Введение в поэтический замысел. (Жизнь и творческая биография А.С. Пушкина). Книга 1

И.Л. Багратион-Мухранели






ВВЕДЕНИЕ В ПОЭТИЧЕСКИЙ ЗАМЫСЕЛ

Жизнь и творческая биография А.С. Пушкина в двух книгах

Учебное пособие для старших классов

3-е издание, стереотипное




Книга I








Москва Издательство «ФЛИНТА» 2021

УДК 820/89.0
ББК 83.3(2Рос=Рус)
      Б14








     Багратион-Мухранели И.Л.
Б14      Введение в поэтический замысел. (Жизнь и творческая биография
     А.С. Пушкина) [Электронный ресурс] : учеб. пособие для старшей школы — В 2-х книгах. — 3-е изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2021. — Книга 1. — 510 с. : ил.


           ISBN 978-5-9765-2703-4

           Книга «Введение в поэтический смысл» (Жизнь и творческая биография А.С. Пушкина) является учебным пособием по изучению творчества А.С. Пушкина для учащихся 10—11 классов школ с углублённым изучением предметов гуманитарного цикла, а также может служить источником материалов для преподавателей русской литературы. В основе повествования о творческой биографии Пушкина — концепция литературоведа А.И Фейнберга-Самойлова, исследовавшего творчество поэта на уровне глубоких внутренних связей проблематики и мотивов произведений, их взаимодействия и взаимовлияния на протяжении жизни поэта.
           Статьи об отдельных произведениях Пушкина, собранные в книге, составляют своеобразную антологию пушкиноведения и призваны дать представление о классической пушкинистике, познакомить с работой учёных XIX—XX веков, чей вклад в изучение творчества и биографии Пушкина носит фундаментальный характер.

                                                    УДК 820/89.0
ББК 83.3(2Рос=Рус)




ISBN 978-5-9765-2703-4

© И.Л. Багратион-Мухранели, 2016
© Издательство «ФЛИНТА», 2016

  «Зовет меня другая тень...»
А. Пушкин









Вместо предисловия

     Поэты живут в вечности, аукаются через века и не умирают.
     До Пушкина поэта сравнивали с лебедем. Потому что считалось: настоящий поэт слагает стихи в высшем напряжении сил, говорит самое важное и прекрасное, как лебедь, который поет всего однажды пред лицом смерти. В стихотворении «Андрей Шенье» Пушкин описывает поэта накануне казни, воспроизводит слова безвременно погибшего в дни Французской революции юного певца и создает своего рода поэтическое завещание, относящееся ко всем поэтам:


             Я скоро весь умру. Но, тень мою любя, Храните рукопись, о други, для себя! Когда гроза пройдет, толпою суеверной Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный, И, долго слушая, скажите: это он;
             Вот речь его.

     Учебник, который вы держите в руках, может вам помочь оказаться среди тех, кто «толпою суеверной» готов читать «свиток верный» пушкинских произведений. Зачем? Ответим словами Баратынского, современника и друга Пушкина: «Как друга в поколеньи,/Читателя найду в потомстве я». Не всем же так везет, как мальчикам, учившимся в Царскосельском лицее, когда бок о бок оказались личности выдающиеся, исторические. Всегда хочется водиться с теми, кто ровня тебе или кто лучше тебя. Каждый волен раздвинуть скучный круг обыденного и «быть заодно с гением». Однако это непросто, нужно приложить усилия.
     Отличие этого пособия в том, что оно предполагает особый подход к

1*

пушкинскому тексту, ставит две задачи, не отделимые друг от друга. Первую — медленное чтение, анализ текста, разложение его на исторические, литературоведческие, культурологические, текстологические и другие научные составляющие. И вторую — целостное постижение формы, синтез художественной природы, понимание литературы как творчества. В реальном чтении они, как лента Мёбиуса, нераздельны.
        Знания дают наслаждение, и здесь каждый выбирает свой путь. Можно сравнить документальную основу «Капитанской дочки» с «Историей Пугачевского бунта». Проследить пути становления художественного вымысла. Например, как исторический Пугачев становится в повести «вожатым» и крестьянским царем, дворянин Шванвич — Швабриным, а преданный долгу и своей невесте Петр Андреевич Гринев — бунтовщиком поневоле. Проанализировать пророческие сны и песни, фольклорные элементы текста — загадки, притчу о вороне, которую рассказывает Пугачев, систему эпиграфов, восстанавливающих колорит XVIII века, форму записок. Наконец, оценить историческую концепцию — милость к падшим и знаменитое авторское высказывание (до которого мог додуматься 36-летний Пушкин, занимавшийся «Историей Петра», а не 18-летний Петруша Гринев): «Не дай бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Можно разъять текст и найти еще много отдельных замечательных составляющих. А можно задуматься о связи целого. Эпиграф «Береги честь смолоду, а платье снову» обрывается на половине. Именно «платье» — заячий тулупчик ~ становится началом в цепочке событий, происходящих с Петрушей Гриневым. Если не обратить внимания на то, что «Капитанская дочка» строится на игре слов, на каламбуре «платье» — «платить» (наблюдение В.Шмидта) — многое пропадает.
        Пушкинское перо, как магнит, стягивает словесные выражения, поэтические образы, хорошо известные современникам. Но, оставаясь узнаваемыми, они наполняются неожиданным, глубоким смыслом и начинают изменять представление о жизни, начинают по-новому формировать русскую литературную традицию.

        «Пушкин — наше всё». Эти слова Аполлона Григорьева стали для многих почти бессмысленными, потому что мы не обладаем тем художественным и историческим опытом, который был у Григорьева, написавшего их. Опыт приобретается не только непосредственным действием. Чтение ~ один из способов расширения опыта. Книга, которую вы держите в руках, одновременно и пособие по изучению Пушкина, и хресто-

матия. В ней можно будет найти не только материалы, касающиеся жизни и творчества поэта, но и гипотезы. В настоящем учебнике содержится попытка свести разнообразный материал, который позволит приблизиться к пониманию Пушкина в перспективе развития русской культуры. Судьба поэта знала не только восхваления, но также периоды невнимания и охлаждения. К счастью, еще есть загадки и белые пятна в творчестве и даже биографии нашего поэта. К счастью, потому что понимать досконально можно только мертвую культуру.
    В учебнике, насколько это было возможно, отражено понимание Пушкина, сложившееся в отечественной и зарубежной пушкинистике за полтора века ее существования (для культуры — срок небольшой). Мы постарались представить в книге наиболее яркие и значимые суждения. Иногда они являются взаимодополняющими, иногда — взаимоисключающими (например, оценка «Домика в Коломне» В. Брюсовым и М. Гершензоном). В книге содержится ряд гипотез. Общая концепция творчества А.С. Пушкина принадлежит А.И. Фейнбергу-Самойлову, молодому талантливому пушкинисту, погибшему в 1981 году. Книга смогла появиться только благодаря постоянной заботе, инициативе и воодушевленное™ директора «Пушкинского института» кандидата филологических наук Л.В. Голубцовой.
    Учебник снабжен справочными историческими и литературными материалами, поскольку вне традиции, вне исторической среды невозможно сохранить правильную «центровку» в подходе к такому сложнейшему явлению, как Пушкин. При отсутствии дистанции мы утыкаемся носом в колонну и начинаем утверждать, что она плоская, только потому, что у нас нет точки обзора. Произведения Пушкина, как при радиопеленгации, желательно рассматривать с нескольких позиций — литературной, исторической, религиозно-философской. Чем выше точка зрения наблюдателя, тем больше шансов увидеть целое, форму.
    Этот подход подразумевает большую сосредоточенность и духовную работу. Без этого нельзя научиться воспринимать художественное произведение в его целостности, почувствовать и полюбить поэзию, выработать вкус.
    Научить творчеству невозможно. Стать Пушкиным, сколько бы ни пытались, сколько бы ни играли в него, не удалось никому. Состояние языка, историческое самосознание пушкинской эпохи уникальны и неповторимы. Но вечно новы для каждого поколения читателей произведения Пушкина, законы творчества, выработанные им. И очень хочется еще раз попытаться понять, в чем оно наше богатство — пушкинское наследие.



1э Введение в поэтический замысел кн.1

Вообще давно дивлюсь: откуда такой интерес к Пушкину в последние десятилетия?
И. А. Бунин (1926)


        «...Будь заодно с Гением»



       Несколько раз за жизнь Пушкин делал наброски к автобиографии. Но по разным обстоятельствам воспоминания Пушкина так и не были написаны. Для нас это потеря невосполнимая.
       «Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства. Мы с любопытством рассматриваем автографы, хотя бы они были не что иное, как отрывок из расходной тетради или записки к портному об отсрочке платежа. Нас невольно поражает мысль, что рука, начертавшая эти смиренные цифры, эти незначащие слова, тем же самым почерком и, может быть, тем же самым пером написала и великие творения, предмет наших изучений и восторгов <...> Что из этого заключить? Что гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества; что настоящее место писателя есть его ученый кабинет, и что наконец независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы»¹.
       Эти строки были написаны в конце жизни самим А.С. Пушкиным о его любимце Вольтере (они были напечатаны в 1836 году в III томе пушкинского журнала «Современник»).
       Десятилетием раньше (вторая половина ноября 1825 г.) в письме к Вяземскому из Михайловского поэт откликается на утрату мемуаров горячо любимого им Байрона такими словами: «Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? чёрт с ними! Слава Богу что потеряны. Он исповедался в своих стихах, невольно, увлеченный восторгом поэзии. В хладнокровной прозе он бы лгал и хитрил, то стараясь блеснуть искренностиею, то марая своих врагов — Его бы уличили, как уличили Руссо — а там злоба и клевета снова бы торжествовали. Оставь любопытство толпе и будь заодно с Гением».
       Так считал Пушкин за два месяца до выхода в свет (30 декабря

1825 года) своей первой книги «Стихотворения Александра Пушкина».
    Поэт предчувствовал, что для читателей сочинитель будет интересен и дорог не только как поэт, но и как человек. Предельная искренность, лирический дневник — вот литературный канон поэта-романтика.
    Так было не всегда. Для литературы XVIII века — века классицизма ~ на первом плане были события государственные, военные, придворные, которые получали отражения в хвалебных одах, трагедиях, поэмах. Поэт выражал «мы-чувство» (т.е. чувства, мысли, понятия, свойственные группе, обществу, сословию), мнение отдельного человека-поэта еще не стало фактом общекультурного интереса. Завеса над частной человеческой жизнью приоткрывалась лишь в узких формах «стихов на случай», эпиграммах, посланиях и анекдотах. Поэты стеснялись говорить о высоком призвании, скромно называли свои творения безделками и не уставали подчеркивать, что они занимаются сочинительством лишь «от должности в часы свободны»².
    В России первым, кто начал раскрывать свою личность в творчестве, был Державин.
    Поэзия Державина, как дочь своей эпохи, была наполнена злободневностью, что делало ее незаменимым духовным центром жизни государства. Она была в этом смысле настолько жизненна, что стареющий Державин взялся за составление «Объяснений» на свои сочинения, боясь — и справедливо, что они не будут поняты людьми XIX века.
    Но было в его поэзии и нечто совсем новое. Это ~ отражение в ней личности самого творца. Здесь впервые мир поэзии крепкими узами сочетался пусть и не с целостным, глубоко психологичным внутренним миром лирического героя — это сделает Пушкин, — но с фактами его биографии. Надо было обладать большой лирической дерзостью (которая проявилась у Державина в разных жанрах), чтоб писать стихи не только об очень важных темах («Бог», смерть Суворова — «Снигирь»), а описывать «Препятствие к свиданию с супругой», свои чувства во время «Прогулки в Царском Селе», «На смерть Екатерины Яковлевны», «Гостю», «Евгению. Жизнь Званская».
   Гении всегда обгоняют свой век. Державин был одинок.
    «Сочинитель сам не есть сочиненная им книга», — утверждал накануне вступления Пушкина в литературу адмирал А.С. Шишков, сподвижник Державина, приверженец высокой гражданской лирики и славянских корнесловий.

1а*

Оппонентами классиков в «войне на Парнасе» стали в конце XVIII века сентименталисты, представители нового литературного направления, защитники искреннего чувства, «прав натуры» и изящества слога. Они считали, что искусство «есть вымысел, но учебник чувств», способ раскрывать перед читателем «поэзию чувства и сердечного воображения» (В.А .Жуковский). Николай Михайлович Карамзин смотрел на проблему поэзия — жизнь со стороны главенства вымысла, воображения:

             Что есть поэт? Искусный лжец: Ему и слава и венец.
(«К бедному поэту», 1796 )

       Карамзин и его литературные сторонники — сентименталисты вырабатывали новый взгляд на человека, их интересовал человек чувствующий и чувствительный. Изящные искусства, литература должны бы- . ли, по их мнению, служить средством перевоспитания «злых сердец». Считалось, что с помощью литературного произведения можно было улучшить вкус, а следовательно, и душевные качества человека. Для этого нужно было сблизить устный язык и письменный. Надо было «писать как говорят» и «говорить как пишут»⁴. Вся картина мира у сентименталистов была подчинена этой задаче. В их произведениях природа из бесстрастного, вечно прекрасного источника гармонии превратилась в проекцию чувств, своего рода экран эмоций героев. Если в душе героя радость — природа «улыбается», светит солнце, если тоска — сверкают молнии и буря «хлещет». Чувства есть у всех. Они не зависят от бедности и богатства, от знатности или вероисповедания, национальности или государственной службы. Перед лицом природы социальные различия мелки. «И крестьянки любить умеют», уверял читателя автор «Бедной Лизы». Сентименталисты развивали также и новую стилистику литературы, создавали новые жанры, формировали определенные взгляды на действительность. Литература их стараниями превратилась в дело повсеместное и частное, в плод изящного досуга, но досуг понимался как дело серьезное и общезначимое. В начале XIX века в России начинает складываться понятие общественного мнения, общественности⁵. «Мои безделки» — называлась книга повестей Н.М. Карамзина. «И мои безделки», — вторил ему И.И. Дмитриев. В 1797 году уволившийся с военной службы Василий Львович Пушкин был среди просвещенных друзей Карамзина, которые полага

ли, что всё человечество идет по пути прогресса и Россия имеет все основания считаться страной европейской. Его впечатления от посещения Парижа и Лондона были близки «Письмам русского путешественника» Карамзина, произведению, приблизившему литературу XVIII века к новой, пушкинской эпохе.
   В новом поколении служителей муз, переживших войну 1812 года, продолжали развиваться обе литературные позиции, оба стиля — и легкая, занимательная поэзия, изящный разговорный язык, и литература высокая, классическая, с высоким пафосом служения, идеалом гражданственности, с особой архаической лексикой. С нашествием Наполеона снова стала важна тема битвы, битвы светлых и темных сил, постоянная для литературы XVIII века. Но простая реанимация грандиозно-помпезных образов старого риторического языка, «высокого косноязычия» (как его называл Н.Гумилев) — не годилась. И молодые поэты, будущие учителя и друзья Пушкина, представители «школы гармонической точности», создавали новую поэзию о войне, в которой чувства, всем близкие и понятные, были выражены простым и изящным языком.
   Пушкин пробует себя в разных жанрах. Он ищет интонацию, авторскую позу, темы. В стихотворении «Городок» (1815), написанном как отклик на «Мои пенаты» Батюшкова, он предстает «философом ленивым», уединенным мудрецом, как Гораций, живущим для счастья на лоне природы.


         Когда же на закате Последний луч зари Потонет в ярком злате, И светлые цари Смеркающейся ночи Плывут по небесам, И тихо дремлют рощи, И шорох по лесам, — Мой гений невидимкой Летает надо мной; И я в тиши ночной Сливаю голос свой С пастушьею волынкой.


   Среди этой картины Пушкин размещает и сочинения «парнасских

io -----------------------------------------------------------
жрецов», «друзей-мертвецов», которые скрашивают досуг в его «пустыне».

             Здесь Озеров с Расином,
             Руссо и Карамзин, С Мольером-исполином Фонвизин и Княжнин.

      В стихотворении — послании другу — представляющем собой поэтическую декларацию, в которой заявлены, названы все литературные учителя: античные классики и современники, легкая французская поэзия и Державин. Свободным разговорным языком очерчен круг чтения и круг литературных интересов молодого поэта, причем исключительно «по гамбургскому счету» — не то, что принято любить и почитать, а то; что вызывает у него искренний отклик.

            Люблю твои забавы;
            Люблю твой колкий стих
            В посланиях твоих,
            В сатире — знанье света
            И слога чистоту,
            И в резвости куплета
            Игриву остроту.

      И вдруг среди этой очаровательной болтовни встречаются строчки, под которыми подписался бы и зрелый Пушкин в своем духовном завещании — «Памятнике». В стихотворении «Городок» юный поэт размышляет о назначении поэта и его бессмертии:

            Не весь я предан тленью;
            С моей, быть может, тенью
            Полунощной порой
            Сын Феба молодой,
            Мой правнук просвещенный,
            Беседовать придет
            И, мною вдохновенный,
            На лире воздохнет.
                              («Городок», 1815)