» простоте лежит досель запрет, И сноб морочит нас «научно», Что речь заумная, косноязычный бред — «Вот достижение! Вот где раскрыт секрет, С эпохой нашею настроенный созвучно!»

Нет, наша речь красна здоровой красотой. В здоровом языке здоровый есть устой. Гранитная скала шлифуется веками. Учитель мудрый, речь ведя с учениками, Их учит истине и точной и простой. Без точной простоты нет Истины Великой, Богини радостной, победной, светлоликой! Куется новый быт заводом и селом, Где электричество вступило в спор с лучинкой, Где жизнь — и качеством творцов и их числом — Похожа на пирог с ядреною начинкой, Но, извративши вкус за книжным ремеслом, Все снобы льнут к тому, в чем вящий есть излом, Где малость отдает протухшей мертвечинкой. Напору юных сил естественно — бурлить. Живой поток найдет естественные грани. И не смешны ли те, кто вздумал бы заране По «формочкам» своим такой поток разлить?! Эстеты морщатся. Глазам их оскорбленным Вся жизнь не в «формочках» — материал
«сырой».
      Так старички развратные порой Хихикают над юношей влюбленным, Которому — хи-хи! — с любимою вдвоем Известен лишь один — естественный! — прием, Оцеломудренный плодотворящей силой, Но недоступный уж природе старцев хилой: У них, изношенных, «свои» приемы есть, Приемов старческих, искусственных, не счесть, Но смрадом отдают и плесенью могильной
      Приемы похоти бессильной!

Советский сноб живет! А снобу сноб сродни. Нам надобно бежать от этой западни.
Наш мудрый вождь, Ильич, поможет нам и в этом. Он не был никогда изысканным эстетом И, несмотря на свой — такой гигантский! — рост, В беседе и в письме был гениально прост. Так мы ли ленинским пренебрежем заветом?! Что до меня, то я позиций не сдаю,
      На чем стоял, на том стою И, не прельщался обманной красотою, Я закаляю речь, живую речь свою, Суровой ясностью и честной простотою.
      Мне не пристал нагульный шик: Мои читатели — рабочий и мужик. И пусть там всякие разводят вавилоны Литературные советские «салоны», — Их лжеэстетике грош ломаный цена. Недаром же прошли великие циклоны, Народный океан взбурлившие до дна! Моих читателей сочти: их миллионы. И с ними у меня «эстетика» одна! Доныне, детвору уча родному слову, Ей разъясняют по Крылову, Что только на тупой, дурной, «ослиный» слух Приятней соловья поет простой петух. Который голосит «так грубо,грубо,грубо»! Осел меж тем был прав, по-своему, сугубо, И не таким уже он был тупым ослом,


Пустив дворянскую эстетику на слом! «Осел» был в басне псевдонимом, А звался в жизни он Пахомом иль Ефимом. И этот вот мужик, Ефим или Пахом, Не зря прельщался петухом
И слушал соловья, ну, только что «без скуки»: Не уши слушали — мозолистые руки, Не сердце таяло — чесалася спина, Пот горький разъедал на ней рубцы и поры! Так мужику ли слать насмешки и укоры, Что в крепостные времена
Он предпочел родного певуна «Любимцу и певцу Авроры», Певцу, под томный свист которого тогда На травку прилегли помещичьи стада, «Затихли ветерки, замолкли птичек хоры» И, декламируя слащавенький стишок («Амур в любовну сеть попался!»), Помещичий сынок, балетный пастушок, Умильно ряженой «пастушке» улыбался?!

«Чу! Соловей поет! Внимай! Благоговей!» Благоговенья нет, увы, в ином ответе. Всё относительно, друзья мои, на свете! Всё относительно, и даже... соловей!
      Что это так, я — по своей манере — На историческом вам покажу примере.

Жил некогда король, прослывший мудрецом. Был он для подданных своих родным отцом И добрым гением страны своей обширной. Так сказано о нем в Истории Всемирной, Но там не сказано, что мудрый сей король, Средневековый Марк Аврелий, Воспетый тучею придворных менестрелей, Тем завершил свою блистательную роль, Что голову сложил... на плахе — не хитро ль? — Весной, под сладкий гул от соловьиных трелей.
      В предсмертный миг, с гримасой тошноты, Он молвил палачу: «Вот истина из истин: Проклятье соловьям! Их свист мне ненавистен Гораздо более, чем ты!»

Что приключилося с державным властелином? С чего на соловьев такой явил он гнев?
Король... Давно ли он, от неги опьянев, Помешан был на пенье соловьином?
Изнеженный тиран, развратный самодур, С народа дравший десять шкур, Чтоб уподобить свой блестящий двор Афинам, Томимый ревностью к тиранам Сиракуз, Философ царственный и покровитель муз, Для государственных потреб и жизни личной Избрал он соловья эмблемой символичной. «Король и соловей» — священные слова. Был «соловьиный храм», где всей страны глава Из дохлых соловьев святые делал мощи.
Был «Орден Соловья», и «Высшие Права»: На Соловьиные кататься острова И в соловьиные прогуливаться рощи!
      И вдруг, примерно в октябре, В каком году, не помню точно, — Со всею челядью, жиревшей при дворе.
      Заголосил король истошно.
Но обреченного молитвы не спасут! «Отца отечества» настиг народный суд, Свой правый приговор постановивший срочно: